— Как думаешь, она передаст эти знания Одину? — размышлял я, заставляя Гулльвейг стиснуть свитки в кулаках.

Она ненавидела саму мысль, что её сестра делилась священными знаниями с кем-то другим. Тем более таким мерзавцем. Ирония в том, что сама Гулльвейг также разделяла со мной знания, будто пыталась взрастить во мне противостояние Всеотцу, а я и не возражал.

— Я по-прежнему не знаю, в чём талант одноглазого, — недовольно прошептала она. — Мы редко общаемся с сестрой, однако Фрейр рассказал, что Один гонится за всем и сразу, но больше всего его интересуют предсказания. Бедняге Фрейе пришлось придумать целый обряд, чтобы Всеотец смог предсказать погоду. Он размахивает посохом, отдаваясь танцу, и распевает песни, погружаясь в транс, чтобы потом выбросить правильные рунические камни. Это унизительно для сейда.

— Но нам ведь это на руку? — осторожно поинтересовался я, ожидая увидеть зловещую улыбку, но Гулльвейг печально покачала головой.

— Один смекнул, что посоха ему недостаточно, и, увидев могущество сына с молотом, весьма любезно попросил брата передать мне просьбу. — Она обернулась ко мне, и в глазах её трепетала злость: — Он хочет оружие, Локи. И мне это не нравится.

Объяснять причин Гулльвейг, конечно же, не стала и с головой погрузилась в свитки, подбирая руны для подарка Хеймдаллю, о коем тоже просил Один. Мьёльнир впечатлил многих, и потому буквально каждый обратился к ван за помощью, однако она часто отказывалась, говоря, не всем нужно оружие, чтобы творить сейд. Недовольные шептались и бранили, всячески оскорбляя колдунью, но той было всё равно. Не делилась Гулльвейг и именами тех, кто ковал металлы в кузницах, лаконично нарекая их «мастерами из Свартальфхейма». О подобном секрете её попросил Андвари, который брался за заказы и в ответ просил у ван об услугах. Я ревновал и сжимал шею Гулльвейг, ощущая как под пальцами трепетала её жизнь, что могла оборваться, стоило нажать только сильнее, а она всё скалилась — ей нравилось ходить по лезвию ножа. О том, что их связывало на самом деле, я узнал гораздо позднее. А между тем Андвари преподнёс золотой рог для Хеймдалля, звук которого теперь мог разноситься по всем девяти мирам и вместе с ним посох, что мог создавать искры ослепляющего света. Радужный ас так ликовал и с презрением смотрел на меня, даже не подозревая, что мне было абсолютно всё равно, ведь на поясе теперь у меня красовался новый кинжал. Я упросил Андвари воплотить просьбу моей матери в жизнь и отдал ему сосуд со своей кровью. В качестве оплаты дверг попросил оказать ему позже услугу — плевать. Цена не имела значения, главное, что теперь у меня был своеобразный подарок в памяти о матери, которую никогда не знал.

Так шла наша жизнь, и продлилась бы она ещё долгие-долгие годы, если бы не Фригг. Она возникла на пороге Трудхейма в дождливый и холодный день. Сиф тогда впервые решилась на прогулку в Ванахейм, Тор пропадал неизвестно где, и мы с Гулльвейг остались единственными хозяевами чертога. Я наивно считал, что Фригг искала пасынка или его жену, однако она явилась именно ко мне, попросив о встрече. Её проводили в одну из зал ожидания. Выглядела богиня ужасно: каштановые косы разметались в беспорядке, серьги запутались в локонах, простое платье, лишённое украшений и вышивки, болталось на её сильно похудевшем теле, а некогда красивый плащ изрядно потрепался. Фригг постоянно крутила в руках пояс с ключами и озиралась, и когда она повернулась ко мне, я обомлел: лицо её осунулось, щёки впали, а глаза, казалось, выгорели и светились как диск луны.

— Локи? — неуверенно прошептала она, подходя почти вплотную. — Да, это ты… — шёпот лишь подтвердил догадку, что зрение её ослабло. — Ты нужен мне, мастер иллюзий. Знаю-знаю, у тебя есть все причины ненавидеть меня, однако я умоляю, — Фригг вцепилась в наручи и сползла на пол, сумбурно шепча: — Помоги, умоляю, Локи. Я знаю, ты водишься с ван, а она хитрая, умная и колдунья. Уговори её мне помочь, слышишь? Я отдам тебе все ключи от Валаскьяльва, только спасите меня.

Злорадство взыграло в душе: сломленная и ненавистная Фригг ползала в моих ногах, умоляя о помощи — забавная картина. Однако я же не истинное чудовище, чтобы вытолкать её прочь, нет. Возможно, позже, когда она совсем увязнет в долге. И кроме того, связка ключей от обители Одина была бы очень кстати. На всякий случай. Отцепив Фригг от себя, я вышел в коридор, велев трэллам сходить за Гулльвейг, а сам наблюдал за испуганной богиней, которая кусала ногти и что-то сбивчиво бормотала. Ван шла как всегда долго — она обожала изматывать всех и заставлять её ждать. Однако удивление, что исказило её лицо при виде Фригг, стоило любого ожидания. Та, заметив Гулльвейг, тут же бросилась ей в ноги, хватая за подолы фиалкового платья:

— Ты! Помоги, пожалуйста… Я знаю, что только ты можешь мне помочь. Умоляю! Проси, что угодно. Я всё сделаю, всё отдам, только спаси меня и моего сына, прошу!

Я удивлённо повёл бровью: про сына раньше речи не было. Интересно, кому грозила опасность: Хёду или её любимчику Бальдру? Наверняка ему, ведь из-за калеки она так переживать точно не стала бы.

Гулльвейг отцепила Фригг от себя и насильно усадила на скамью, протягивая ей кружку с водой, однако ас покачала головой и принялась снова раскачиваться из стороны в сторону, боязливо оборачиваясь. Ван метнула на меня испытывающий взгляд, но я лишь пожал плечами.

— Что произошло с вами? — голос Гулльвейг напоминал пробирающий до костей осенний ветер в дождливый день.

— Прялка, всё дело в ней, — шептала Фригг, вцепившись в свой пояс. — Твоя сестра отдала мне её, сказав, что она — мой проводник для сейда. Я всегда любила шить… — блаженная улыбка уродовала лицо богини, делая из неё точно умалишённую. — А здесь мне дали в руки власть, могущество. О, как сильно я радовалась! Как ликовала! Наивная, ха-ха…

Истерический смех заставил её сложиться пополам, а из глаз потекли слёзы. Я видел нити сейда, что окружали Фригг: они змеились и вспыхивали то чёрным, то красным, а затем резко исчезали. Ван напряжённо наблюдала, поджав губы.

— Я видела себя спустя сто, двести, триста лет, — мечтательно продолжила Фригг, успокоившись. — Один, Бальдр, Тюр — все мы были живы, и я так радовалась, радовалась… Однако никто не вечен, и однажды ночью я проснулась от кошмара. Ринулась к прялке, прокручивая её снова и снова, желая узнать, как нам избежать смерти. И я увидела кончину каждого.

Она обернулась к нам, и я изумлённо отшатнулся: глаза Фригг стали совсем белыми.

— А затем всё исчезло, — зловеще прошептала ас. — Я крутила прялку от зари до зари, не зная сна и покоя, и всё пыталась узнать, как нам избежать погибели, как мне спасти моего милого мальчика… Но не видела ничего: ни будущего, ни прошлого, ни настоящего. Норны потешались надо мной, как я когда-то над Хёдом. Отчаявшись, я умоляла Фрейю мне помочь, и она пришла. Колдовала, шептала заклинания над прялкой, а затем усадила меня за прялку, прошептав: «Теперь вы видите». Подлая сука! Ненавижу! Она смеялась надо мной, а я видела и сходила с ума.

Фригг зажала голову руками, впадая снова в истерику, а мы стояли и наблюдали, боясь прикасаться к ней. Гулльвейг слушала молча, но я видел, как вокруг неё сгущались чёрные тени: она была в ярости.

— Да, я стала видеть, — зловеще прошептала ас. — О, как я вижу! Образы, бесконечные образы и призраки, что шепчут и шепчут… Они сводят меня с ума… Я ослепла и не различаю лиц, тьма окружает меня. Абсолютная темень, и ничего. Но зрение возвращается, да! Стоит мне коснуться прялки, как я вижу будущее и призраков. Они зовут меня, показывают, как умирает мой сын, муж… Но я ничего не могу поделать, ничего! Стоит отойти от прялки, как я забываю всё! И только слышу их голоса…

Она подскочила и стала оборачиваться, вытянув руки, будто пыталась защищаться, однако никого не было рядом с ней. Я обернулся к вану, желая понять, что такого натворила её сестра, однако смолчал: Гулльвейг буквально пылала яростью. Она знала, что произошло.