Кивнув Роуму, он берет Адриана за руку и помогает мне поднять его с земли. Он сопротивляется нам все время, пока мы тащим его по парковке. Мы доходим до самой нижней стороны уже построенной фундаментной стены. Весь подвальный этаж вкопан в землю, по периметру есть бетонные стены. Мы останавливаемся перед стенкой глубиной всего четыре фута или около того, и я наклоняюсь, чтобы перерезать клейкую ленту вокруг его лодыжек.

Теперь, когда его ноги свободны, я стою рядом с ним и указываю подбородком на недостроенный подвал.

— Прыгай.

Его ноздри раздуваются, а в глазах отражается знакомый гнев.

— Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что у тебя здесь есть какая-то чертова власть или контроль.

Зловещая ухмылка появляется на моем лице, когда я направляю конец своего черного выкидного ножа ему в горло. Это тот же самый, который я держал на Пози, но мне кажется правильным использовать его на нем.

— Моя очередь, — позади нас легко спрыгивает Роум. — Чертов прыжок.

Жесткими, неохотными движениями он разворачивается и следует за Роумом. Только его спуск не такой изящный. Поскольку его руки все еще связаны, он в конечном итоге спотыкается и падает на колени. Мои ноги врезаются в грязь прямо рядом с ним, заставляя его подпрыгнуть, когда я делаю прыжок.

Адриан похож на парня, которого я раньше считал своим отцом, но теперь я вижу только садистского монстра, который всегда скрывается за маской. Я точно вижу, кто он сейчас, и мне стыдно за то, что я так долго этого не замечал.

Не дожидаясь, пока он встанет на ноги, мы с Роумом тащим его на коленях к месту с ожидающими лопатами и высокими кучами земли. Сегодня утром мы были здесь до восхода солнца, копая эту яму. Поскольку сегодня воскресенье, наша деятельность осталась незамеченной строителями. Назревающая в небе гроза смоет все следы и следы недавно перенесенной грязи. Завтра рано и ясно, они вернутся к своей работе, и все наши следы исчезнут.

Мы бросаем его на край его будущей могилы и оставляем сгорбленным.

Роум кивает мне, молча говоря, что он здесь, если он мне понадобится, прежде чем снова залезть на стену, чтобы встать у машины и дать мне немного времени наедине с монстром, замаскированным под моего отца.

Я вытаскиваю кляп изо рта Адриана и оставляю его висеть на его толстой шее.

Он сплевывает в грязь, а затем поворачивает голову и смотрит на меня.

— Ты так скучал по своему старику, что вытащил его из тюрьмы, да?

Звук его голоса мгновенно приводит меня в бешенство. В отличие от Пакса, он не приходил ко мне во сне, и я нашел способ отбросить воспоминания о нем на задворки сознания. Я больше сосредоточилась на Пози и моей матери, чем на Адриане, но, услышав его голос, эти ужасные моменты в его кабинете, навязанные мне, вырвались на поверхность. Они сочетаются с отвратительными образами, которые я рисовал в своей голове с тех пор, как узнал, что он сделал с моим братом.

Как только дерзкая ухмылка расколола его лицо, мой кулак врезался в него. Кости его носа хрустнут под моими костяшками пальцев.

— Неа.

Он падает на бок, и я дергаю его обратно, чтобы сделать это снова. Это приятно. Я уже много раз представлял себе, как это сделать, но хруст его носа приносит большее удовлетворение, чем я себе представлял. Я ложился спать, мечтая еженедельно разбивать ему голову одной из его дорогих подставок для книг, и никогда не думал, что у меня будет шанс пустить ему кровь.

Его хлещущего сломанного носа и разбитой губы недостаточно, чтобы утолить мою кровожадность.

Я хочу видеть, как он страдает, находится в агонии, прежде чем умрет.

Держа его за пряди волос, я заставляю его посмотреть на меня и откусываю:

— Я знаю, что ты сделал с Пакстоном. Я знаю, что ты у него забрал, — его чувство безопасности, его покой и, самое главное, его невиновность. — Какой мужчина так поступает со своим ребенком?

Его окровавленные губы на секунду изгибаются в призрачной улыбке, прежде чем она исчезает, а подбородок вызывающе поднимается.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Этот ребенок всегда был лжецом. Не стоит верить ни единому слову, исходящему из его уст. Он пошел в образ этой своей жалкой матери.

Конечно, он будет это отрицать. Я не ожидал от него ничего меньшего. Вероятно, он хочет, чтобы я поспорил с ним и встал на защиту моей матери, чтобы выиграть ему время, чтобы он мог попытаться найти выход из этой ситуации. Позволить этому случиться было бы пустой тратой времени для нас обоих.

Я смотрю ему в глаза и присаживаюсь на корточки перед его коленопреклоненной фигурой.

— Я убью тебя, — мрачно обещаю я. — Я засажу тебя в землю за то, что ты сделал с моей семьей.

— Я не знаю, почему ты винишь меня в том, что твоя мать сделала с собой. Ты должен винить свою шлюху-подружку в том, что она сняла это видео. Если бы она занималась своими чертовыми делами, твоя мать была бы еще жива.

— Это никогда не была вина Пози. Это была твоя вина.

Настоящим и единственным злодеем в этой истории всегда и навсегда будет Адриан. Теперь эта истина для меня совершенно ясна.

— Смерть мамы коснется только тебя, Адриан, и я хочу, чтобы ты помнил об этом в последние минуты своей жизни, — встав, я держу его за воротник рубашки и перевешиваю через край ямы глубиной шесть футов. — Пока ты задыхаешься от грязи, ты будешь сожалеть, что когда-либо приложили руку к Пакстону. Пока твое тело будет давить под тяжестью почвы, ты поймешь, что виноват только ты сам. Пока ты гниешь здесь, ты станешь ничем.

— В тебе этого нет, — задыхается он, вынужденный смотреть в темную, холодную бездну своей будущей могилы. — Ты не убийца.

— Но ты он, — после преступного обращения с женой, а затем и с детьми, он с таким же успехом мог бы сам засунуть таблетки в горло маме. — Однажды ты сказал, что пытаешься воспитать меня таким, как ты. Поздравляю. Ты получил свое желание.

Предупреждение Роума должно заставить меня задуматься о том, как я буду относиться к себе, когда все это будет сказано и сделано, но я не волнуюсь. Во всяком случае, не для себя. Я знаю, что смирюсь с этим и что я поступил правильно для своей семьи. Я уже чувствую, как тяжесть спадает с моих плеч, когда стою на краю.

Единственное, что меня беспокоит, — это люди, которых я люблю больше всего, и то, как на них повлияет то, что я делаю. Как они посмотрят на меня, зная, что я теперь убийца? Изменит ли это меня в их глазах? Сможет ли Пози по-прежнему любить меня, зная, что я сделал? Это не похоже ни на одну черту, которую я раньше пересекал с ней. Это конец жизни.

Мне не нравится, куда движется мой мозг, я отбрасываю эти мысли и успокаиваюсь. Это должно произойти. Он не сможет жить после того, что сделал с Паксом. Вместе с Пози ты найдешь путь вперед. Ты всегда так делаешь.

— Ты ублюдок! — Адриан ревет, когда я ослабляю хватку на его тюремной рубашке. — Нет нет нет!

— Я уверен, что мой брат однажды тоже умолял тебя остановиться, — от произнесения этих слов вслух у меня скручивается живот, и в жилах одновременно разливается ярость. — Я буду игнорировать тебя так же, как ты его.

Я собираюсь позволить ему упасть лицом в могилу, когда звук закрывающихся дверей машины прорезает воздух. Голоса, которые я не могу разобрать, быстро следуют за мной, и движение в лучах фар моей машины заставляет мою голову поворачиваться.

— Где он, Роум? — слышу ее прежде, чем полностью увижу ее фигуру. — Где он, черт возьми? — Пози требует с большей силой.

Роум вскидывает руки вверх, когда Пакс и Пози проходят мимо него.

— Какого черта, Пакс? Я не сказал тебе, где мы собираемся быть, и что ты можешь появиться здесь. Доктор сказал, что тебе нужно снизить стресс, и я пытался помочь. Я имею в виду, блин, чувак, твои сообщения начали меня напрягать.

Пакс игнорирует его и спрыгивает туда, где я нахожусь. Он поворачивается, чтобы помочь Пози, но она уже все приготовила. Она грациозно приземляется на ноги и подбегает ко мне.