После чего проверяет мобильник, чуть разочарованно улыбается и как будто вздыхает. Мрачнеет. Смотрит на меня, на телефон. На меня, на телефон. Я только и успеваю, что отводить глаза, совершенно растерявшись.

Платон делает взмах рукой, прощаясь, садится в «Сильвию» и уезжает.

Совсем.

Глядя ему вслед, я чувствую какое-то... глухое разочарование. Но не Смолиным, а ситуацией. Почему-то хотелось поздравить его лично, хотелось, чтобы подошел. Хотелось, и не получилось, и оттого есть ощущение неудовлетворенности. Словно долгая, яркая прелюдия резко оборвалась, так и не подарив пик удовольствия.

Глупости. Егор здесь. Шампанское здесь. Классные машины и музыка тоже здесь. Вокруг громко и весело. Что еще нужно?

Что тебе. Блин. Элина. Нужно?!

Музыка грохочет, сердце так и колотится. Егор предлагает потанцевать.

Я делаю глоток и смываю горечь на языке игристым.

Платон

Отец набирает почти сразу, как отъехал. Я выключаю музыку, врубаю громкую связь, и первое, что слышу:

— Я счастлив.

Усмехаюсь.

— Пожалуйста. Агаев торопился и лажал раз за разом.

— Бедняга. — Отец явно накатил и чувствует себя превосходно. — Пилоты обычно не допускают детских ошибок. Видно, нервы по-прежнему шалят на больших оборотах.

— На ралли ему пиздец в этом году.

В прошлом сезоне я был вынужден сойти с трассы — сжег тормоза. В этот раз мы почти с нуля выстроили машину: мощный движок, легкая, управляется на изи. Поглаживаю руль Акуленыша, чтобы не ревновала, и ухожу на обгон.

Бодро сигналят — узнали.

Здороваюсь аварийкой, переключаюсь на последнюю передачу и выжимаю газ. Улетаю вперед. Линии расплываются, ночная трасса пуста, до города далеко.

— Ты чего так рано уехал? Вообще-то народ не понял, все ждали, что ты как минимум тост скажешь.

— Егор скажет, он это лучше умеет.

— И все же нехорошо. Ты к матери, что ли? — бросает отец насмешливо.

О, опять этот тон. Здравствуйте, папе снова дерзкие семнадцать.

— Мальчишка, так и просидишь у ее юбки всю жизнь. Она меня также пыталась под каблук загнать. Простыни гребаные строчила, шантажировала. Тебе теперь написывает? А знаешь что?..

— Ага, знаю, до завтра. — Сбрасываю вызов.

Гашу нахлынувшее раздражение. Не буду я заканчивать день ссорой, хотя подмывает. То, что ты нашел телку моложе и протащил мать через грязный развод, не значит, что я тоже должен на нее забить. Делаю музыку громче и выжимаю газ.

Когда в садике спрашивают, кого больше любишь, маму или папу, — чувствуешь себя предателем. Пытаешься выкрутиться, называя обоих, что всех крайне умиляет. Когда тебе за двадцать, никто больше не умиляется и всем плевать, кого ты там любишь. Тебе говорят прямо: «Ты должен прекратить общение со вторым родителем, потому что с сегодняшнего дня он стремный».

Я провожу рукой по губам, стирая вкус Юляшки. Дурная девка, впрочем давно ставшая хорошей приметой. Уж не знаю, как у нее так выходит, но Юляша — как тот осьминог Пауль, что предсказывал победы футбольных команд. Вот только наш оракул всегда тянется к победителям ралли. Сегодняшний ее порыв лишний раз подтвердил, что кубок мы возьмем. И спонсоров, которые так нужны будут Егору на летних соревах.

Неудивительно, что Агаев из машины не вышел.

Хотя какая-то часть меня Тимофею сочувствует. В том году я тоже был обескуражен, когда Юлька приехала со мной, а ночь перед заездом провела с ним. Словно почуяла девка, что сгорят тормоза. Во сне они ей, что ли, приснились? Течет на победителей — такая вот суперсила.

Кровь кипит, асфальт ровный, я сосредотачиваюсь на дороге. Сначала замедляется сердечный ритм, за ним — и весь мир. Не чувствую ничего, лишь предел машины, который становится моим собственным пределом. Есть лишь дорога и понимание, на что способен.

Тело работает на рефлексах, в такие секунды хорошо думается.

Завтрашний день забит работой. Раньше встать не получится, уже ощущаю: силы подводят. Новый руль так и не опробовал, засада.

До выходных долго. Свалить бы на целый день из научного центра, но у Москвы точно есть журнал, куда она прилежно проставляет энки за пропуски. Ходит, высматривает, что-то постоянно себе в телефон записывает.

А может, и не себе, может, доносы сразу строчит. Не разберешь, что означают ее эти закатывания глаз. Один раз уже нажаловалась, правда демонстративно, не в крысу. Но не исключено, что это какой-то хитрый план. Мы мужики простые — можем и не просечь.

Мысленный поток уходит куда-то не в то русло, тепло разливается по телу, в паху печет. Вовремя. Аж в горле пересыхает, я беру бутылку воды и жадно пью.

Одинцова явно кайфанула на заезде. Ну нельзя так притворяться! Сжимаю зубы и загоняю стрелку на желтые обороты.

Скакала, кричала, победе радовалась и ничего в свой гребаный айфончик не писала. Вообще о нем позабыла. Так-то.

Она будто от души веселилась, словно умеет это и любит.

Такая же была, когда днем Агаева сделали. Счастливая?

Сомнительно. Ухожу на обгон, завершаю, сбавляю скорость — впереди камеры. Дороги в своем городе я знаю наизусть.

Улыбка у нее красивая. Обычно — ласково-саркастичная, аж передергивает от зашкаливающего ехидства, а сегодня Москва была простой и жизнерадостной, и оттого какой-то подкупающей, что ли. Хотелось подойти и поцеловать дерзкие губы. И кто бы мне помешал?

Смазать бы вкус Юляшки-оракула новым, сто процентов ядовитым, да и по хрену. Перспектива провоцирует вцепиться в руль крепче и чуть поерзать. Бля-ядь, этого еще не хватало. Я хочу Москву. Сейчас.

Сотовый тогда завибрировал вовремя, я с трудом остановился, а то начальство бы завтра вздернуло. Но искру восхищения в ироничных глазах зажечь было приятно.

Как дурак улыбаюсь самому себе, пока мчу. Качаю головой, дергаю ручник, вписываясь в поворот. Сбрасываю скорость на въезде в город и вливаюсь в поток.

Может, Москва и не такая сука, как предыдущие, которых нам присылали?

Значит, завершил я заезд на кольце, выхожу из тачки, а Элина стоит и разглядывает. Аж светится. Юбка забавная у нее, пацаны оценили — заметил, как пялились. Да и сам я таких нарядов не видел, но понятно, что столица, там чего только нет. На другой бы смотрелась как клоунский костюм, а этой даме идет. Глаз цепляет.

Картинки сменяют друг друга, адреналин кипятит кровь. Выровнявшийся сердечный ритм снова частит.

Мысли бегут дальше. Поздно уже, я устал и не глушу их, лишь снова вытираю Юляшкин поцелуй, потому что если откровенно, то обидно было осенью пиздец как. Подруга демонстративно бросила, с трассы сошли. Не машина, а дрова — ожидаемо, что не победили, но доехать я планировал.

Обида — она такая, на сердце камнем лежит. Юляша, может, и приложение к кубку, но восемь месяцев мы с ней весело трахались, и хорошо было. Думал так, пока в койку к врагу не прыгнула. Недоумение, раздражение, жажда доказать что-то.

Но отболело, забыл. Жизнь показала, что отболеть может все что угодно, кроме жажды скорости и победы.

Когда я Москву увидел, сам себе слово дал, что не проиграю. Агаев ее оскорбил, а такого мы не позволяем. Пусть Одинцова и незваная гостья в нашем городе и моем проекте, но гостья она — наша. И обижать можем тоже только мы.

Гашу смешок.

С трудом найдя свободное место на парковке во дворе, я поднимаюсь на нужный этаж. Звоню в дверь, потом открываю своим ключом.

— Рада, что тебе так весело! Прекрасный день!

Осознав, что и правда продолжаю неадекватно лыбиться, тру лицо, стирая с него следы радости и адреналинового куража.

На диване смятые одеяло и подушка. На столе — портрет Федора. Рядом свечки и иконы, аптечка, стакан воды и всюду кучи смятых салфеток. Воздух тяжелый. Мрачно. Мать опять весь день проревела.

— Привет, мам. Я тут кое-что купил. — Поднимаю пакет.

Хочу наклониться и клюнуть ее в щеку, но она резко отходит и сразу убегает в ванную. Включает воду на максимум, словно поток способен заглушить рыдания.