Вихревые анализаторы, начиная с Первой Волны, были главной рабочей лошадкой скаутов Центра-0. Сложные приборы могли детектировать весь градиент цветного поля, обнаруживая в нём вихри — потенциальные точки проколов. Данные штуковины обычно представляли из себя окуляры, похожие на фасетчатые глаза мухи, и были просто необходимы тем, кто собирался путешествовать между лакунами, в поисках ли новых артефактов или человеческих поселений.

Чтобы вернуть человечеству хотя бы небольшой шанс на спасение, людям требовалось приложить усилия и обнаружить своих соседей, после чего достигнуть с ними соглашения о мире. Именно этим и занимался Центр-0 — ставка Союза Северо-Восточных Лакун или ССВЛ. Атомград-49 — некогда закрытый советский город — стал основным научным полигоном данного союза.

— Ты понимаешь, Лев, что меня не устраивает твой вариант, — снова раздался разгневанный хриплый голос, и Борис прильнул к двери, чтобы не пропустить ни единого слова. — Ты должен был предоставить нам готовый артефакт в начале лета. Не нужно говорить, что ты предупреждал о сдвиге сроков. Это всего лишь отговорки. Тебе ведь известно такое слово — надо! У нас как-никак идет война. Скоро враг захватит Срединную Зону-4 — и тогда будет почти у самых наших границ. И я уже не говорю о том, что наш «союзник» крайне недоволен.

— И чего же ты хочешь от меня, Виктор. Я тебе не кудесник…

— Да ну, а фамилия говорит об обратном.

— Прекрати. Я выполнил больше, чем обещал. Сфера уже сейчас может выполнять важные функции. Почти год я провозился с Картографом и Пологом, и не меньше — с Разрывателем. Но тебе и этого мало. А знаешь ли ты сказку о золотой рыбке? Помнишь, чем там всё закончилось? Я тебя предупреждаю, Сфера проявляет себя как живое существо. Она реагирует на наши мысли и желания, но оставляет за собой свободу реакции. Это значит, что даже если я сделаю то, чего ты хочешь, она может уничтожить не твоих врагов, а тебя. Ты понимаешь степень опасности? И это я даже не вспоминаю о том, что твои цели противоречат всем законам этики…

Борис насторожился, не понимая, о чём говорит отец. Какой ещё этики? Что значит уничтожить врагов? Он с остальной командой чего-то не знает?

— Мне наплевать на твои фобии, — раздался разъярённый голос Гробченко через интерком. — Я даю тебе ровно одну неделю на то, чтобы ты закончил работу и предоставил её мне. Иначе… ты даже не представляешь себе, чем всё может закончиться. Услышь меня, Лев! Я серьёзно. Отбой!

Послышался щелчок разрыва связи, после чего Борис, не медля, вошёл в кабинет. Отец сидел в огромном кожаном кресле перед потухшим настенным экраном. Это был худощавый средних лет мужчина, с залысинами, в брюках и белой рубашке с закатанными рукавами. На кончике острого носа зависли очки в старомодной роговой оправе, а строгое лицо казалось расстроенным.

— Что такое? — он поднял голову. — А, это ты. Зачем пришёл? Если хочешь сверкнуть обиженным эго, давай поговорим вечером. Я сейчас не в духе.

Борис сухо поджал губы.

— Забудь об этом. Мне плевать на твои извинения. Что это только что было?

— Ты о чём? — голос Льва Вениаминовича дрогнул. — А, так ты подслушивал? За такое я мог бы тебя и уволить.

— Увольняй, если хочешь, — сын пожал плечами. — Думаю, от этого больше всего пострадает твоя лаборатория.

Отец не стал спорить с очевидным, продолжая просто смотреть на него.

— Ты не ответил, — не выдержал молодой человек. — Что это было? О чём ты говорил с генералом? Сфера Римана практически готова. Возможно мы откалибруем связь с управляющим устройством уже к вечеру. Почему ты обманул куратора?

Отец отвернул голову к окну и задумчиво поправил очки на переносице.

— Если бы всё было так просто, сын. И вообще, я не хочу отдавать ему Сферу.

— Никто не хочет, — понимающе кивнул лаборант. — Это же источник ценных данных, которые могут перевернуть всё наше представление о природе случившейся катастрофы. Почему после Первой Волны случилась Вторая? Почему аннулированные лакуны бывают двух типов — активные и «замороженные»? В конце концов, что случилось с людьми на противоположной стороне земного шара? Мы по сути, мало что знаем о Фрагментации, а Сфера могла бы открыть глаза на эти и другие тайны.

— Ты прав. Но если бы дело было только в этом, я бы отдал её Совету, не задумываясь.

— Так в чем же дело? — голос Бориса стал нетерпеливым.

Отец явно хотел ему ответить, чтобы поделиться своими переживаниями, но в последний момент передумал.

— Ладно, ступай в лабораторию. Я скоро приду, и мы продолжим, если Павлуша закончил подключение резонаторов.

Борис кивнул, понимая, что не сможет ничего добиться от него прямо сейчас. Нужно было попробовать в другой раз, например вечером, за ужином. Глядишь, компания проказника Шона и сытная лазанья из коробки растопит угрюмое настроение отца.

Лаборант направился к двери, но не успел выйти из комнаты. Стекло в окне внезапно задрожало, а затем всё помещение начало ходить ходуном, словно от семи-бального землетрясения. В ту же секунду в городе завыла тревожная сирена, заставив людей закрыть уши руками.

— Что такое? — неслышно спросил он, развернувшись к научному руководителю. Сирена продолжала верещать.

Профессор включил экран на стене, и они увидели пугающее сообщение: «Сектор У. Прорыв душманов. Уровень опасности — критический. Всем действовать согласно процедуре 17».

Сердце Бориса покрылось холодной коркой. В Академгородке, или секторе У, располагались педагогические службы города — универ, центральная библиотека, школа и детский сад. Ещё утром он отвёл туда младшего брата за руку и оставил на попечении наставников. Неужели он мог пострадать…

Глаза отца и сына встретились, и они поняли, что думают об одном и том же.

Пугающее пронзительное завывание вырвало Бориса из оков его сна, заставив подскочить на развёрнутом плаще, засыпанном опавшей хвоей. Первым делом он бросился к брату, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. Мальчишка тоже проснулся и протирал заспанные глаза рукавом.

— Что случилось? — растерянно спросил он.

— Пока не знаю, помолчи, пожалуйста.

Борис отошёл на пару метров от тлеющего костра, дотронулся до дерева и прислушался. Всё было, как и раньше. Где-то вверху проплывали как будто разорванные лохмотья хромоплазмы, переливающиеся таинственным перламутром. Тёплый ветер заставлял деревья поскрипывать, донося из леса запах грибов и мха. Неужели, ему почудилось?

Нет!

Снова раздался тот же самый ужасный вопль, в котором не было ничего даже отдалённо звериного. И тем ни менее это точно был зверь. Почти.

Шон тоже узнал этот звук.

— Альфа! — прошептал мальчик, расширенными глазами глядя в темноту.

— Ты прав, — кивнул брат.

В этот момент ветер донёс до них издалека ещё один звук, уже не такой пугающий и потусторонний, но сердце Бориса сжалось куда сильнее. Где-то там, посреди чёрной чащобы, кричал ребёнок. Звуки надрывного плача прекратились так же внезапно, как и донеслись. Наверное ветер изменил направление.

Борис не знал, что сказать. Он не смотрел на Шона, догадываясь о том, что увидит в его глазах. Ожидание и осуждение.

— Девочка ещё жива, — прошептал брат.

— Возможно, — уклончиво согласился Борис.

— Ты должен спасти её, — настойчиво продолжил мальчик.

Старший кивнул. Времени, да и желания, спорить не было, поэтому он бросился к своему саквояжу, откинул кожаную потёртую крышку и извлёк наружу странный прибор — медный шар, который отозвался на его прикосновение вибрирующим гулом. Активировав управляющий контур, он позабыл о шаре, который самостоятельно взмыл в воздух на пару метров и завис над его головой. Далее Борис извлёк из саквояжа ещё один необычный предмет, напоминающий очки пилота. Натянув их на голову, он коротко велел брату оставаться в лагере, а сам бросился в заросли кустарника, словно медведь-шатун. Рука крепко сжимала древнюю беретту отца, а датчик вихревого анализатора фиксировал норму. Поле в регионе было стабильным. Никаких флуктуаций. Фиолетово-изумрудная патока застилала пространство, неторопливо перемещаясь от центра лакуны, в ста пятидесяти километрах севернее, к её границам.