— Да, верно, это Астрид Дьярвисон, — представил меня Сигурд, обменявшись рукопожатием. — А это Викар, командир заставы Утёса.

Грузный мужчина кивнул, сверкая мелкими неприятными глазками. Синяя куртка топорщилась на нём, а топор так и норовил соскочить с узкого ремня.

— Вы бы получше приглядывали за своей пташкой, госпожа, — вздумал поучать один из воинов заставы. — Думал, уж вражеский лазутчик летает и знаки подаёт. Рука так и чесалась стрелу пустить.

Ауствин предупредительно раскрыл крылья и впился когтями в руку, будто готовясь выцарапать глаза обидчику. Догадка, что сокол таинственным образом считывал мысли и эмоции, подтверждалась день ото дня вопреки здравому смыслу.

— Могу приготовить мазь от чесотки и посоветовать чаще руки мыть, — отрезала я, заставляя мужчину покраснеть от возмущения. — Сигурд, разве ты не предупреждал командира и его людей о нашем прибытии вместе с охотничьими птицами?

Сигурд довольно хмыкнул, а Викар расхохотался:

— Упаси милостивая Фрейя моих сыновей от такой жены! Точно акула: всего съедите, госпожа, и костями не подавитесь, — шутил он, поглядывая на Сигурда, который упорно хранил молчание и не повёл и бровью. Викар напыщенно закашлялся и мигом принял вид сурового командира: — Остолоп! Разве можно так с госпожой разговаривать! Говорил ведь, что сокол будет в небе летать — не трогать! Пошёл отсюда, дренг безмозглый! — Он пихнул воина прочь и тут же принялся сверкать гадкой улыбкой: — Прошу прощения, господа, ребята у меня не плохие, но порой треплются, не думая.

— Потому что дисциплины не хватает, жалеешь сильно, — сурово произнёс подошедший Рефил. — Если бы не предупредил о визите, так встретили бы здесь пьяных постовых? — Викар ощетинился от сурового тона хирдмана. — Не смотри на меня так, будто я с тебя золото требую, а не исполнение приказов и долга! — Командир хотел начать оправдываться, но Рефил поднял руку: — Позже отчитаешься. Младые госпожи устали, — он кивнул на зевающую Лив, — где им приготовили кровати?

— В доме травницы. Не волнуйтесь, никто их там не тронет, — уверял Викар, однако Рефил, велев Сигурду обустраиваться, взял двух хускарлов и вместе с ними отправился к нашему месту ночлега.

Жилище травницы ничем с виду не отличалось от других домов: маленький домик с треугольной крышей и небольшая постройка рядом, служившая то ли амбаром, то ли сауной. Внутри убранство оказалось скромным: сундуки, накрытые стопкой покрывал, полки с сушеными травами и чашками, небольшой столик с покошенной ножкой и очаг, на котором варилась похлёбка из рыбы. Женщина оказалась приветливой, развлекала нас беседой, отвечала на все вопросы, а после принесла нам с Лив чан с тёплой водой, чтобы умыться. Две плотно сдвинутые скамьи и пара шерстяных одеял со шкурой медведя стали нашей кроватью на эти дни. Рефил определил пару хускарлов дежурить всю ночь, и уставшая после долгой дороги Лив тут же заснула. Ауствин же приютился на балке близ окна, удивляя хозяйку дома.

Сон долго не шёл ко мне, заставляя ворочаться, а амулет не шее периодически нагревался, будто пытался предостеречь об опасности. Я выудила цепочку и принялась рассматривать в свете догорающего очага узор Иггдрасиля. Со слов Вальгарда, кулон достался мне ещё в детстве от матери, и с тех пор ни разу не был снят. Попытка вспомнить её облик не привела ни к чему, кроме головной боли, и я зажмурилась, пытаясь уснуть. В ту ночь вновь приснились Рота и Оли.

Небо заволокло бурей, леденящий ветер мешал коню идти через сугробы.

— Скорее! Мы должны добраться до Виндерхольма! — кричал Оли, подгоняя.

Две фигуры бежали сквозь безумство природы, пытаясь отыскать хоть какие-то ориентиры, но снег застилал глаза. Оли не щадил коня, моля асов о помощи.

— Пошёл! — он пытался перекричать бурю, и бедное животное медленно брело вперёд. — Ну же! Тупая ты скотина!

Конь взбесился, и Оли с трудом удержал его на месте.

— Перестань! Ты мучаешь его и нас! — завопила Рота. Дитя на её руках рыдало навзрыд, а погоня наверняка была уже близко. — Ты ведь колдун, Оли. Уговори животное, скорее!

Мужчины не должны быть колдунами — истина, которую знали все. Однако сейчас Оли понимал, что от его дара будет польза и, скрепя сердце, прошептал заговор коню на ухо, и тот сорвался с места, словно буря не безумствовала вокруг. Животное наверняка не переживёт воздействие сейда, но выбора не было.

Одинокая башня замелькала впереди спасительным огнём, и Оли прокричал:

— Я останусь и предупрежу воинов, а ты поедешь дальше до Виндерхольма. Слышишь, Рота? Предупреди их!

Руки окоченели от холода, накинутый наспех меховой жилет не спасал от мороза, а ресницы слипались. Дитя сорвало голос и теперь тихо плакало, вторя безумству бурана.

Добравшись до башни, Оли быстро соскочил с лошади:

— Ты должна её спасти, Рота, — и, поцеловав жену в лоб, он толкнул заговорённого коня вперёд, прощаясь со своей семьей навсегда.

— Ты всегда так дурно спишь? — недовольно протянула Бьёрнсон за завтраком. — Ворочалась и стонала. Опять голова? — шёпотом побеспокоилась она, оглядываясь на травницу. — А ещё ты постоянно бормотала имя, — глаза её сверкнули любопытством, заставляя насторожиться, — расскажешь, кто такой Эймунд?

Я подавилась кашей и закашлялась, заставляя травницу причитать и броситься за кружкой воды:

— И вы туда же, госпожа! — она всплеснула руками. — Только приехали, а уж под его чары попали что ли? Ну, где ж это видано, то! Вот он, колдун настоящий!

— О чём это вы? — хитро улыбнулась Лив, поглядывая на меня, будто лиса. Мерзавка.

— Да а как же? — травница уселась подле меня и запричитала: — Пару месяцев назад сюда приехал этот колдун да сразу вылечил детей командира. Тот на радостях и позволил ему остаться, домишко на отшибе отдал, да и все девки тут же ему глазки принялись строить, будто он красавец какой. А он же черноволосый и глазища тёмные, но девкам всё равно — глазеют, будто он альв какой! Мужики наши терпят, не гонят его, но по тонкому льду этот Эймунд ходит. Не знаю, чего он тут позабыл: дыра ведь дырой! Да и девок-то у нас всего пять, и уж для трёх мужей сыскали.

Дальше я её причитания не слушала, а Лив не спускала с меня глаз, явно ожидая реакции. Я не помнила, чтобы видела во сне Эймунда, только Оли и Роту, которые расстались и наверняка погибли в ту ночь. Почему же Бьёрнсон упомянула колдуна? Неужели он был там в ту роковую ночь? Или я просто забыла половину сна? Лив наверняка наслаждалась смятением на моём лице, но оставаться бесстрастной становилось всё сложнее: сначала сожжённое поселение, а после колдун, что таинственным образом всегда спасал меня вместе с соколом? Слишком подозрительно, будто Норны специально вели сюда, чтобы показать и рассказать о прошлом.

Я хмуро взглянула на чистящего перья Ауствина: плевать на Лив и остальных, если есть шанс понять происходящее, то нужно действовать. Однако начинания пришлось отложить из-за явившегося Сигурда, который велел собираться ради прогулки по заставе.

Боясь отпускать Ауствина после вчерашней перепалки, я шла, держа его при себе, и постоянно озиралась, надеясь увидеть Эймунда, однако натыкалась лишь на скалы и кривые деревья.

Внушительный дом командира заставы, где он жил с семьёй, стоял на видном месте. Рядом располагался амбар с припасами, подле которого стояли идолы Одина, Тора и Фрейи, в чьих ногах горела одинокая свеча. Два припрятанных драккара ютились под навесом, защищающим от метаний погоды. Порванные сети, разбросанные повсюду бочки и ящики громоздились на земле, мешая ходить.

— Что скажешь, младая госпожа? — поинтересовался Рефил, идя рядом со мной. Сигурд увлечённо вещал Лив о кузнице, от которой мы только что отошли. Жалкая лачуга с худым работником не шли ни в какое сравнение с мастерами Виндерхольма. — Как тебе житьё на границе?

— Убого и мрачно, — честно ответила я. — Они не живут, а существуют. Осуждённые и провинившиеся — от них просто избавились, сослав на край земли. Удивительно, что они вообще тренируются и хранят службу, а не сбежали.