Тьодбьёрг довольно хмыкнула и, усевшись на место Вальгарда, протянула отвар, колюче рассматривая:

— Что ты видела? — она не отрицала и не таила, лишь хотела понять, как много мне уже открылось.

Я пересказала ей сны и едва смачивала губы предложенным зельем под пристальным взглядом. Запах уловить не получалось, но рисковать не было никакого желания — её сейд был могущественнее моего. Пока что.

Выслушав, Тьодбьёрг одобрительно покачала головой в своей излюбленной манере, чуть облизав губы. Её повадки многих пугали и заставляли держаться стороной, я же видела в этом образ, который она выстраивала специально, чтобы люди не лезли к ней. Напускная таинственность, которой раньше любовалась и восторгалась, а теперь противилась и презирала. Больно терять детские идолы.

— Думала, образы тебя позже настигнут, — задумчиво произнесла она, закидывая ногу на ногу и наклоняясь ближе. — Ты полнишься чёрным: ненавистью, презрением, болью. Знать хочешь правду? — я кивнула, и вёльва принялась растягивать слова.

Дьярви и Герда мечтали о большой семье. Вальгард родился здоровым и крепким, и они стали думать о других наследниках, однако боги оказались немилосердными. Роды подорвали хрупкое здоровье Герды: она стала часто кашлять кровью и стремительно угасала. Идэ уже готовила погребальный костёр, но благодаря помощи Тьодбьёрг смерти удалось избежать. И стоило только здоровью окрепнуть, как Герда принялась страстно делить кровать с мужем. Спешка стоила им мёртвого ребёнка, однако сдаваться они не думали, и вскоре воительница понесла вновь вопреки предостережениям вёльвы. Герда никому не доверяла, сторонилась Идэ и целыми днями гуляла вместе с Вальгардом, а позже разбирала травы и делала подношения богам, яростно ударившись в веру. Боясь наговоров и порчи, она обращалась с любым вопросом к Тьодбьёрг и попросила позаботиться о родах, избегая повитух.

— Спросишь наверняка, предчувствовала ли я беду или догадывалась ли о нападении Орлов, — ехидно произнесла вёльва, разглядывая рисунки на руках. — Да, видела и предчувствовала, а потому Харальд вместе с Дьярви рьяно готовили хускарлов и велели ковать оружие для новых воинов. Однако раньше времени панику поднимать не хотел никто — событиями чревато. А волновать беременную — неблагородное дело, поэтому молчала и не предупреждала ни о чём её.

Я понимающе кивнула, и вёльва продолжила рассказ:

— В ту ночь Этна заперла Вальгарда в пристрое, чтобы ничего не слышал и не видел, а сама бросилась тайком за мной. Герда рожать начала раньше срока: корчилась, извивалась, а за окном бушевала буря. Дьярви вместе с Харальдом тренировали хускарлов у границы Виндерхольма, когда на них налетела женщина.

Я подавила улыбку: Роте всё же удалось добраться досюда живой и предупредить об опасности, однако дальнейшие слова вёльвы лишали всякой радости:

— Началась суматоха: Харальд принялся раздавать приказы, воинов отряды забегали туда-сюда и бросились укреплять границы Виндерхольма, готовясь к нападению, — в глазах колдуньи сверкнули искры, будто призраки воспоминаний. — А я тем временем стирала кровь с мёртвого ребёнка Герды, когда на пороге появился Дьярви с мёртвой женщиной на руках.

Он не мог бросить Роту посреди Виндерхольма, в особенности после её героического самопожертвования и с плачущим ребёнком на груди. Увидев, что их дитя с Гердой родилось мёртвым, Дьярви предложил безумную идею: поменять младенцев местами, ведь в сложившимся беспорядке никто бы ничего не понял.

— Но зачем? — голос мой дрожал и совсем охрип. Глаза щипали слёзы: вся моя жизнь была сплошным обманом. Те, кого именовала родителями, оказались чужими, а собственные мать и отец погибли, и могил их наверняка не сохранилось.

Тьодбьёрг участливо протянула кружку с подозрительным пойлом, которое я лишь пригубила и чуть ли не подскочила от ярости: стойкий вкус ромашки маскировал почти неразличимый горький привкус растёртого шалфея. Я бы и не поняла, что это такое, если бы не Сигрид, которая однажды обронила мешочек с желтоватым порошком. Я подняла его и хотела ей отдать, но Лив предостерегла, что Бешеная будет в ярости, и забрала сама. Пояснений никто не требовал, но Бьёрнсон решила объясниться, взяв слово никому более не рассказывать. Тогда и узнала, что из Дальних земель торговцы привозили многие травы, дарующие избавления от болей и сверхспособности, за которыми и гналась Сигрид. На деле же порошки вызывали лишь галлюцинации.

Я вцепилась пальцами в кружку, осознав, что вёльва всё это время опаивала меня, намеренно погружая в забытие.

— А что было делать? Бросать ребёнка на произвол судьбы, пока вся округа пылала в огне и смерти? — злость скрывалась в переливах её голоса. — Можешь презирать Дьярви, однако в нём всё же человечности предостаточно: он не хотел, чтобы ты умирала в снегах на улице.

— Зато сейчас с удовольствием бы избавился, — прошипела я, так резко опустив кружку на столик, что половина расплескалась. — А ты только и рада помочь, верно?

Тьодбьёрг громко расхохоталась, закидывая голову и походя на безумную. Моя слабость и покинутые сны — всё это дело её рук.

— Решила всё же убить меня, вопреки всему, что сама говорила Дьярви?! Хочешь свести меня с ума и выставить полоумной?! — я кричала, сжимая кулаки. Сейд плескался под кожей и норовил вырваться наружу, несмотря на истощение и гул в голове. Я ненавидела весь мир в этот миг за ложь, что всюду окружала. Перед глазами замерцали нити сейда, а до слуха вновь начало доноситься приглушенное потустороннее бормотание, умоляющее сдавить Тьодбьёрг горло раз и навсегда.

— Убей, убей, она заслужила… Посмотри, все врут… Никто из них не достоин жить… Они предатели… — неясные тени тянули хладные ладони, обнимая и делясь со мной яростью и ненавистью.

Вёльва, заметив или почувствовав неладное, вскочила и предупреждающе выставила посох. От неё разило страхом, пульсирующим оранжевыми всполохами по дому, но мне было всё равно: всепоглощающая мощь сейда окутывала, даря ощущение всевластия. Одно движение, и Тьодбьёрг сгорела бы дотла.

— Астрид, остановись! — прокричала она. — Не делай глупостей!

Но я не могла. Чужие эмоции захватывали, и больше не могла понять, где я, а где таинственные тени. Они тянулись ко мне, хотели поглотить и наделить своей злобой и мощью.

Вспышка света сорвалась с посоха вёльвы, и она схватила меня за локоть, но тут же скорчилась от боли и закричала, сползая на пол. Её крик оказался точно пощёчина: я пала на колени, тряся головой.

— Совсем ошалела?! — взревела Тьодбьёрг, прижимая ладонь к груди. Мельком заметила, что кожа её покрылась волдырями, будто она обожглась от прикосновения. — Убить меня вздумала?! Я пыталась подавить на время дар, чтобы сейд не уничтожил тебя, а ты так отплатить решила за спасение?! Неблагодарная сука!

— Это не ты меня спасла, а Эймунд, — прохрипела я, сплёвывая кровь на пол. — Ты же просто боялась за свою никчёмную жизнь и поэтому поила отварами.

Тьодбьёрг прищурилась, и от её презренного и ненавистного взгляда у любого душа ушла бы из тела, но мне было плевать. Больше она не казалась мне всесильной.

— Гнилая и тёмная душа, проклятое отребье — вот ты кто, — прошипела она, будто змея. — Знаешь, почему Дьярви ненавидит тебя? Он считает, что это ты свела Герду в могилу. После твоего появления совсем здоровье её ухудшилось, а по ночам она кричала от кошмаров, что изводили её. Бедная женщина не выдержала и умерла от чахотки, сжимая в ладони вот этот самый медальон, — она ткнула на мой амулет с Иггдрасилем. — Таскала его Герда, веря, что так ты примешь её за родную мать, а в итоге что?

Злорадная улыбка искривила рот Тьодбьёрг, но она тут же простонала, прижимая к груди повреждённую руку. Платье её разметалось по полу, рога съехали с головы на пол, а руны смазались на лице.

— Слабоумным удобно винить в своих бедах кого-то другого, — холодно заметила я, осторожно вставая. — Герда не послушала тебя и ринулась рожать, хотя была слаба. Я не виновата, — прозвучало жестоко, однако правда всегда ранила.