Изгибаю бровь. Эля закатывает глаза, встряхивает волосами и открывает рот. Очевидно, сейчас Элина Одинцова начнет объяснять мне, как жить и что делать, поэтому опережаю:

— Так и что Людмила Михайловна? Подружились?

Какой-то каскад вопросов. Одни стрелы, никакой сути. Фигня.

— Слушай, она очень привязана к Платону, — говорю я быстро. — Это иногда нездорово, и он ничего не может с этим поделать.

— Да, я догадалась.

— Ты не догадалась.

Вновь смотрю на сахарницу, причудливой она формы. Беру, в руках верчу. Знаю, что голубые океанические глаза направлены на меня, понимаю, что сверлит, и не могу найти силы в этом убедиться. Просто не могу, и все, потому что ссориться толку нет: Платон был лучше. Снова. Всегда. Вот и все. И здесь Элина тоже из-за него.

— Людмила Михайловна классная мама. В детстве я даже завидовал Платону: куда бы он ни ехал, будь то школьная экскурсия, летний лагерь, олимпиада, — она была в числе сопровождающих. Готовила ему по пять блюд, носки гладила. Но потом зависть моя как-то поутихла. Мать не отпускает его никуда. Ты, может быть, знаешь, что ему предлагали работу за границей, был интересный, денежный проект, зэпэ в баксах и все такое. Платон сначала согласился, но она тут же собралась лететь с ним. Он отказался из-за нее, потому что тут хоть как-то что-то, а там чужая страна, чужой язык, мама бы просто от него не отошла ни на один шаг. Он снимал квартиру, так она приезжала каждый день. С Юляшкой они постоянно ссорились, потому что не могли его разделить. Однажды Юляшка заявила, что Людмила Михайловна предлагала ей деньги, чтобы отстала от Платона. Но это вряд ли, денег у его матери особо нет.

— Могла бы взять кредит. Я бы так сделала.

— Точно. Я что-то не подумал о таком варианте. — Борюсь с улыбкой. С Элей всегда было легко и весело. — Ты, наверное, думаешь, Платон живет в гараже, потому нет денег на квартиру? Если бы. Гараж — обитель дяди Игоря, и единственное место, куда Людмила Михайловна не может приехать.

— Да ладно. Всегда считала, что у меня сложные родители и гиперопека. Даже обидно, я в Сибири третий месяц, а от них ни одной проверки.

— Она не смогла заставить Игоря оставить гонки, но почти смогла заставить Платона. Иногда мне кажется, она отыгрывается на сыне за все то, что недодал ей муж.

— Это жестоко с ее стороны. Он ведь... отдельная личность.

— Платон одинок. Ему нужен близкий человек рядом, не сдавайся. Капец как нужен.

И мне.

Я уже готов подобно телке распустить нюни, поэтому одним глотком допиваю кофе, встаю и, широко улыбнувшись, поднимаю, наконец, —смотрите, какой смелый! — глаза. Элина прекрасна. Еще прекраснее, чем когда я ее увидел впервые. Отношения с моим бро идут ей на пользу, аж светится изнутри.

— Мне пора.

— Эй, постой, мы ничего не решили и ни к чему не пришли. — Эля тоже встает.

Подхожу и быстро клюю в щеку.

— А тут нечего решать. Платону я больше не доверяю, команда распалась. Движемся по жизни в разные стороны.

— Егор! — Она хватает меня за руку. — Ну нельзя же так! Ты что делаешь?! Вы же семья, вы как гребаные близнецы, дополняющие друг друга. Лучшие друзья! — Глаза Элины наполняются слезами.

Народ в кафе оглядывается, и я усмехаюсь мысли, что все выглядит так, будто я бросаю девушку, а она плачет и умоляет дать еще шанс.

— Ну помяли друг друга после дрифта, пусть отпустит. Да не стою я того. Я... блин, занудливая, противная, высокомерная. Эгоистка избалованная! У меня ноги, в конце концов, кривые, слава богу, цыганка и прячусь под юбками. В реальности интрига-то так себе.

— Эля...

— Егор! Вам нельзя ругаться насовсем-совсем! Я не хотела быть с Платоном. Честное слово, я хотела с тобой. Просто... — Она трет лоб. — Я влюбилась. Прости, пожалуйста. Если только можешь. Это как лавина. Я просто влюбилась так, что подпрыгивала перед его мамой все утро, а она лишь глаза закатывала и смотрела как на ничтожество. Я на те же грабли с размаху, но теперь все иначе. Пожалуйста, пойми. Ты нам обоим очень дорог. Мы оба по тебе скучаем.

«Мы оба». Да пошла ты.

Быстро киваю много раз. Оставляю деньги и выхожу на улицу.

Машина далеко, в центре проблемы с парковочными местами, поэтому иду пешком. На душе камень — тяжелый, острый. Теперь я себя еще и мудаком чувствую, что так некрасиво отреагировал на обоюдное предательство и не поддержал сладкую парочку.

Платон ни разу не спросил, как у меня дела, что с сыном или с бывшей. Почему не поехал на открытие дрифт-сезона. Ему плевать. А я поддался на уговоры Игоря и собираюсь ехать на ралли в руле. Тренируюсь каждый день.

Погода-то какая замечательная! И правда ни ветра, ни туч. Спускаюсь к реке, сажусь на лавку и смотрю вперед. Время тянется медленно.

Недостаточно хорош. Упустил что-то важное в отношениях. Эти выводы бьют по самолюбию, вызывают чувство собственной неполноценности. Друзья, родители, охотники, фанатки, враги... в курсе все. Сука, абсолютно все. Агаев, сука, даже эсэмэску прислал стебную. Унизительно.

Грудь сдавливает, как будто не хватает воздуха. В голове гудит, мысли хаотично мелькают.

Я безразлично смотрю на прохожих, которые сейчас — просто силуэты. Нужно что-то изменить, найти способ справиться с этим. Делаю глубокий вдох, стараясь собрать остатки сил и адекватности. Надо двигаться дальше. Жизнь продолжается.

Настроение паршивое. Посижу немного и поеду сына из сада забирать. Отвезу его в хату нового отчима. Передергивает. Мне тот мужик не нравится, не нравится, как он ездит и как разговаривает. Он не использует автокресло, хотя я купил. Моя бывшая поклялась, что не может иметь детей — почему я тогда поверил? Ума не было, стояло железно.

Пацанчик, правда, вышел классный, смышленый, на велосипеде гоняет как стрела. Но правильно говорят люди: заделать — это лишь один процент родительства. Самое сложное начинается потом. В пятницу заберу на выходные.

— Эй, привет!

Вскидываю глаза — передо мной девчонка лет двадцати. Блондинка, в коротких джинсовых шортах, белой футболке, кроссовках.

— Привет. Я ничего не покупаю. В секты не вступаю. В кредитах не нуждаюсь.

Она громко, искренне смеется, и это кажется странным. Но и забавным тоже.

— Ты грустный. Можно тебя обнять?

— Зачем это?

Девушка садится рядом, раскрывает объятия и улыбается.

Находясь в некотором ахуе, пялюсь на ее открытую, простую улыбку. И вдруг понимаю, что именно этого мне и хочется последние недели. Объятий, а не новой информации о том, что я не так делаю. Тянусь и обнимаю ее крепко-крепко. А она меня.

Пахнет приятными духами. Тонкая вся, славная. Огось.

— Все будет хорошо, — шепчет. — Мне тоже бывает паршиво. Это просто день такой.

— Далеко не первый, знаешь ли.

— Да и по хрену. Прорвемся. Ты такой симпатичный и грустишь!

Улыбаюсь:

— Спасибо. Ты тоже красотка.

— Правда?

Я отрываюсь на миг, разглядываю ее, а потом снова обнимаю.

— Еще какая.

Смотрите-ка, а жизнь потихоньку налаживается.

Элина

Солнечные блики играют в летних лужах и огромных витражных окнах.

Я пробегаю мимо голубых, словно из сказки, елей, успевая полюбоваться их игрушечной красотой. Взлетаю по ступенькам и снимаю солнечные очки.

— Здравствуйте!

Показываю пропуск охраннику, кладу перед ним шоколадку. Когда приходишь на работу первой, сам бог велел поднять настроение человеку, заканчивающему смену.

— Спасибо, Элечка, добрейшего тебе утра! — расцветает дядя-охранник.

Ему на вид лет под семьдесят, улыбчивый и всегда рад меня видеть. А вот Платона — не очень: Смолин вечно его отчитывает за косяки.

— Спасибо, и вам! Отработали?

— Так точно! Элина! — окликает он и, когда я оборачиваюсь, добавляет: — Рыбаков просил уведомить, как ты появишься. Я буду обязан это сделать.