В шести футах подо мной Молли, вероятно, переворачивается в могиле, а я вздыхаю и тянусь к пуговице его поношенных джинсов. У Рафферти теперь больше денег, чем у Бога, но по тому, как он одевается, никогда не узнаешь. Его ботинки потерты, а шнурки порваны. Его джинсы выглядят так, будто их уже давно не любят. Хотя ему было плевать. Его мама всегда беспокоилась о внешнем виде, мнение других имело для нее большее значение.

Когда я расстегиваю его молнию, мое сердце замирает. Поступок, который я раньше совершала для него свободно и охотно, теперь стал моим наказанием. Любое чувство знакомства запятнано тем фактом, что меня принудили занять эту должность. Чтобы защитить себя от реальности, мой мозг пытается вернуть меня в те счастливые времена. Это не что иное, как отчаянная тактика диссоциации. Воспоминания мелькают в моей голове, как ностальгический флипбук, но я не могу найти в них спасения, как бы мне этого ни хотелось.

Единственный способ пережить это — встретиться с этим лицом к лицу.

Стягивая его джинсы с бедер ровно настолько, чтобы иметь лучший доступ к его боксерским трусам, я просовываю руку под эластичный пояс и вытаскиваю его. Он твердый и толстый в моей руке — гораздо толще, чем я его помню. Я начинаю задаваться вопросом, что еще в нем изменилось, но нахожу ответ, когда серебристый металл блестит в лунном свете. Штанга теперь проходит через кончик его члена.

— Ты сделал это. Мы говорили о том, что ты проколишь его, — размышляю я, вспоминая, как он сказал мне, что если я проколю соски, он пойдет со мной и сделает пирсинг ападравья. Эта идея, несомненно, заинтриговала меня, но часть меня всегда думала, что он просто шутит. Штанга, которая сейчас находится на уровне моих глаз, говорит мне, что я сильно ошибалась.

— Не думай ни на секунду, что я сделал это ради тебя, — кусает он. — А теперь заткнись, я устал слушать, как ты говоришь, — наклонив бедра вперед, он прижимает проколотый кончик к моему закрытому рту. Капля преякулята капает мне на нижнюю губу. — Будь хорошей девочкой и открытой.

У меня перехватывает дыхание, когда губы приоткрываются. Рафферти, не теряя времени, продвигается вперед. Прошли годы с тех пор, как я делала это, и мне приходится напоминать себе дышать через нос, когда он толкает член в заднюю часть горла. Мои руки сжимаются в кулаки, и я сопротивляюсь желанию заткнуться. Демонстрация ему какой-либо слабости или страданий только еще больше уязвит его эго, а у меня нет желания делать такое.

Я пытаюсь заставить свое горло адаптироваться к его размерам. Вы могли бы подумать, что это похоже на езду на велосипеде, но на самом деле это не так.

Должно быть, я двигаюсь слишком медленно, на его вкус, потому что прежде чем я успеваю отступить и остановить это, пальцы Рафферти запутываются в прядях моих и без того растрепанных волос, и он болезненно удерживает меня на месте, погружаясь глубоко в мое горло.

— Я говорил тебе отсасывать у меня, а не просто сидеть с моим членом во рту, — рявкает он, его наказывающий тон громче, чем сдавленные звуки, доносящиеся из меня. Мои пальцы тянут пояс его джинсов, пытаясь оттолкнуть его, но он не двигается ни на дюйм. Он продолжает душить меня своим членом.

Мысль о том, что он просто убьет меня сейчас и похоронит где-нибудь здесь, приходит мне в голову, когда мое зрение тускнеет, а из-за углов формируются черные звезды. Вместо красивого надгробия, как у Молли, я буду в безымянной могиле. Хорошая новость в том, что мой отец не будет расстраиваться из-за моего загадочного исчезновения. Чтобы это произошло, ему пришлось бы действительно вспомнить, кем я была.

Мои безумные шлепки по его бедрам, которые я начала наносить, стали более вялыми, поскольку мое зрение все больше темнело. Прежде чем я успеваю по-настоящему утонуть, Рафферти вытаскивает меня из глубины. Как будто я всплываю после погружения под воду, я громко задыхаюсь, когда его хватка на моих волосах ослабевает, и я наконец могу оторваться от него.

Склонившись перед ним пополам, я жадно вдыхаю драгоценный кислород.

— Пожалуйста… — это все, что мне удается выдавить.

Сжимая мои спутанные пряди, он снова ставит меня на колени.

— Уже умоляешь меня? Клянусь, раньше у тебя был лучший рвотный рефлекс. Теперь делай то, что я тебе сказал. Если нет, я трахну тебя в рот, пока ты без сознания.

— Отлично! — кричу я, мои трясущиеся руки подняты между нами, сдаваясь. — Я сделаю то, что ты просишь. Просто, черт возьми, не делай этого больше.

Обхватив пальцами его член, я использую оставшуюся там слюну, чтобы скользить рукой вверх и вниз, беря гладкую головку обратно в рот. Не желая, чтобы он подумал, что я снова колеблюсь, я не теряю времени, находя темп и ритм, которые мне подходят. Раньше Раффу больше всего нравилось, когда я не торопилась и погружала его глубже, но я не хочу затягивать это дольше, чем нужно.

Чем быстрее мы с этим покончим, тем быстрее я смогу выбраться с этого богом забытого кладбища.

Облизывая его длину, я провожу языком вокруг кончика. Мне любопытно, как шипит его дыхание, когда я задеваю шарик пирсинга. Чтобы проверить, смогу ли я заставить его снова издать этот звук, я повторяю это движение, на этот раз глядя на него так, чтобы увидеть затененное выражение его лица.

Что-то трепещет у меня в животе, когда его глаза закрываются, и воздух вырывается из его приоткрытых губ со звуком, похожим на звук тяжелого дыхания. Моя реакция на это меня разорвала. Одна часть меня испытывает отвращение к тому, что он заставляет меня это делать, другая часть меня рада, что я все еще могу доставить ему удовольствие. Тот факт, что он выбрал меня в качестве человека, который заставит его чувствовать себя таким образом, заставляло меня чувствовать, будто я выиграла в лотерею. Это наполнило меня чувством гордости. Отличительной чертой личности Рафферти Блэквелла всегда было то, что он всех ненавидел, но подпускал меня близко.

Сейчас совсем другой сценарий, и тем не менее, те старые чувства все еще всплывают из тех глубин, в которых я их хранила.

Любопытно посмотреть, засунет ли он себя мне в горло снова, если представится такая возможность, я глубоко дышу через нос и отвожу его так далеко назад, насколько могу, не паникуя. Когда его член упирается в мое горло, я ожидаю, что он заставит меня продолжать принимать еще, но он этого не делает.

Вместо этого он хвалит меня.

— Вот и все. Бля, Бабочка. Посмотри, что происходит, когда ты используешь свой рот во благо? Может быть, если бы я тогда заставил тебя молчать своим членом, мы могли бы всего этого избежать.

Тогда ничто не могло заставить меня замолчать, но сейчас нет смысла с ним спорить. Мой единственный ответ — ввести его на дюйм глубже, прежде чем отступить назад, чтобы я могла еще немного поиграть с его пирсингом. Моя челюсть, которая с тех пор так не работала, болит, но я справляюсь с этим.

Он издает стон, и его бедра наклоняются к моему лицу, заставляя его глубже проникнуть в мой рот. Это звук, который я хорошо знаю и любила. Это свело бы меня с ума, но в лучшем виде. Мой скальп покалывает острая боль, когда он использует пряди моих волос, чтобы удерживать меня на месте. Горячая соленая сперма стекает по моему горлу и покрывает мой язык. Он держит себя глубоко в моем горле, пока выдерживает освобождение. Это просто слишком много, и это снова вызывает у меня рвотный рефлекс, из-за чего у меня слезятся глаза.

Обе наши груди вздымаются, когда он вырывается, но по совершенно разным причинам. Смесь слюны и спермы стекает с моей губы, и прежде чем она успевает упасть на траву подо мной, большой палец Рафферти ловит ее. Его холодные глаза встречаются с моими, когда он заталкивает его обратно мне в рот. Инстинктивно я всасываю палец в рот и провожу вокруг него языком.

— Я знал, что это все еще есть в тебе, — хвалит он. — Моей хорошей маленькой шлюшке всегда нравилось когда я кончаю.

Ненавижу то, что он прав, и поэтому не отвечаю. Да что мне вообще сказать?