— Не за что.

Я пью кофе и бешено разглядываю носки ботинок. Поднимаю глаза и вижу, как брат подбегает к машине, предупредительно открывает дверь и помогает Элине выйти. От касания их рук получаю удар шаровой молнии. Прячу ладонь в карман. Правильно, не нужно трогать запретное. Даже когда красивое. Вернее, особенно когда красивое. Вот он откат, ответочка. Я вообще не понимаю, что происходит, но, когда Москва, сидя рядом в фуре, рубила пирожки и смеялась надо мной, хотелось одновременно закрыть ей рот и чтобы трасса не заканчивалась.

Егор в прекрасном настроении, подхватывает Элину на руки, кружит. Их веселый, юморной разговор разбивает ребра в крошку. Допиваю кофе и охуеваю от того, как погано себя чувствую. Гребаная драма, я ни разу не по этой теме. Все ведь решили. Чего же потряхивает и мутит? Надеюсь, из-за того, что задремал в машине.

Элина с Егором подходят — счастливые, довольные, как на свидании.

Прошлой ночью я не спал до четырех, потом пошел прогуляться и стрельнуть сигарету, чтобы сбить болезненный стояк и напряжение. А до этого сидел и пялился. И не то чтобы любовался. В ней ничего нет особенного. Просто девка с длинным языком и красивой жопкой — тьма таких вокруг. Просто тьма.

Когда вчера на ноуте началась эротика, Элина отвернулась и накрылась одеялом с головой. И правда, как девочка.

Я громко рассмеялся. Она послала меня на три буквы. Вспомнив про ее цыганские корни, сделал потише. А потом так сильно ее захотел, что сам отвернулся. Порнуха шла без зрителей. Кабина стала тесной. От напряжения затошнило. Я понимал, что надо держаться. И держался только ради спорта.

Ради спорта я могу все, как выяснилось. Скрючился полусидя между сиденьями, потом пересел в кресло. Неотрывно смотрел на Элю.

Завтра после гонки кого-нибудь прямо здесь себе найду и выебу. Из ушей уже пар идет. Где там Юляшка?! Тут уж не до гордости, когда колом стоит на девушку мечты брата.

Стекло внутри перемалывается, когда вижу его.

— Красота невообразимая! — восхищается Элина.

Ну да, вокруг елки.

Егор рассказывает про трассу, которую кинули через заброшенный завод и парк, виды крайне интересные. Расстарались в этот раз.

— Поехали с нами записывать стенограмму, поглядишь как раз.

— А можно? — Она бросает взгляд не меня. Робкий, чуть напуганный.

Блядь, самая хуевая ночь в моей жизни — сидеть и смотреть на девицу, которая спит с моим братом. От осознания этого голову ведет.

Троит. Троит, мать твою.

Егор ее целует, а я сжимаю кулак. Автоматически происходит.

— Сколько всего экипажей? — спрашивает Элина.

— Пятьдесят.

— Ого!

— Полнолуние притягивает идиотов. — Поднимаю глаза, она свои тут же отводит.

Мы пили кофе в шесть, когда в мотель прибыла команда. Я как раз спросил у Эли, как спалось, она ответила, что ужасно. Я согласился. Марсель остановил тачку напротив и посигналил. Отец сел в руль фуры, мы с Элиной разошлись по машинам.

— Едем или сначала завтрак? — уточняет Егор.

Нужно записать стенограмму как можно быстрее.

— Сейчас. Возьму машину у парней.

Брат отправляется за кофе для своей принцессы. А я пялюсь на своего эколога. Ударяю пару раз по груди, чтобы снизить накал. Мне кажется или Элина растеряна?

Черт возьми, она так меня бесит, до зубовного скрежета, при этом я бы проехал с ней всю страну, от Владика до Питера.

Элина

Синюю трехлитровую Акулу выгружают из фуры медленно и бережно, как настоящее сокровище. На тачке куча наклеек, зато нет госномера. Полагаю, субару и техосмотр не пройдет. Такие не ездят по городу. Таким запрещено.

Переделанная вся: мощный каркас безопасности, мотор на двести тридцать лошадей. Передние сиденья — жесткие, спортивные, с пятиточечными ремнями безопасности. Задних — попросту нет.

Приборная панель непонятная. Дух захватывает от безумной мощи. И когда колеса Акулы касаются снега, в душе поселяется тревога.

Механики носятся, разбивая лагерь под широким шатром. Игорь Смолин, который по совместительству еще и главный менеджер, ходит вокруг, покрикивает. В какой-то момент мы встречаемся глазами, он хмурится сильнее и стремительно приближается.

— Элина, — фыркает обличительно.

— Верно. Еще раз здравствуйте, — улыбаюсь я.

Утром виделись, когда он сменил сына за рулем фуры. Тогда я отца Платона интересовала едва ли.

— Егору нужно хорошо выспаться этой ночью, юная леди, — говорит он мне. — Если ты понимаешь, о чем я. И подкопить сил.

Вот откуда у Платона этот злобный тон на ровном месте — от папаши достался.

— Эм. Не трахаться этой ночью с Егором. Все поняла, — отвечаю бодро. Поднимаю ладонь, дескать, клянусь.

Смолин останавливает на мне долгий хмурый взгляд, потом кивает.

— Прошу прощения за резкость. Редко в этих местах попадаются румяные леди, надо пояснить, что к чему. Это сложный спорт, тут люди погибают.

— Не знаю, с чего вы взяли, что я шучу, — говорю совершенно спокойно. — Моего образования достаточно, чтобы понимать такие вещи.

— И эта прискакала, придется еще одну лекцию читать, — сокрушается он, кивая куда-то мне за спину.

Оборачиваюсь и вижу блондинку. Узнаю мгновенно — та самая, которую целовал Платон после любительского заезда. Получается, лекцию Игорь Смолин собирается еще и сыну читать?!

Девица одета в черный комбинезон с логотипом Охотников. Такие у всех, кроме меня. Вот как. Платон за сутки в дороге как-то забыл упомянуть, что она снова в команде.

— Чокнутая на всю головушку стрекоза, — цокает языком его отец.

— А что вы ее просто не выгоните? — спрашиваю. — Она ведь предательница!

— Папаша ее важная шишка, такую попробуй выгони, — вздыхает Смолин.

Я снова оборачиваюсь и разглядываю девушку. Высокая, стройная, при этом фигуристая. В длинные волосы вплетены красные пряди. Кукольное личико. Ясно, какие Барби нравятся Платону, и его сложно не понять. Внешне я тут, очевидно, не конкурирую. Будучи мужиком, сама бы вряд ли повелась на сварливого эколога в длинной юбке, хоть и розовой.

Егор появляется со стаканчиком кофе, но не успеваю сделать и пары глотков, как к нам подходит Платон с ключами от машины.

— Погнали.

***

— Любая раллийная гонка начинается с записи стенограммы по боевым спецучасткам, — болтает Егор, пока мы идем к машине одного из механиков. — Падай на заднее сиденье.

Платон садится за руль, пристегивается, Егор — рядом с ним, делает то же самое. Я со своим кофе следую примеру.

— А разве не на Акуле нужно это делать?

— Необязательно. Тем более Акула переобувается. Мы поедем не быстро, не бойся.

Платон прогревает движок. Говорит убийственно ровно, словно я для него место пустое:

— Неважно, на какой машине писать стенограмму, в гонке по-любому все будет иначе. Натренироваться невозможно. Наша цель — ознакомиться с ландшафтом.

Что ж так сердце-то сжимается!

Он клеит на руль вверху, на двенадцать часов, кусочек пластыря и выкатывается на трассу. Жмет на газ. Начинается работа.

Я сижу позади и, затаив дыхание, наблюдаю за братьями. Платон, который еще пять минут назад хмурился и злился не по делу, мгновенно собирается. Взгляд проясняется, в движениях появляется такая ледяная уверенность и спокойствие, становится не по себе.

Я читала, что некоторые люди умеют жить быстрее. То есть для них время течет как будто медленнее, чем для всех остальных, отсюда высоченная скорость реакций. Супергеройские способности.

Егор перестает дурачиться совсем. Даже привычные мимические морщинки у глаз разглаживаются, а я думала, такого не бывает.

Смолины обсуждают повороты. Спорят.

— Сложный поворот.

— Для меня это не сложный.

— Блядь! Прости, Элин. А ты не видишь трамплин потом?

— Какой?..

Бабах! Подскакиваем как на горочке.

— А, этот. Черт. Пиши, сложный.