Гулльвейг лукаво подмигнула:

— Чтобы понять Андвари, достаточно один раз его увидеть. Впрочем, мы идём именно к нему.

Миновав окраины, что гнездились у врат, мы приближались к центру города, который отчаянно пытался скрыть следы разрушений. Здесь не было ни рванных гобеленов, ни сломанных стен с обгорелыми крышами — вместо них стояли обелиски с высеченными именами защитников, что пали в восстании. Пустые дома были закрыты замками с тяжёлыми цепями, оберегая память владельцев от разрушений и воровства. Колонны поддерживали высокие своды и арки с лепкой, что образовывали мосты над ущельями, откуда исходил жар кузниц. Город петлял по уровню, то поднимаясь ввысь на склоны, то опускаясь на равнинные земли: дверги вгрызались в плоть горы, создавая свою обитель с любовью и непревзойдённым мастерством. И если бы сюда проникали солнечные лучи, то Окольнир по красоте ничем не уступил бы Асгарду.

Каждые улочки сходились в маленьком кругу, в центре которого стояла или беседка, или статуи. Молчаливые воины-защитники, прекрасные девушки с руками, сложенными в молитве, или же изворотливые огромные змеи, которые я видел только в свитках с изображениями чудовищ — все они замерли в Окольнире, будто оберегали город и храня его историю.

— Кто это? — я кивнул на очередную каменную деву, мимо которой мы проходили.

Гулльвейг равнодушно пожала плечами:

— Надежда. В дни восстания и уничтожения города, жители молились небесам и сейду, прося их защитить. Кому-то повезло, а кого-то надежда обманула, но вера в неё всегда зреет в наших сердцах, разве нет?

Не найдя, что ответить на её размышления, уточнил:

— А что тогда символизируют статуи со змеями? Я знаю, что подобные им обычно спят под водой или глубоко в земле.

— Местные могут почитать только одного змея — Нидхёгга, который должен однажды пробудиться и покарать всех клятвопреступников, что бродят в девяти мирах. Дверги верят, что если он проснётся, то обязательно доберётся до всех убийц, воров, насильников и предателей. По повериям Нидхёгг спит как раз в глубинах под Свартальфхеймом. Впрочем, никто не знает наверняка.

Спустившись по очередной лестнице и повернув налево, мы замерли перед высоким домом, вытесанным в скале, что покрывал влажный мох. Окольнир походил на сплошную насмешку над логикой и природой, ибо не могло столько всего находится в горе и её недрах. Но сколько бы я себя не щипал, пытаясь привести в чувство, реальность не ускользала в мареве сна, подтверждая, что всё это происходило на самом деле.

Гулльвейг ударила в молоток на двери, и на пороге показался дверг:

— Госпожа, я вас заждался, прошу, — проговорил он, впуская нас.

Ван лишь кивнула, протягивая ему плащ, и деловито прошла вглубь дома. Всюду висели свечи, ярко пылал очаг, на котором булькал котелок. Крепкий дубовый стол стоял в середине залы, на стенах рядом с полками, занятыми утварью, висели щиты и топоры. Массивная лестница уводила на верхний этаж, занимая дальнюю часть комнаты, заставленной сундуками и мешками. Широкая дверь с правой стороны вела, наверняка, в кузницу, откуда веяло теплом.

— Прошу, разделите со мной трапезу, — предложил хозяин, занимая место во главе стола.

— Благодарю за приглашение, — Гулльвейг заняла место на свободной скамейке, кивнув мне напротив. — Это Локи, он мой друг и искусный мастер иллюзий. А это Андвари — наместник Окольнира.

Мы кивнули друг другу, и только тогда я успел разглядеть хозяина дома. Ростом он уступал даже Гулльвейг, но широкие плечи выдавали в нём подготовленного воина. Густые смоляные волосы были собраны в тугой хвост на затылке, открывая заострённые уши — отличительная особенность двергов и альвов. Несмотря на титул одет Андвари был в простую суконную рубашку красного цвета, поверх которой был надет громоздкий пояс кузнеца. Однако было у него то, что выдавало статус — серьга в ухе яркого цвета, отливающая свечением в мерцании очага.

Заметив мой взгляд, Андвари произнёс, разливая вино по серебряным кубкам:

— Вижу, что вас привлекла моя серьга, которую мне подарила госпожа Гулльвейг. Знаете, что это за материал?

— Полагаю, что золото, — предположил я, отрезая себе кусочек ветчины из кабана.

— Оно самое, — довольно улыбнулся Андвари. — Золото спрятано глубоко в этих горах и мало, кто отважился работать с ним. Однако впервые о нём я узнал от госпожи Гулльвейг и был впечатлён его способностями.

Ван довольно улыбнулась, отпивая вино:

— Полно говорить загадками, Андвари. Впрочем, мы к тебе как раз по делу, где понадобится золото — оно лучше прочих поддаётся сейду и хранит его.

Глаза дверга сверкнули любопытством, а кончики ушей чуть дёрнулись, выдавая его интерес.

— Нужно будет изготовить оружие, например, молот для старшего сына Одина, — медленно произнесла Гулльвейг, смакуя вино. — Тор — большой и сильный ас, а значит, и оружие должно быть ему под стать, которое поможет повелевать громом и молниями. И главное: никто кроме него самого не должен будет пользоваться им, иначе смысла в нём не будет.

Андвари скрестил руки на груди:

— Для такого понадобится нанести узор из рун и применить магию крови.

Гулльвейг согласно кивнула, выудив из рукава тот самый серебряный сосуд с кровью Тора, который передал ей Фрейр, и положила его перед собой.

— Тор наверняка захочет сотрясать небеса Мидгарда одним ударом молота, — продолжила ван. — Так что он должен быть крайне тяжёлым.

— Чтобы удержать такую махину, понадобится великая сила, — кивнул Андвари, покручивая меж пальцев серьгу. — Лучше сразу сделать перчатки и пояс, которые будут увеличивать мощь Тора.

— А вы и такое умеете? — удивился я. Обижать мастерство дверга сомнениями не хотелось, однако если они и вправду могли создавать столь особенные предметы, то почему асы ещё не обзавелись подобными артефактами — непонятно.

Андвари тихо рассмеялся:

— Я — нет, но у меня есть знакомые отличные кузнецы, которые с лёгкостью выполнят заказ.

— Тогда почему к вам раньше никто не приходил с подобными просьбами? Неужели Всеотцу неизвестно о вашем таланте? — допытывался я.

— Один не лезет в дела Свартальфхейма и за это спокойно получает всё, что просит, — холодно произнёс дверг. — Луки, копья, мечи, горны — всё, что угодно. Попросил бы он о подобном оружие, то наверняка и его бы сделали, однако Один о подобном просто не знает и никогда не должен прознать о нём. Пускай уж лучше считает, что пояс и перчатки — дар нашей доброй воли, и ничего более.

Я понимающе улыбнулся, стараясь игнорировать явную угрозу, которой сочились речи Андвари. Впрочем, его можно было понять — секретами о собственном могуществе никто не захотел бы делиться просто так. А если Один прознает о их возможностях, то тогда кузницы Свартальфхейма будут работать только ради него одного. Интуиция подсказывала, что ни Андвари, ни Хрейдмар, ни любой другой дверг не хотел бы подобной участи.

— Хорошо, я вас понял, но тогда в ответ утолите моё любопытство: зачем вам понадобилась кровь Тора? Что-то вроде заговора? — допытывался я.

— Мы смешаем кровь Тора с капелькой моей золотой и после создадим молот, — томно произнесла Гулльвейг, протягивая двергу серебряный сосуд. — Видишь ли, Локи, без моей крови оружие не сможет взывать к сейду, иначе говоря, ничем не будет отличаться от молота людей. А собственных сил для заклинаний Тору, боюсь, не хватит.

Мысли роем завертелись в голове, вспоминая посох, что Фрейя преподнесла в дар Одину в день нашего общего знакомства. Пристально следя за мной из-под пушистых ресниц, ван расплылась в торжествующей улыбке:

— Догадался, смышлёный, — подмигнула она. — В посох Одина добавлены серебро и капля крови Фрейи — особый состав для его колдовства. А помнишь тот драгоценный камень на навершие посоха? Его помог мне раздобыть как раз Андвари — он заменяет послушание золота, а ещё выглядит более эффектно — самое то для верховного.

Вдвоем они уставились на меня, ожидая реакции, а я не мог понять, злюсь или восторгаюсь смекалки ванов, которые использовали любую мелочь, чтобы показать, кто сильнее и могущественнее. Но больше всего настораживала магия крови, про которую мало было написано, что пугало, ведь в этот самый миг я словно предавал друга и тех, кто вырастили меня. Пусть Один, Фригг и Хеймдалль с Бальдром были не идеальны, но Тор был моим другом.