— Сразись со мной против Нидхёгга, — проговорил Андвари, подходя ближе. — Выманим его вместе и уничтожим раз и навсегда, а затем я уничтожу подлого труса и заберу трон себе. Гулльвейг травила всё это время Хрейдмара: ему нужно лишь испить последний бокал, чтобы навсегда сдохнуть, и тогда Свартальфхейм станет моим, — голос его звенел от решительности, и я не сомневался: он пойдёт до конца, даже если сгинет в пасти Нидхёгга. — Прошу, Локи. У тебя есть магия и призрачное войско отца — не смотри так, тёмная ван рассказала.

Я скривился, испытывав неуместный укол ревности: в конце концов нас с ней ничего не связывало. Заметив мою реакцию, дверг усмехнулся:

— Да, мы были любовниками, пока она не встретила тебя. Так что не превращайся в ничтожество, коего ведут только обиды и чувства. Ты ведь принц: заключи со мной союз, и я навсегда останусь должником. Исполню любые просьбы — только явись и призови свой огонь и войско, изгоняя Нидхёгга обратно в Гиннунгагап.

Я не хотел обращаться к призракам и их могуществу, используя в своих целях, а не во имя праведной мести — это было слишком подло и низко. Призывать отца я не мог — опасался поддаться влиянию тёмного сейда. Бюлейст, который стал невольным свидетелем разговора, пристально следил за мной. Это была не моя битва, не мой мир, но слова Андвари о руинах зияли болью — никто не достоин такого. Если дверги утратят свою независимость, то станут невольниками Одина, что будут исполнять его заказы и остальных асов. Богатства, скрытые в недрах Свартальфхейма, перейдут в собственность Всеотца — гиблое дело. Вот только…

— Хорошо, — согласился я, глядя на Бюлейста, который вдруг одобрительно кивнул. — Но при одном условии.

— Всё, что в моих силах, — благодарно произнёс Андвари, поклонившись.

— Я хочу спасти Гулльвейг.

Выслушав мой план, дверг согласно кивнул и, собираясь уходить, поманил меня за собой, сказав, что меня ждут.

Портал оставил нас в узкой пещере, в которой Андвари прекрасно ориентировался и уверенно вёл меня вперёд. Огонь обжигал мои ладони, готовясь к западне, однако вместо этого мы замерли у просторной пещеры, подле которой дверг оставил меня и ушёл в обратную сторону, сжимая в руках рисунок, что я отдал ему, попросив изготовить за ночь. Полумрак разгонялся бледно-голубоватым свечением высеченных на стенах рун. Под ногами хрустела мелкая крошка, своды покрывали зелёные лианы с белоснежными бутонами. Центральная зала разделялась на два поворота, скрываемые полотнами, а середину занимал очаг, на котором стоял большой котёл. Вокруг стояли столы и сундуки, поверх которых лежали десятки древних пергаментов и ингредиентов для зелий. Тени от факелов танцевали по развешанным пучкам трав, связанным из соломы куколкам, черепам давно почивших животных и бесконечному ряду свитков и дощечек с заклинаниями. Глиняные сосуды с едкими запахами и пугающим содержимым теснились на полках, острые ножи хаотично лежали вместе с камешками-рунами на столах.

— Здравствуй, Локи.

Гулльвейг вышла, отодвигая край полотна: кожа её побелела, глаза впали, а вечная усталость пролегла на лице. Два шага, и я стиснул её в объятиях, вдыхая аромат сирени и шалфея. Скучал, в чём никогда бы не признался, ибо ей точно было всё равно — даже не притронулась в ответ, лишь хохотала, и голос её казался будто надломленным.

— Я же сказала, что буду жива, — ехидно бросила ван, выбираясь из моих руках и стряхнула невидимую пыль.

А я стоял и не мог сдвинуться с места, любуясь, и не хотел признаться самому себе, как сильно боялся не увидеть её вновь. Довольная реакцией, Гулльвейг поправила волосы и, покачивая бёдрами в обтягивающем лиловом платье, замерла у котла, бросая туда вязанку трав. Резкий отвратительный запах тут же заклубился над очагом, заставляя зажать нос. Схватив кинжал, Гулльвейг рассекла ладонь, позволяя крови стечь в зелье. Едва удерживая равновесие, она побледнела и отшатнулась, норовя упасть. Я метнулся к ней и, придерживая за талию, усадил на ближайший сундук. По щелчку пальцев в руке оказалась кружка с водой, к которой Гулльвейг жадно припала, пока из носа у неё медленно текла кровь.

— Это отрава для Хрейдмара? — обеспокоенно спросил я, но Гулльвейг коротко хохотнула:

— Конечно, нет. Это зелье куда мощнее.

Я выжидающе посмотрел на неё, прося пояснений, однако Гулльвейг вытащила платок из рукава и утёрла кровь, не встречаясь со мной взглядом. Превозмогая боль, она подошла к кипящему котлу и принялась помешивать его, наблюдая, как меняется цвет зелья. От болотистого оттенка, дарованного травами, ничего не осталось: вместо этого ярко-красная жижа пузырилась на огне.

— Андвари сказал, что ты хотела меня видеть, — я подошёл к ней поближе, морщась от запаха зелья.

— Ты сжёг всё в моих покоях Трудхейма? — требовательно спросила она, и я кивнул. — Хорошо. Конечно, там ничего особенного и не осталось, однако осторожность не помешает. Хотя некоторые из них были ценными, но ничего. Проследи, чтобы никто не нашёл дорогу к пещере хранителей корня — это крайне важно. Да и ещё: мой сокол спрятался в Ванахейме — навести его или попроси Фрейра, а то у него ветер в голове гуляет. Кстати, ты случайно не забрал мои наряды и украшения из…

— Гулльвейг! — рявкнул я. — Я не видел тебя два месяца, за твою голову объявлена награда, Дикая охота рыщет по всем мирам, а тебя волнуют свитки и платья?! Я врал асам и некоторые засомневались, что ты виновата. Не спал ночами, пытаясь придумать, как тебя спасти. Отводил воронов от Свартальфхейма ради тебя.

— Что толку? Награды ждёшь? Они всё равно здесь вместе с Дикой охотой, — равнодушно обесценила она все мои слова. — А что насчёт спасения: как успехи, мой мальчик, придумал чего?

Огонь вскипал в груди, но я сдерживался и холодно бросил:

— Да.

Гулльвейг любопытно взглянула на меня, тут же меняясь: из равнодушной глыбы льда превратилась в кошку, ожидающей лакомства. Как же она раздражала меня, но всё равно раз за разом вёлся на эти уловки, оставаясь подле неё.

— Расскажи, — ласково попросила ван, подходя ближе и проводя ноготком по моей ключице.

— Я попросил Андвари создать золотое кольцо на основе твоей крови, перьев воронов и шерсти гончих псов и зачаровать его рунами, — проговорил я, ожидая вердикта. — Оно должно будет скрывать тебя от них и не позволит даже уловить запах.

Гулльвейг прищурилась и задумчиво провела рукой по лицу, будто сомневалась. Тогда я выудил из сумки сложенный лист, на котором сделал набросок рунического узора, и показал ей. Ван внимательно разглядывала, еле слышно шепча надпись на языке ётунов, а затем вдруг отошла к столу и протянула мне золотую бутыль.

— Здесь моя кровь, — я с удивлением посмотрел на сосуд, в котором точно уместился бы целый кубок вина. — Да, много, но пользуйся с умом. И не смотри ты так во имя Имира: я колдунья и кровь — частый ингредиент.

— И даже не станешь спорить? — сомнения душили: такое поведение ей не было свойственно, и ван наверняка что-то задумала, не считая важным посвятить меня в свои планы.

Гулльвейг пожала плечами и, принюхавшись к зелью, проговорила:

— Попытать всегда можно. Узор одобряю — ты умный и опасный колдун, Локи Лаувейсон. А теперь скажи мне: Андвари согласился на эту задумку в уступку на твою помощь по изгнанию Нидхёгга? — я кивнул. — Что ж, понятно и ожидаемо. Он просил тебя призвать призрачное войско отца?

— Да, но по правде говоря…

Она прижала палец к моим губам, тихо прошептав:

— Не волнуйся — я позабочусь, обещаю, — и утянула меня в долгий поцелуй, толкая в сторону её спальни, скрытой за полотном.

Очаг трещал поленьями, вторя звуку разорванного платья, а Гулльвейг всё коварно улыбалась, падая на медвежью шкуру, служившую покрывалом. Я целовал её, сжимая в объятиях, и жар разгорался от каждого соприкосновения кожи к коже. Она обвила меня ногами, притягивая ближе и впиваясь ногтями в спину, сладко простонав. Ван извивалась подо мной, стараясь стереть все границы между нами. Капельки пота проступали на разгорячённых телах и медленно стекали вниз, прячась в ворсе меха. Вцепившись зубами в мои губы, Гулльвейг прокусила их до крови, облизываясь. Она отдавалась наслаждению, наплевав на всё.