— Кто вы? — прошептала я, но незнакомец не обратил внимания. Он выудил бурдюк и вылил три капли медной жидкости на лежащего на моих коленях птенца. Тяжёлый запах трав ударил в нос, а таинственное зелье вспенилось на кровавом тельце, заставляя птицу трепыхаться, будто в предсмертной агонии. — Что вы с ним сделали? Отвечайте! — вскричала я, схватив его за кожаные наручи.

Он смерил меня презренным взглядом и, выдернув руку, едва прикоснулся к птице, шепча заклинание. Перед глазами замелькали сверкающие золотом нити, которые устремлялись к пальцам колдуна и вливались в маленькое тельце — немыслимое зрелище. Однако взгляд меня не обманывал, сколько бы не моргала.

Птенец умолк, дыхание его выровнялось, стоило только колдуну закончить шептать заговор.

— Выпей. Травить не собираюсь, — он протянул бурдюк и ожидающе уставился на меня.

— И почему я должна верить? — хотела казаться невозмутимой, но голос дрожал от страха и волнения. Слишком много событий для одного дня.

Волчья улыбка расплылась по лицу колдуна.

— Не верь, тогда сдохнешь от яда воронов.

Я покосилась на высокую траву, где средь зелени лежали бездыханные и скрюченные туши птиц. Клювы их раскрылись в немом крике, а глаза вываливались из орбит. От увиденного меня замутило. Проследив за моим взглядом, колдун хмыкнул:

— Промедление грозит их участью. Подумай, стал бы я спасать, а после убивать?

— Обязательства за спасение дорогого стоят, — процедила я, корчась от ноющей боли в плечах — кровь выступала багряными пятнами сквозь плащ.

Незнакомец не ответил и, оставив бурдюк лежать на корнях, наклонился к воронам, осторожно переворачивая их туши веткой. Звуки внезапно заново наполнили лес, словно барьер сейда спал.

Присмотревшись к мирно спящему птенцу, которого, кажется, больше не тревожила боль, я потянулась за бурдюком и сделала первый глоток. Вязкая горечь разлилась по горлу, даря облегчение и тепло.

— Спасибо, — прошептала я и тут же подавилась, напоровшись на колючий взгляд колдуна.

— Дважды должна будешь, — уголки его губ чуть поднялись. — Заберёшь зелье домой, промоешь рану и нанесёшь потом на плечи, — вроде напутствия для спасения, но в то же время приказы, отданные низким, глубоким голосом. — Дней семь хватит.

Слова благодарности почти сорвались с языка, как едва не завыла от собственной глупости: кто ещё мог спасти меня на пристани и о ком ещё мог рассказывать Рефил, если не об этом странном человеке, который подозрительно случайно оказывался рядом в нужный момент уже во второй раз.

— Преследуете меня, господин Эймунд?

В его глазах на миг вспыхнул игривый огонёк.

— Нет нужды. Неприятности находят только одного человека на моём пути. Не справиться со сейдом, а после нарваться на проклятых птиц — поразительная ловкость, недоведущая.

Жар возмущения окатил с головы до ног. Ведущими называли тех, кто овладел искусством сейда, в его же словах таилась только издёвка.

— Прежде чем поток брани выкажет твоё истинное воспитание, Астрид, вспомни, что я только что спас тебя.

— Нет нужды напоминать об этом каждый миг — я не забыла и уже поблагодарила. Но если этого мало и не оправдало ваших надежд на золото хэрсира…

Чёрные глаза опасно сверкнули, заставляя умолкнуть на полуслове. Не стоило так грубить, но разве не об этом предупреждал Вальгард? Раз Эймунд назвал моё имя, значит, прознал и о статусе отца: многие бы не упустили возможности получить оплату от хэрсира за спасение его дочери.

— Мне не нужно золото, — потрёпанный плащ, стёртый рисунок на наручах и сапоги со сбитыми носами — золото явно не помешало бы Эймунду, но гордость, звенящая в стальном голосе, заглушала шёпот нужд. Странный человек. — Но в благодарность сделай милость, недоведущая: не попадайся больше в неприятности. А теперь уходи — нечего здесь сидеть. Сокола вёльве покажи, выходить должна.

Я взглянула на птенца: что в нём выдавало сокола — не понимала, но словам поверила. Вальгард с Рефилом точно скажут: они ни раз ходили на охоту вместе с ловчими птицами и отправляли тех в разведку. Осторожно поднявшись, я нерешительно замерла, не решаясь подходить ближе к колдуну. Никогда прежде не доводилось видеть подобных ему, а здесь будто сами Норны судьбы спутали. Любопытство подначивало задать сотню вопросов, и я рискнула:

— Расскажите, что произошло на пристани? Пожалуйста.

Эймунд оторвался от созерцания мёртвых птиц и выпрямился во весь рост. Смоляные волосы волнами спускались на плечи, сверкая серебряными бусинками, притаившимися среди прядей. Тёмная верхняя накидка сочеталась со штанами и резко контрастировала с синей рубахой. Широкий кожаный пояс украшали руны и несколько сумок и мешочков, в которых наверняка хранились травы и амулеты. Пара кинжалов и длинный меч добавляли суровости.

— Ведущим опасно пренебрегать зовом сейда, — терпеливым, мягким тоном произнёс он, будто объяснял непутёвому ребёнку. — Ты убегаешь от него, не желаешь учиться и понимать. Продолжишь — сойдёшь с ума от подобных приступов. Или умрёшь раньше, учитывая твою удачу.

Я прикусила щёку изнутри, не желая поддаваться на глупую провокацию, и переменила тему:

— Вы сказали, что птицы отравлены. Разве это возможно?

Эймунд тяжело вздохнул, снизойдя до пояснений:

— А ещё я сказал, чтобы ты уходила прочь, но разве ты слушаешь? — он брезгливо взглянул на птиц. — Раз упомянул яд, значит, так оно и есть. Чуешь вонь? Так пахнет гнилая печень волка, в которой измазаны вороны. Бешенство и хворь — первое, что можно наслать так. Однако перья птицы покрыты жжённым порошком трав, что уже интересно. Вопрос, Астрид, кому это всё было предназначено? Человеку или этому птенцу, что встал на пути у воронов? Но прежде, чем ты успеешь ляпнуть ещё что-то, прошу: уходи. Или заставлю потрошить птиц вместо меня, а после гадать на их внутренностях.

И, взглянув на моё лицо, Эймунд громко захохотал. Не желая испытывать его терпение, я поспешно проговорила:

— Благодарю за объяснения, господин. Мне действительно пора, — я заправила бурдюк за пояс, глубоко поклонилась на прощание и, прижимая сокола к груди, поспешила прочь под пристальным взглядом колдуна.

Уже смеркалось: я и не заметила, как в лесу пролетело время. По пути домой приходилось плутать по улочкам и дворам, не рискуя попадаться на глаза зевак. Их любопытный и праздный взгляд наверняка бы засмотрелся на грязную и порванную одежду, порождая очередную порцию сплетен о «колдунье Астрид». Сокол мирно спал, но пренебрегать советом Эймунда было опасно, однако сомнения душили: как объяснить Тьодбьёрг запекшуюся кровь? Сказать, что колдовала сама — не поверит и будет права. В раздумьях я топталась на развилке позади домов знатных господ, и когда всё же решилась повернуть к дому вёльвы, увидела Вальгарда. Злого. В своих излюбленных сине-чёрных одеждах и широком плаще, развевающемся при каждом шаге, он всегда походил на грозовую тучу, но сейчас от него так и разлетались искры.

— Ты что тут делаешь? — прошипел он, явно желая прочитать нотации, но тут же осёкся, заметив птицу и кровь на одежде. — Астрид, что случилось?

Его серые, будто лёд, глаза полнились беспокойством, что мне стало стыдно: опять принесла неприятности.

— Я гуляла в лесу и услышала крик: малютку пытались загрызть вороны. Я не могла пройти мимо, Вальгард. Ну а когда ринулась вытаскивать птенца, то они напали на меня.

Брат нагнулся, осматривая сокола, а позже осторожно прикоснулся к порванному плащу.

— Как остановила кровь?

— Мне помогли, — призналась я. Врать не хотелось. — Прошу, не спрашивай, кто и почему — я расскажу позже. Сейчас важнее отнести птенца к Тьодбьёрг, поэтому пойдём скорее.

Вальгард покачал головой.

— Поступим иначе: я отнесу птенца, а ты идёшь домой и приводишь себя в благопристойный вид. Проклятие, Астрид! — он запустил руку в густые тёмные кудри — верный знак, что брат злится. — Рефил же предупреждал тебя, что сегодня пир в честь гостей из Хваланда, а ты опять сбежала. Отец крайне недоволен, Астрид.