В окружении цветов мы медленно плывем по саду. Лунные лилии словно кланяются той, чья красота для них недосягаема. Данэлия улыбается, и ее глаза сверкают ярче звезд над нами. Не в силах побороть искушение, я мягко привлекаю ее к себе, прижимаю к груди, в которой пойманной птицей колотится сердце. Среди томных роз и благоухающих лилий я могу обнимать ее так, как хочу, не боясь косых взглядом и злых перешептываний.

Приподняв лицо возлюбленной за подбородок, с трепетом касаюсь нежных губ. И сердце замирает от радости, когда она в ответной ласке раскрывается навстречу поцелую. Ее теплые пальцы гладят мою шею.

Мы целуемся долго и страстно, пока не начинает кружиться голова, а с ней и окружающий мир не превращается в цветочный калейдоскоп. Но наше время на исходе…

Сокрытые пологом невидимости, мы возвращаемся в зал и с последним аккордом сливаемся с танцующей иллюзией. Румянец на щеках и сбившееся дыхание — всё это можно списать на динамичность танца.

— Смею ли я надеяться, что вы подарите мне еще один танец? — улыбаюсь моей прекрасной спутнице, невесомо касаясь губами трепетной руки.

— Все последующие танцы Данэлии обещаны лорду Тельмарени, — звучит холодный высокомерный голос за спиной.

Рядом с нами материализовался сухой седовласый мужчина с тонкими губами. Лорд Бартели. Непримиримый борец против расширения полномочий магистров в Совете Далара. Отец Данэлии вцепился в девичью руку, как коршун в добычу, вынуждая меня отпустить дрожащие пальцы.

— Быть может и Хранитель удостоится чести станцевать с вашей прекрасной дочерью в конце вечера? — я смело поднял на него глаза. Не желаю сдаваться без боя.

— Вас удостоили чести защищать Далар, Хранитель Юстиниан. И вам пора вернуться к своим прямым обязанностям, а не развлекаться на балах, — ядовито прошипел лорд, смерив меня неприязненным застывшим взглядом.

Он говорил со мной так, словно я цепной пес, которого прислуга по ошибке впустила в дом.

Окатив меня холодным презрением, лорд Бартели развернулся и зашагал прочь, увлекая за собой дочь. А я остался стоять, понуро опустив плечи. Чувствовал себя не одним из трех избранных Хранителей, а грязью на площади Далара.

В течение этой нелюбезной беседы Данэлия молчала и смотрела в пол, не смея возразить деспотичному отцу. Лишь перед тем, как он утащил ее прочь, любимая подняла на меня глаза, полные печали.

И тогда я понял, что наша судьба предопределена. Она никогда ни на что не надеялась. Просто любила меня обреченно. Как и я.

Один из сильнейших магов Далара — я был бессилен что-либо изменить….

Душевную боль Хранителя Юстиниана я ощутила, как свою. Несколько раз глубоко и судорожно вдохнула, мечтая проснуться.

Но выбраться из лабиринта сна не получалось. Перед внутренним взором возникло совершенно иное место.

В уютной столовой в кремовых тонах весело потрескивал огонь в камине, напротив которого в кожаных креслах сидели двое мужчин. Я видела их лица впервые, но точно знала, кто они.

Ближе ко мне сидел Ксемериус Корф. Темноволосый мужчина средних лет с посеребренными сединой висками, Хранитель «изумрудной» книги и хозяин дома, в котором мы находились.

Чуть дальше расположился седовласый Хранитель Амедео Магно с орлиным профилем. На его руке, напряженно сжимавшей подлокотник кресла, тускло мерцал перстень с черным камнем.

Неведомо откуда, в памяти возникли слова:

Рубин — красный как кровь — в память о погибших братьях,

Изумруд — зеленый как яд — для защиты от магии, что отравляет душу,

Морион — черный как ночь — как напоминание о ее истинной сути.

Не замечая моего призрачного присутствия, оба мага обеспокоенно следили за юношей. Тот метался от стены к стене раненым зверем.

Я не сразу узнала Юстиниана в худощавом молодом человеке с впалыми щеками. Глаза на его осунувшемся лице лихорадочно блестели. Отросшие темные волосы падали на скулы, когда он опускал голову, словно тяжелый груз наваливался на его плечи.

Мне было тяжело видеть его таким. Ощущение того, что произошло что-то непоправимое, проникало под кожу, как холодный ветер под куртку.

Что с ним случилось?

Мне захотелось взять его за руку, то и дело нервно сжимавшуюся в кулак, обнять за плечи и постараться успокоить. Нам всем иногда нужны участие и поддержка…

Будто почувствовав, Юстиниан поднял затуманенный безумием взор и посмотрел мне прямо в глаза. Я словно с головой нырнула в серо-серебристый омут отчаяния и безысходности.

Она умерла! Как глупо, как бессмысленно…

Этот кретин пожертвовал собственной дочерью лишь бы поставить меня на место, доказать неприкосновенность своего права распоряжаться чужими жизнями. Как бездомный пес я скребся под дверью, а меня просто не пустили в замок. Заручились поддержкой Совета. Сказали, что разберутся сами, что всё под контролем целителей. Что не пристало Хранителю навещать чужую жену! А я, идиот, поверил и ушел… Сдался.

Теперь ее нет!

Снова и снова горькие слова отравляли душу. Безвозвратно, навсегда, больше никогда — острейшими иглами они вонзались в страдающее сердце.

Боль, отчаяние и слепая ярость застилали разум.

Гремучая смесь.

Больше никто и никогда не посмеет сказать мне, что делать! Теперь я буду определять границы дозволенного для этих чванливых ослов! Моя власть будет безграничной.

Я переплавлю боль потери в несокрушимую броню, о которую разобьются их жалкие попытки сопротивления.

Холодная решимость поселилась в глазах Юстиниана. Она остудила пылающую бурю чувств, оставив лишь одно желание. И имя ему — месть.

— Ты рискуешь, Юстиниан, такое не укроется от пристального внимания Совета, — нарушил тишину сиплый голос Хранителя Амедео.

— Совету будет не до нас, — невесело усмехнулся Юстиниан. — Наконец, и от Бартели будет польза. Своими воинственными выпадами против Ордена он отвлечет внимание магов, и пока они будут грызться с аристократией Далара за власть, мы заберем ее у них из-под носа.

Юстиниану почти хотелось, чтобы более зрелые маги воспротивились его идеям, чтобы попытались образумить зарвавшегося юношу. А то и силой заставили отказаться от намеченной цели. Это развязало бы ему руки и дало возможность погибнуть, сражаясь с Хранителями. Но семена грядущей вражды упали в благодатную почву. Сознание Хранителей уже было развращено неосознанной доселе жаждой власти, и предложение молодого Юстиниана эту власть забрать они встретили согласными улыбками.

— Что если Совет проявит проницательность и поставит под сомнение лояльность Хранителей? — Ксемериус Корф озвучил тревоживший его сценарий развития событий. Он изучающе посмотрел в застывшее каменной маской лицо Юстиниана.

— Совет не посмеет, — отмахнулся тот, — впрочем, не будет скоро никакого Совета. Триумвират Хранителей — вот будущее Далара.

За плавно колышущимся пологом шатра расцветал новый ясный день.

Не в пример ему, проснулась я в довольно хмуром настроении. Ночные кошмары, — а по-другому назвать эти сновидения язык не поворачивался, — оставили неприятный осадок.

Со мной редко такое бывает, чтобы поутру я помнила сны, но эти, как назло, врезались в память до мельчайших подробностей.

Может у меня эти бредовые фантазии от злоупотребления змеей случились? Или от напитка Шентара?

Не мог же мой мозг настолько одичать, чтобы самостоятельно родить такое⁈

А внутренний голос тем временем гаденько так нашептывал, что никакие это не фантазии и не случайные сны, что всё это действительно было. И информацию мне эту не просто так дают. Вот только кто и зачем — на это ответа не находилось. А советоваться с магистром или еще с кем, совершенно не хотелось.

С чего тут будет хорошее настроение?

Шатер мы с Аделией покинули последние. К этому времени вся мужская компания уже собралась у костра. Аррис, судя по его помятому виду, вообще оттуда не уходил. Как только не замерз ночью? Или ждал, что его кто-то согреет?