Количество силы воли, необходимое для того, чтобы не закатить глаза, должно принести мне награду.

— Действительно? Могла бы меня обмануть, — бормочу я с сарказмом. — Он такой удивительно ласковый.

Свет, который горел в ее глазах, когда мы впервые вернулись домой, погас, когда она хмуро посмотрела на меня.

— Рафферти. Пожалуйста, не надо.

Вытащив руку из дизайнерской сумочки, она что-то сует в рот. Горло её шевелится, когда она сглатывает его досуха.

Я не первый раз вижу, как она это делает, но на этот раз я не могу удержаться и не открыть рот.

— Что это было?

Она не может заставить себя посмотреть на меня и в ответ небрежно пожимает плечами.

— Просто мятное дыхание.

Да, конечно.

Пози

Онемевшая.

Вот что я чувствовала, сидя на пассажирском сиденье его внедорожника «Мерседес», пока он в удушающей тишине вез меня домой. Вот что я чувствовала, когда он едва притормозил, чтобы я могла выбраться из машины, и то же самое я чувствую сейчас, открывая дверь в свою квартиру.

Рафферти был достаточно предусмотрителен, чтобы взять с собой мою сумку через плечо после того, как он накачал меня наркотиками, чтобы у меня были ключи и телефон, когда он закончит со мной. Ну, со мной на ночь покончено. Он дал понять, что со мной еще далеко не покончил. Он только начинает.

Все, что мне хочется, — это принять обжигающе горячий душ и забраться в постель, чтобы отоспаться от событий сегодняшнего вечера. Надеюсь, кладбище мне не присниться. Последние годы я находила убежище в мечтах о Рафферти. Тот факт, что теперь он будет вызывать у меня кошмары, душераздирающе. Все, что я могу сделать, это надеяться, что мне удастся хотя бы немного поспать.

Завтра будет слишком длинный день, чтобы утомляться. У меня двенадцатичасовая смена в студии.

До сих пор меня курировал владелец студии. После более чем недели обучения они говорят, что я готова вести занятия самостоятельно. Они знают, что я знаю материал вдоль и поперек, поскольку я танцую с тех пор, как была моложе своих учеников. Милые лица маленьких девочек, кружащихся в зеркальной комнате, всегда вызывают у меня улыбку, но в то же время на меня накатывают волны сокрушительной жалости к себе.

Я была в их возрасте, когда решила, что хочу поступить в Джульярд. Конечно, я была слишком молода, чтобы понять, что такое престижная школа на самом деле. Все, что я знала или о чем заботилась, это то, что люди, которые туда ходили, становились танцорами самых авторитетных и известных балетных трупп. Они были теми, кем я хотела быть, когда вырасту. Я хотела, чтобы люди путешествовали, чтобы увидели постановки, в которых я участвовала. Я хотела, чтобы мое имя было указано в программе, которую они раздавали публике перед каждым выступлением.

Маленькие девочки, которых я учу, напоминают мне о той оптимистичной девочке, которой я была, и о том факте, что я подвела ее и, вероятно, разбила ей сердце.

Все надежды на спокойный ночной сон улетучиваются, когда я открываю дверь спальни и что-то с крыльями бросается мне в лицо. Вздрогнув, мои глаза инстинктивно закрываются, а руки дико машут перед носом, пытаясь развеять то, что, как я думаю, всего лишь мотылек.

Когда я прищуриваюсь и открываю один глаз, чтобы проверить, чист ли берег, я делаю тревожное открытие: я очень сильно ошибалась. Это был не мотылек, и уж точно не один из них.

Их невозможно сосчитать, но над моей комнатой порхает не менее сотни бабочек. Те, что не летают, сидят на каждой доступной поверхности, которую могут найти. От полки на моей стене с фотографиями моего отца и до моей подушки на моей кровати обитают оранжевые и черные бабочки.

Ебена мать…

Полностью ошарашенная, моя челюсть практически лежит на полу, я все осознаю. Как, черт возьми, Рафферти удалось это сделать? Когда он это сделал? Судя по текущему времени, я не так уж и долго была в отключке. Вряд ли он успел приехать сюда, выпустить бабочек в мою комнату, а потом проехать через весь город на кладбище.

Единственный возможный ответ — ему помогли. Неприятное чувство пробегает по спине от осознания того, что незнакомец сумел не только проникнуть в мою квартиру, но и побывал в моей комнате. Кто знает, что они делали или к чему прикасались, пока имели свободный доступ к моему личному пространству и вещам.

Я замираю на месте, пока они не начинают лететь в сторону двери, которую я держу открытой. Полностью войдя в комнату, я быстро закрыла за собой дверь и не позволила им сбежать.

— Как, черт возьми, я собираюсь вытащить вас всех отсюда? — спрашиваю я вслух с жалким хныканьем. — Все, что я хотела сделать, это пойти спать, — этого не произойдет, пока все эти бабочки не исчезнут.

Окно — моя единственная надежда.

Постоянно двигая руками перед лицом, чтобы не дать насекомым атаковать меня с пикирования, я пробираюсь через комнату. Окно в любом случае не большое. Вероятно, было бы проще впустить их в основную жилую зону квартиры, потому что, по крайней мере, там есть дверь побольше, ведущая на причудливый балкон. Единственная причина, по которой я не пытаюсь этого сделать, заключается в том, что я не хочу, чтобы Зейди пришла домой и обнаружила, что ее квартира полностью захвачена бабочками.

Что еще более важно, я не хочу, чтобы она спрашивала, почему они здесь. Я не могу представить, чтобы этот разговор прошел хорошо. Почему здесь бабочки? Видишь ли, когда мне было шестнадцать, я нарушила обещание, и в результате мама Рафферти умерла. Это было ужасно и трагично, и теперь, пять — почти шесть — лет спустя, он мстит.

Попытка вести такой диалог приведет к появлению множества вопросов, на которые я никогда не смогу ответить. Лучше всего мне избавиться от улик, пока она еще на вечеринке.

Какие бы из них я не вытащила через окно, мне придется поймать их в чашку или что-то в этом роде и освободить. Судя по всему, в ближайшее время я не буду принимать тот душ, которого мне так отчаянно хочется.

Черт возьми, Рафферти.

Пози

Возраст: 15 лет.

Сейди улыбается и обнимает Пакстона за талию. Студенты, которые их окружают, до сих пор аплодируют и подбадривают его, что делает меня только счастливее за него. Все в этом городе, возможно, знают, кто он, но это никак не помогает справиться с его застенчивостью.

Пригласить на танец девушку, в которую он был тайно влюблен с седьмого класса, ему было нелегко, особенно когда за ним наблюдала толпа учеников. Но тем не менее, мой лучший друг с гордостью стоял там с дурацкой вывеской, которую мы сделали, и букетом ромашек.

Я аплодировала так же громко, как и все остальные, пока фотографировала для Молли. Вчера вечером она тайно оттащила меня в сторону и попросила, чтобы я поймала для нее парочку, поскольку ее явно не могло быть здесь.

Пакстон ловит мой взгляд через двор и слегка машет мне рукой. Жест, на который я мгновенно возвращаюсь. Мы встретимся и поговорим об этом позже, но сейчас я хочу, чтобы он провел этот момент с красивой блондинкой рядом с ним.

— Ну блин. Теперь ты точно не сможешь пойти на танцы, — раздается позади меня голос Рафферти. — Ты пошла и сказала одному человеку, который был готов пойти с тобой, пойти с кем-то еще. Не совсем умный ход с твоей стороны.

Другим, вероятно, покажется нехарактерным, что Рафф придет посмотреть что-то подобное. Безразличное и «превыше всего» отношение, которое он оттачивал с годами, придает ему ощущение превосходства, и он находит радость, заставляя их задыхаться от этого. По большей части ему действительно плевать на большинство вещей и других людей, но Пакс — исключение из правил.

Он заботился и всегда будет заботиться о своем младшем брате. Его забота о своей семье — самое милое в нем. Мои глаза закатываются при его замечании, зная, что он пытается добиться от меня реакции.