Он и правда не обижается. Это как-то... по-мужски, что ли?

— Размазала тебя? Прости.

— Если мы откровенничаем и ты прочитала сто книг по психологии, объясни, почему, несмотря на то что тебя холили и лелеяли с детства, твоя самооценка на нуле?

Вздыхаю.

— Если хочешь, не отвечай. Но я не понимаю. Ни хрена не понимаю, почему такая кисонька как ты, к тому же умная, прощала какого-то недоноска, а потом еще и читала из-за него книжки по психологии.

— Кисонька? — хихикаю я, неожиданно почувствовав себя польщенной. — Где вы, Платон Игоревич, набрались этой пошлости? Явно не на допзанятиях по химии?

— Я просто злюсь.

— Тут бы нам обоим не помешало выпить.

Он хрипло смеется:

— Точно. Обычно мы бухаем в ноль после гонки. Так что накидаемся за счет команды.

— О, и ты бухаешь?

— И я.

— И Егор?

— О да.

— У тебя классный брат, ты знаешь? Он очень мил в своем раскаянии. Ему ужасно стыдно, что поначалу бегал от алиментов.

— Там мутная была история, долго было неясно, кто отец.

— Ты защищаешь Егора?

— Он ведь раскаивается.

— Мне нравятся люди, которые совершали ошибки и признали их. Они... без синдрома бога, знаешь ли. Или с Егором что-то не так? Скажи мне, пока мы вдвоем. Скажи!

Платон снова смеется:

— С ним все так.

— Ты уверен?

— Когда мы в машине летим по бездорожью и он говорит, на сколько градусов выкрутить руль, я выкручиваю именно на столько. Не думая. Понимаешь? Егор сожалеет о той ситуации, и он правда изменился.

— Ты мне его «продаешь»?

— Я говорю как есть.

У тебя получается.

— Вообще-то, Сильвия идеологически крутая, — заявляет Платон. Стреляет крайне хитрыми глазами.

Я откидываюсь на сиденье и пританцовываю под музыку.

Десять часов в пути! Господи, мы уже все обсудили: работу, учебу, наш грант, пластик в принципе, системы очистки, экологию, будущее планеты и космоса. Китайцев! Последних — прямо вдоль и поперек.

Скупают патенты в бешеных количествах, и о пластике знают, казалось бы, все, но ничего, еще поборемся. Мы патриотично подметили, что у нашего проекта хорошие шансы. Запили кофейком из термоса Людмилы Михайловны и закусили пирожками.

Я поспала. Потом мы погуляли вокруг фуры, пообедали в какой-то забегаловке. Сделали зарядку. Егор звонил кучу раз, рассказывал о трассе, атмосфере, кто приехал, а кто не смог. Он предельно заряжен на победу. Как и Платон, в общем-то.

Сквозь путы сна я слышала, как братья вполголоса обсуждали будущий заезд. На эмоциях. Обо мне — ни полслова, и я немного успокоилась, поняв, что отошла на второй план. Это хорошо. Авось новые впечатления перекроют развернувшуюся драму, и мы сможем жить как ни в чем не бывало.

— Идеологически — это как? — спрашиваю.

Уже все равно, о чем говорить, можно даже о мифическом величии старых японок.

— Когда наши парни впервые вырвались на европейские соревы по дрифту, местные гонщики подходили и спрашивали: «Что это такое?» Потрясающая история, тебе нужно будет посмотреть один документальный фильм.

— Обязательно, — вздыхаю я, демонстративно перекрестившись. — Они таких машин не видели?

— Они охренели, когда Сильвия всех уделала. Зависит еще от того, кто в руле, но, блин, Эля, Сильвия дает хорошие показатели и без корректировок. А с ними-то разъеб. Поэтому я купил Акуленыша и делаю ее для души. Вот и ответ на твой вопрос, почему не бэха из салона. Это просто скучно.

Прыскаю, перенимая его настроение. У Платона раллийную машину зовут Акула, а личную — Акуленыш. Потому что еще не доросла по показателям.

— Егор тоже так говорит: в руле. Надо ведь «за рулем».

— За рулем, — поправляется Платон, но в следующей фразе опять сбивается.

Я уже догадалась, что это сленговое выражение. Они так все говорят. Если Платон обычно контролирует, с кем ведет беседу, и подстраивает речь, то Егор такими глупостями не заморачивается. Я частенько гуглю его фразы, устав переспрашивать.

Чем ближе мы к трассе, тем собраннее становится Смолин. А может, доспехи в виде огромного грузовика действуют? В любом случае его спортивная жажда победы действует и на меня.

Пару раз звонит его мама, Платон настойчиво и мягко повторяет, что не устал, что в порядке. Что быть за рулем фуры такой марки — в отпуск съездить. Вот раньше... Вот на таком-то грузовике пять потов сходит, пока доедешь. А тут-то что? Просто вперед смотри.

Людмила Михайловна явно сильно на нервах. Я пытаюсь разрядить обстановку, попросив телефон и похвалив пирожки, но ей это, очевидно, не нравится. Она коротко благодарит и сбрасывает.

— То есть ты вкладываешь все деньги в старую машину ради идеологии?

— Ты же сказала, что это доспехи. Прокачиваю. По-твоему, глупо?

— Думаю, ничего из того, что приносит удовольствие, не глупо.

— А что приносит удовольствие тебе?

— Не знаю. Много чего, — пожимаю плечами. Платон застал меня врасплох. — Значит, дрифт ты тоже уважаешь?

— Как-нибудь покажу тебе, что умею.

Почему-то опускаю глаза и молчу. Он тоже понимает, что заговорился, и следующие два часа мы едем молча, под музыку.

Парковка у придорожного отеля огромная! Я с некоторым трепетом разглядываю освещенные фонарями, выстроенные в ряд разноцветные фуры. Платон включает поворотник, мы неспешно закатываемся на территорию, находим свободное место, и Смолин паркуется. Медленно, осторожно, сам — предельно внимателен. Я замираю, чтобы не мешать. Впервые наблюдаю, как он делает что-то с трудом, и улыбаюсь — похож на живого человека.

Закончив, он разминает шею, потягивается, встает.

— Какой план? — спрашиваю.

Платон проверяет мобильник.

— Наши еще в пути, — цокает языком. — Поздно выехали. Ладно. Пойдем оплатим парковку, снимем тебе номер и, наверное, поужинаем.

— А тебе номер?

Он кивает на полку позади:

— Я Акулу здесь на ночь не оставлю одну-одинешеньку.

— Эй, а ты в курсе, что она — бездушный кусок металла?

Платон бросает на меня полный укора взгляд и открывает дверь.

Кормят в этом небольшом мотеле самыми вкусными щами в моей жизни. А может, после дня в кабине — любая горячая еда покажется чудом? В любом случае ложками машем быстро и в уютной тишине.

Дальбойщики сидят группками, видно, что многие друг с другом знакомы давно. На нас не то чтобы поглядывают, но интересуются. Туристы в этих местах бывают нечасто, мы со Смолиным — залетные.

Жаль, что остальные Охотники так сильно отстали, толпой здесь явно было бы спокойнее.

В дамской комнате я привожу себя в порядок, тщательно мою руки перед зеркалом. Уставшая. Принять душ, вытянуться на кровати и закрыть глаза. Немного беспокоюсь из-за того, что Платон попросится ко мне ночевать. Не будет же он и правда спать в машине?!

Бронь только одного номера похожа на какой-то странный ход. Я искренне надеюсь, что Смолин не придумает нам проблем. Мало ли?

Выхожу в коридор и натыкаюсь сразу на троих незнакомых мужчин. Они... ничего предосудительного не делают, лишь весело здороваются, но я всегда действую по принципу «береженого бог бережет», поэтому как можно скорее юркаю обратно за наш столик. Платона нет, зато есть официант, который убирает тарелки, вытирает со стола. И оставляет шоколадку.

— Мы не заказывали, спасибо, — говорю я.

— Это от заведения, — улыбается он. — Такие девушки в нашей глуши большая редкость. Хотите коктейль?

— Спасибо, ничего не нужно, — криво улыбаюсь я.

Выпить неизвестный напиток в этом богом забытом месте — «прекрасная» идея.

Официант появляется с красно-желтым коктейлем через минуту, присаживается за стол и собирается продолжить беседу.

Я же немедленно отправляюсь на поиски Платона. Он обнаруживается на крыльце, говорит по мобильнику.

Встаю совсем близко. Смолин бросает вопросительный взгляд, тогда я просто беру его за плечо и произношу губами: