— Эй. Ну я тоже хочу устроить свою жизнь. Зачем мне какой-то неудачник?

Он поднимает глаза, мы смотрим друг на друга. Платон — не моргает, а я, напротив, принимаю самый невинный вид и хлопаю ресницами. Он явно борется с собой, из последних сил пытаясь выглядеть оскорбленным, но сдается — уголки тонких губ словно нехотя приподнимаются. Мои следом. Наши глаза уже смеются, но рты — неподвижны.

Через секунду срываемся оба! Громко хохочем, продлевая себе жизнь и снижая градус напряжения. Платон качает головой.

— Верю, малыш. Я понимаю, что не герой романа. Даже айфон тебе не купить, у тебя ведь самый дорогой телефон из всех существующих!

Прыскаю. Вот дурак.

— Да. Купить меня сложно. Мои отец с братом за этим пристально следят.

— Я не могу в моменте найти решение. Вроде бы рассчитал логично: неделю занимаемся пластиком, в пятницу защищаемся, в выходные снимаем рекламу. Но вылезла куча нюансов. Марсель не может дособрать мустанг к съемке, и виноват в этом, блядь, естественно, я. Про проволочки с пластиком сама знаешь. За неделю способ очистки не меняют. В итоге я не успеваю нигде. Жопа какая-то. И все это на глазах женщины моей мечты. — Платон округляет глаза, разглядывая крошки на скатерти.

— Раньше ты справлялся, потому что тебя прикрывал Егор. И у тебя не было женщины мечты.

— Я уже думал об этом. Ты мне очень мешаешь.

Обнимает он, вопреки сказанному, крепко.

— Верю. Ты физически с меня не слазишь.

— Что есть, то есть, — цокает Платон языком. — Впервые в жизни мне пиздец как хорошо, хотя я испытываю постоянное раздражение из-за ситуации и неудовлетворенных амбиций. У пилотов есть правило: ты хорош настолько, насколько хороша твоя последняя гонка. Я пришел первым, но не делаю на этом карьеру и недостаточно тренируюсь.

— Чего хочешь ты сам?

— Сейчас я хочу просто трахать тебя.

— Вообще-то это похоже на срыв.

— Похоже, он и есть.

Вот к чему приводят прыжки через классы. Вздыхаю. Мужик гениален в науке и спорте, при этом ему реально кажется, что он находится в жопе. На полном серьезе. И все, чего он хочет, — заниматься сексом.

Некоторое время я ощущаю себя ошеломленной, потому что не привыкла к таким разговорам и не понимаю, как реагировать. Пытаюсь найти, в каком моменте Платон мной манипулирует, и не могу.

Происходящее — не по сценарию. Пока он пишет Дарине, что задерживается и чтобы начинали готовиться к презентации без него, кусаю губы.

А потом решаюсь:

— Давай я тебе помогу.

— Как же?

— Ну... — улыбаюсь, продолжая ерошить его волосы, и Платон, как котяра, блаженно прищуривается. — Втащить механикам и отрепетировать рекламу на полусобранном мустанге у меня вряд ли получится достойно. Но зато я могу провести презентацию.

Он смотрит на меня подозрительно.

— Что? Платон, я, конечно, экстерном школу не заканчивала и через класс не перепрыгивала. Но у меня за плечами красный диплом, аспирантура и несколько патентов.

Он качает головой и усмехается:

— Прости. И бывшая, и мать все время смотрят турецкие сериалы, я всю неделю жду, когда ты уже заговоришь о каком-нибудь Серкане Болате.

Я запрокидываю голову и хохочу в голос.

— Это, блин, еще кто? Господи, какой ты отвратительный сексист, Платон Игоревич! Фу-фу-фу! Бесишь. Как ты меня бесишь с первого взгляда!

— Ты не справишься, Эля.

— Да пошел ты.

Он усмехается. Молчит. Размышляет.

Я тебя люблю. Просто доверься, попроси о помощи. Это не больно. Я смогу, я буду рада. Я не пустое место.

И я тебя люблю.

Три слова, которые не вовремя подпихивает подсознание, заставляют споткнуться и замереть. Мы смотрим друг на друга, и я ощущаю себя не просто красивой — я ощущаю себя для него значительной. И это невероятное ощущение.

Платон мешкает. Для него мое предложение слишком. Он из тех, кто на вечеринке стоит в углу не потому, что стесняется, а чтобы обозревать комнату. Чтобы видеть всех и все. Чтобы без сюрпризов.

Продолжаю накидывать:

— Есть такой известный психотерапевт, Ирвин Ялом, я читала некоторые его книги. Так вот, он говорит, что ответственность — это синоним авторства. Человек ответственен настолько, насколько признает себя в этом мире. «Малыш», я боюсь, ты считаешь, что в мире, кроме тебя, никого нет. А это не так. У тебя есть я, и я могу не только кувыркаться с тобой в постели. Хотя это весьма приятно.

Платон сует руку мне под юбку. Это нелегко, так как много ткани, но до стрингов он все же добирается. Начинаю игриво отбиваться, взвизгнув и рассмеявшись.

— Я буду благодарен, если ты мне поможешь, — произносит он ломано. — Потому что сам я, кажется, зарылся по уши.

Киваю, став серьезной. Целую его в лоб, а он меня — в губы.

— Я скажу, что ты заболел. И как закончу, напишу. Позвонишь, когда сможешь, окей?

Платон

Бросаю Акуленыша на парковке и иду к сервису.

Десятичасовое солнце лупит нещадно, я останавливаюсь, прикрываю глаза ладонью и слегка оторопело озираюсь по сторонам. Кажется, мы с Элиной так увлеклись друг другом, что пропустили наступление весны: снег успел окончательно растаять даже за городом, а трава — зазеленеть островками.

На мобильник немедленно падает:

«Ты видел? Почки на деревьях!»

Читаю и усмехаюсь.

Это и правда похоже на ворожбу, предсказание, чертову магию — настолько Элина меня чувствует. Если она наложила всамделишное проклятье, то пусть продолжает. Хочу еще.

Никогда раньше я не доверял женщинам настолько, чтобы позволить прикрыть спину. Это как если матери оставить деньги на лекарства, блаженно веря, что она пойдет и купит именно их, а не вино. Ну мне, блядь, уже не пять лет!

Катастрофически наивно и, вероятно, глупо, уповать на успех предприятия. Это похоже на болезнь, и другу я бы посоветовал лечиться. Но Элина — она ведь особенная.

Даже не знаю, как объяснить то, что я рядом с ней испытываю. Похоть — да, разумеется, но и не только. Вернусь к определению, которое дал неделю назад в фуре, — я бы хотел проехать с ней путь от Владика до Питера. И всю эту дорогу разговаривать без остановки на любые темы, прерываясь на секс и сон.

Сердечная мышца будто увеличилась, мир ощущается ярче, и действовать хочется агрессивнее и быстрее, чем обычно. Появилась на это энергия.

Делаю селфи, где щурюсь на свету. Отправляю.

Эля тут же присылает фотку, на которой она в модных темных очках, надула губы и кокетливо смотрит в сторону. Белая рубашка расстегнута и открывает яремную ямку. Линии шеи безупречны.

Пишу:

«Какая кисонька. Просто сок».

«Плато-он!))»

«Что?»

«Я подумала о тебе и, кажется, снова немного намокла)».

Очаг загорается мгновенно, котелок дымится.

Ее запах. Внутренняя поверхность бедер. Такая нежная кожа. Я сглатываю.

«Блядь, Эля, нам нужно в отпуск».

«Ты приглашаешь меня в отпуск? А деньги у тебя есть?)»

«Есть».

«Имей в виду, на Сливе я далеко не поеду, в ней тесно».

«Вовсе не тесно».

«Еще как!»

— Платон! — кричит Степан Матвеевич, наш старожил. Выходит из сервиса и неуклюже торопится навстречу.

Тяну руку первым, он пожимает.

— Смог вырваться? Отлично, мальчик, отлично.

— Эля прикрыла, — получается почему-то с гордостью. Эм... Быстро продолжаю: — Кто из команды на месте?

Я отправляю Москве огонек. У самого внутри точно такой же, вкупе с азартом. Ловлю себя на том, что впервые ощущаю азарт и предвкушение, находясь в слепой зоне. Как будто вероятность вылететь с трассы и сломать шею — в разы ниже вероятности сорвать неожиданный приз. Я хочу приз. Энергии вал, руки горят, хочется действовать.

— Да все в сборе вроде б, — уклончиво говорит Степан Матвеевич. — Держись, они там это... Ну, ругаются.

— Ругают меня, дядь Степа? — Пытаюсь прочитать его по эмоциям.

Он пожимает плечами.

— А я им сказал: дело молодое. Красивую девку нельзя в гараж привозить и всем показывать, нужно дома прятать, по крайней мере по первости. Девки — они же пока молодые, безмозглые. Егор сам виноват, что привез. В следующий раз будет умнее. Ну не сдержался ты. Ну что теперь, сразу выгонять из команды? Сразу предатель-пиздодуй? Ну нет же.