Для тех, кто любит, даже когда больно.

я держусь за боль

потому что это все, что у меня есть

слева от тебя.

АВА

Пози

Я слышу эти три маленьких слова ночью, когда сплю. Я слышу их во сне, снова и снова переживая ту ночь. Иногда, клянусь, я до сих пор чувствую его дыхание на своей щеке, когда он наклонился поближе, чтобы прошептать эти слова мне на ухо. Сердце у меня все еще подпрыгивает при воспоминании, ладони все еще потеют.

Три маленьких слова, которые изменили всё.

Страсть, которая горела в его глазах, когда он смотрел на меня на темной улице, на мигающие полицейские огни, отражающиеся от домов, до сих пор заставляет мою кожу гореть. То, как дрогнул его голос, когда он говорил, до сих пор вызывает у меня боль в груди.

Три маленьких слова, которые разбили мое сердце на миллион острых осколков. Три маленьких слова, которые имеют такой большой вес, что почти задыхаются.

Я знаю, о чем ты думаешь.

Я точно знаю, какие три слова, по вашему мнению, я имею в виду, но вы ошибаетесь. Я желаю падающих звезд по сей день, желая, чтобы эта ночь закончилась по-другому.

Вместо этого у меня не осталось ничего, кроме трех маленьких слов и разбитого сердца.

Я тебя ненавижу.

Это наша история, которая началась с любви, но закончилась ненавистью.

Эта грань между любовью и ненавистью? Я здесь, чтобы сказать вам, что он не такой тонкий, как вам говорили. Это непроницаемая стальная стена.

Неважно, сколько звезд я желаю; Рафферти Блэквелл всегда будет меня ненавидеть.

Моя ложь обеспечила это.

Рафферти

Когда вы ранены, вас просят оценить боль по шкале от одного до десяти. Один из них был чем-то простым, например, осколок, а десять — выстрелом в живот.

Если бы гнев оценивался таким же образом, я бы сказал, что живу на постоянной пятерке. Это постоянная боль прямо под кожей. В некоторые дни, например сегодня, это становится более заметным, но вот уже почти шесть лет непрерывная ярость является моей тенью. Оно цепляется за меня, преследуя меня, куда бы я ни пошел.

Возвращение домой в дом, полный пьяных студенток, не помогает. Особенно после того, как сегодня утром я сказал Пакстону, что не хочу, чтобы в эти выходные кто-то был дома.

У моего брата есть свои причины желать, чтобы дом был полон людей, и это единственная причина, по которой я не отправил всех собирать вещи, как только вошел в парадную дверь. Вместо этого я протиснулся сквозь потные тела, не обращая внимания на людей, выкрикивающих мое имя и убирающих с себя хватательные руки чрезмерно ретивых женщин, и сбежал через стеклянную раздвижную дверь в задней части дома.

Единственная компания, которая у меня есть здесь, в этом тихом одиночестве, — это вездесущие мысли в моей голове и сигарета между пальцами. Это привычка, которую я вынашивал годами, и сейчас я задаюсь вопросом, стоит ли отказ от её страданий. Я полагаю, что мое тело уже наполнено ядом и тьмой, и я мог бы также вдохнуть это в свои легкие.

Мои глаза прикованы к светящимся оранжевым углям, единственному источнику света в этом темном углу двора. Словно загипнотизированный маленьким пламенем и полностью поглощенный нежелательными воспоминаниями, кружащимися в моем мозгу, я наблюдаю, как оно горит. Пепел отрывается и падает на камень под стулом, на котором я сижу. Ветер уносит его, смывая все следы его падения. Если бы только было так легко стереть все с листа. Я обнаружил, что это требует немного больше усилий и утомительного планирования.

Раздвижная дверь открывается, и следует звук шагов. Мне не нужно поднимать глаза, чтобы узнать, кто это. Только два человека настолько глупы, чтобы беспокоить меня, когда я нахожусь в таком растерянном состоянии, а сегодня вечером в Риме было обязательное семейное мероприятие.

Пакс растягивается на деревянном стуле напротив меня, небрежно свесив ногу через подлокотник. Он ничего не говорит, просто сидит с бутылкой виски, свисающей с татуированных кончиков пальцев. Как всегда, его ногти покрыты облупившимся черным лаком.

Поднеся сигарету к губам, я смотрю на брата сквозь облако дыма. Тьма, таящаяся в его голубых глазах, такая же, которую я вижу в себе, когда смотрю в зеркало. Я так чертовски старался оградить его от всего этого, но мне это не удалось. Потребовалась одна ночь, чтобы все вокруг нас развалилось, и тьма вторглась в душу Пакса.

И винить кроме нее некого.

Пакс моргает, и его голова едва заметно трясется, как будто его наконец вытащили из места с привидениями, в котором он оказался. Повернув голову, он смотрит на меня.

— Сегодня был ее первый день возвращения, но я уверен, что ты это уже знаешь.

Я роняю сигарету на землю и топчу ее ногой.

— Я знаю.

Неважно, как далеко улетела моя бабочка; я всегда знал, где она. Возможно, она думала, что свободна от меня, но она всегда была в моих сетях. Я просто ждал подходящего момента, чтобы вернуть ее. Пять лет терпеливого ожидания, и наконец пришло время.

— Кажется, она хорошо приживается.

Я дам ей несколько дней, чтобы она впала в ложное чувство безопасности и комфорта. Она должна наслаждаться каждым моментом покоя и покоя, который она может получить, потому что, когда я возьму ее в свои руки, в ее жизни будет катастрофически не хватать и того, и другого.

Когда я не отвечаю на его комментарий, Пакс выпрямляется на стуле и вздыхает.

— Что ты собираешься с ней делать, Рафф?

Я подрежу ей крылья и, как окурок своей сигареты, сожгу ее до тех пор, пока не останется ничего, кроме пепла. Мало-помалу она уплывет в небытие, и я наконец верну то, что она у меня украла.

— Ничего, чего бы она не заслужила.

Пози

Жизнь имеет свойство сбивать вас с ног, а затем смеяться над вами, пока вы сидите на земле с окровавленными руками и коленями. Она находит удовольствие в вашем дискомфорте, как больной мазохист. Вот как сейчас, клянусь, я слышу радостное кудахтанье в ветвях дерева, под которым сижу во дворе.

Беспокойство, которое я почувствовала с тех пор, как вернулась в этот город — этот штат — становится только хуже, чем дольше я провожу в кампусе.

Я никогда не собиралась возвращаться в Вашингтон, но в жизни есть еще одна особенность: она любит разрушать твои самые продуманные планы. Был установленный курс, по которому я твердо шла. Я работала над этим столько, сколько себя помню, и казалось, что все обернется по-моему.

Мое первое событие, изменившее мою жизнь, почти сбило меня с пути, но после некоторой борьбы и тонны терапии я восстановила то, что осталось от моего равновесия. Мне не так повезло, когда жизнь во второй раз решила мне нагадить.

События прошлой осени заставили меня полностью пошатнуться, и, сколько я ни старалась, мне не удалось прийти в себя. Мой путь изменился, и мои возможности стали ограниченными, и именно так я в конечном итоге оказалась в том штате, из которого буквально бежала почти шесть лет назад.

Мне просто больше некуда было идти, если я все еще хотела получить степень.

Не получить диплом — это не выход. Никогда не было. Важность высшего образования запечатлелась во мне с тех пор, как я была слишком молодч, чтобы понимать, что такое студент. Я должна быть благодарна за возможность получить степень в этом университете, но, находясь здесь, я чувствую, что постоянно балансирую на грани катастрофы. Это всего лишь вопрос времени, когда мой судный день наступит. Я могу лишь так долго опережать его.

Насмешливый ветер сдувает уголок моего канцелярского учебника, на котором я пишу. Это одна и та же бледно-желтая бумага, на которой я пишу каждый раз. Отправка рукописных писем осталась в прошлом, но мне нравится писать ему письмо каждую неделю. Хотя я никогда не получаю ничего взамен.