Плечи и пьяные тела натыкаются на меня, когда я пробираюсь дальше в дом. Над их головами я ищу его знакомое лицо. Я не знаю, почему я здесь сегодня вечером, но я предпочитаю просто покончить с этим.

Я замечаю Роума раньше Рафферти. Взгляд его карих глаз мгновенно сводит меня с ума. Каждый раз, когда я была рядом с ним, он излучал эту беззаботную энергию. Сегодня вечером он выглядит обеспокоенным. Когда он видит, что я приближаюсь, его губы складываются в безмолвное проклятие.

Это нехорошо.

Чувствуя, что сапоги вдруг стали свинцовыми, я подхожу к другу Раффа.

— Что происходит? — я ищу вокруг себя признаки человека, который сеет хаос в моей голове и сердце, но его нигде не видно.

Роум проводит загорелой рукой по лицу.

— Тебе, наверное, не следовало появляться здесь сегодня вечером, малышка. Он в гневе, — опустив руку, он вздыхает. — Не то чтобы я действительно мог его винить. Сегодня для него тяжелый день.

— Почему сегодня тяжелый день? — задаюсь вопросом я, прокручивая в голове все даты наших общих плохих дней. До годовщины того вечера, когда полицейские появились в его доме, еще пара месяцев, а годовщина смерти Молли наступит только во вторую неделю января.

Роум смотрит на меня секунду. Не могу понять, то ли он обиделся на своего лучшего друга, что я не помню, что сегодня, то ли удивился, что я забыла. Возможно оба.

— Сегодня день рождения его мамы.

Мое сердце превращается в лед в груди, а желудок сводит судорогой. Как я могла забыть это? Каждый год в свой день рождения Молли хотела только украсить сахарное печенье и посмотреть с нами фильм. Чем старше становились ее мальчики, тем меньше они интересовались украшением десерта, поэтому, когда мне исполнилось двенадцать, остались только я и она. Она ни разу не откусила печенья, но всегда слизывала глазурь с ложки. Мальчики снова появлялись, когда мы ставили фильм, и они всегда съедали весь попкорн.

Я праздновала день рождения с Молли больше, чем когда-либо с отцом. Он всегда работал и никогда не поднимал шума по поводу своего дня рождения, и от этого факта мне стало еще больнее, что я забыла.

Мое горло горит, когда я пытаюсь проглотить накопившиеся там эмоции.

— Где он? — я задаю вопрос. — А что насчет Пакса? Ты видел его сегодня?

Роум кивает.

— Рафф отправил его в свою комнату отспаться от ущерба, нанесенного прошлой ночью. Пакс пришел домой сегодня утром в полном беспорядке, что только еще больше разозлило Рафферти.

— Пакс спал весь день? — мое сердце разрывается из-за маленького мальчика, которого я когда-то знала. Мы все так старались защитить его.

— Скорее потерял сознание. Ты не можешь запить опиаты бутылкой виски без каких-либо последствий.

При моем паническом выражении лица Роум продолжает говорить, прежде чем я успеваю что-либо предложить.

— Не волнуйся слишком сильно. Он делал это раньше. Он, вероятно, поспит еще четыре или пять часов, и тогда все будет в порядке.

— Хорошо? — повторяю, не убедившись. Я не знала, что Пакс обратился к таблеткам. Когда я увидела бутылку в его руке на последней вечеринке, мне было легко сделать вывод, что он, возможно, пьет слишком много, но я никогда бы не догадалась о наркотиках. Особенно с учетом истории его семьи с наркотиками.

Широкие плечи Роума поднимаются под белой толстовкой.

— Ну, какова бы ни была версия Пакса, все в порядке. Мальчик был в полном беспорядке с тех пор, как я его встретил.

Чувствуя огромную волну защиты Пакса, я огрызаюсь:

— Ты бы тоже сделал это, если бы прошел через то, что он сделал. Люди думают, что знают, что произошло, но это не так. Никто не знает всей истории, и я умру, чтобы они никогда не узнали, — следи за своим чертовым ртом.

Вместо того, чтобы разозлить Роума моей вспышкой гнева, он, похоже, впечатлен. Его глаза бегают вверх и вниз по моему телу, а уголок рта кривится в ухмылке.

Чувствуя некоторую неловкость, я крепче скрещиваю руки на груди.

— Что?

— Кажется, я начинаю понимать, почему Рафферти все это время был одержим тобой. Ты вроде как целый пакет. Горячая, но умная. Сильная, но покорная. Черт возьми, если бы Рафферти не отрубил мне яйца ржавым топором, я бы даже мог сыграть с тобой.

Я хмурюсь на него и предпочитаю игнорировать кокетливые фрагменты его комментария, сосредотачиваясь только на первой части.

— Рафферти не зациклен на мне. Он меня ненавидит.

— Я твердо верю, что нужно сначала позаботиться о ком-то, чтобы по-настоящему его ненавидеть.

— Ты говоришь как Ларк, — это заставляет его ухмыляться.

— Она очень умная женщина. Возможно, тебе стоит ее послушать.

Интересно.

Кто-то радостно кричит в гостиной, возвращая меня к настоящей проблеме. Прижимая пальцы к виску, чтобы облегчить растущую там головную боль, я вздыхаю.

— Знаешь, что я здесь делаю? Или почему он вообще устраивает вечеринку?

— Я не знаю, — честно отвечает Роум, его обеспокоенный взгляд возвращается к его угловатому лицу. — Может быть, он думает, что если он будет достаточно громким, он не сможет услышать свои мысли. Если это ему не поможет, то количество выпитого алкоголя может помочь.

— Итак, ты говоришь мне, что мне придется иметь дело не только с злым и скорбящим Рафферти, но и с пьяным Рафферти.

— Верно.

Моя головная боль усиливается.

— Блять.

— Я говорил тебе, что тебе не следовало приходить сюда.

Я вскидываю руки вверх и указываю на воротник на горле.

— Не то чтобы у меня был большой выбор.

— В этом ты абсолютно права, — совершенно не сочувствуя моей нынешней ситуации, Роум достает пиво из ведра позади себя на кухонной стойке и открывает. Он делает большой глоток, прежде чем передать банку мне. — Чтобы снять боль.

Я смотрю то на него, то на предложенный напиток, нахмурившись.

— Нет, спасибо. В последний раз, когда я здесь что-то пила, меня накачали наркотиками, и я хотела бы, если смогу, больше не просыпаться на могиле, — я просто добавлю это к списку вещей, которые, как я думала, никогда не вылетят из моих уст.

— Это справедливо, — предлагает Роум, когда позади меня раздается громкий голос.

— Ну, если это не моя любимая лгунья.

Повернувшись, я вижу Раффа, прислонившегося к кухонной двери с бутылкой виски в руке. Это вызывает у меня дежавю о Паксе, произошедшем несколько выходных назад. Его голубые глаза стеклянные и немного красные. Он покачивается на ногах, когда отталкивается от дверной петли. Шнурки его любимых ботинок развязаны, и я на мгновение беспокоюсь, что он споткнется о них.

Но не из-за этого у меня потеют руки и страх пронизывает позвоночник. Эта длинная цепочка сейчас висит у него на плечах, как шарф. На обоих концах четырехфутовой цепи находятся кожаные наручники. Мне не нужно тратить время на размышления о том, кто будет их носить.

— Что тебе понадобилось так долго, чтобы добраться сюда? — задает он вопрос.

Отвлекая внимание от маленьких замков на каждой манжете, я хмурюсь, услышав его вопрос.

— Я приехала сюда, как только смогла. Мне пришлось ждать Uber, так как у меня нет машины.

Его пальцы щелкают.

— Это верно! И ты не можешь одолжить у своего отца, поскольку теперь он превратился в не что иное, как металлолом. Вот что происходит с автомобилем, когда его сбивает полуприцеп, верно?

Мои мышцы под кожей превращаются в твердые куски камня, а в груди пузыри ярости.

— Не говори о моем отце, — рявкаю я достаточно громко, чтобы люди, задерживающиеся вокруг нас, поворачивали головы. Меньше всего мне хочется привлечь внимание к этому разговору, но Рафферти не оставляет мне выбора.

Сделав еще один большой глоток из бутылки в руке, он подкрадывается ко мне.

— Я бы спросил, планирует ли он купить новую, но если он даже не может вспомнить, кто ты, черт возьми, такая, ему, вероятно, не следует садиться за руль, — подойдя достаточно близко, он протягивает руку и скользит пальцами по моему лицу. Мне нужно все, чтобы не отбросить его руку. — Вот что он получает за попытку быть героем.