— Почему это?

— Вечером погоняем вдвоем. Я соскучился по Акуленышу. Буду не против, если составишь компанию.

Не очень хочется уступать и идти на поводу, это выглядит, как будто я под него прогибаюсь. Тем не менее слышу собственный голос:

— Ладно.

Покорная цыганочка кладет ключи обратно в вазу на комоде.

— Слушай, а Егор будет? Я... не знаю, наверное, нам нужно поговорить с ним. Или не показываться ему на глаза... Не могу сообразить, как сгладить ситуацию.

— Я с ним поговорил уже, — отвечает Платон вроде бы спокойно, но в прихожей при этом резко становится мало воздуха.

Будто чувство вины выжигает кислород смертельным огнем. Мы карикатурно замираем и смотрим в пол.

— И как он?

— Ну... честно, так себе.

Обуваемся. Платон открывает входную дверь.

— Блинский. Некрасиво. Но знаешь, сверхдраму разводить тоже неправильно. Я понимаю, так себе ситуэйшн, но у нас с Егором ничего толком и не было. Думаю, что...

Он резко оборачивается. Прищуривается хищно, даже будто злобно. Оторопев, и сама застываю, потому что до этого Платон нашептывал, что я самая красивая на свете, пихая пальцы в трусы.

— Чего не было? — говорит он, чуть склонив голову. Сканирует довольно жестко.

Пожимаю плечами. Наверное, я начинаю нервничать.

— Я имела в виду, что секса не было. — Прочищаю горло. — Поэтому думаю, что...

— Правда? — перебивает Платон. Его щеки чуть розовеют.

— Эм... Конечно, — округляю глаза. — А ты что...

Он вдруг подходит, обнимает и целует. Да так, что мир покачивается. Но когда Смолин отрывается, меня переполняет возмущение.

— Ты, что ли, решил, я с вами обоими по очереди?! Совсем с ума сошел?!

Он пожимает плечами.

— Ну ты и извращенец! Просто жесть. Он же твой брат! В вас течет одна кровь!

— Меня приворожили, — быстро находится Платон.

Я качаю головой и выхожу на лестничную площадку.

— То есть, когда вломился в кладовку с пылким признанием, ты был абсолютно уверен, что я сплю с Егором?! Ну ты и брат.

Он не идет следом. В момент похолодев, я понимаю, что зря это сказала. Чертов рот, когда его кто-нибудь зашьет уже!

Конечно, Платон осознает. Его эмоциональный интеллект в порядке, более того, у него проблемы с базовой безопасностью. Получается, он всю ночь, пока любил меня под простынями, пока ласкал и всю-всю зацеловывал, был уверен, что практически силой отбил девушку у Егора? Что я их в процессе сравнивала? Становится не по себе.

Платон привез ужин и пирожные, мы в одной лодке, и он, безусловно, не заслужил, чтобы я от безделья долбила его напоминаниями.

Ему ведь... больно.

Оборачиваюсь. Он уже взял себя в руки, усмехается и говорит:

— Да, бро из меня так себе.

Платон первым идет к лифту, а я с дырой в груди закрываю дверь. Вероятно, он все еще размышляет, стоило ли оно того. И я не знаю ответа.

***

По пути на работу мы останавливаемся у пункта выдачи интернет-магазина. Я забегаю за шампунями, которые Платон для меня заказывал.

Остаток дороги едем молча. Оказывается, он заказал все, о чем просила, и я просто не знаю, что ответить. Даже крем, ссылку на который бросила для прикола, чисто чтобы его позлить. Сама себе такой не позволю.

Платон купил мне все.

Парень из Красноярска, который живет в гараже и ездит на недоделанной праворукой машине. Победитель ралли. Снова хмурый и задолбанный, потому что действительно… не фигней по жизни занимается.

И у меня нет идей, что нас с ним ждет дальше.

Платон

На максимальных оборотах невозможно существовать долго.

Если только не планируешь прикончить силовой агрегат, вынести приговор движку и коробке. Большой износ, непредсказуемый результат, бла-бла-бла и все прочее, что рассказывают курсах вождения.

Или все-таки возможно?

Мотор в груди ревет ровно, я двигаюсь нарочито медленно, чтобы выглядеть естественно среди коллег. Живу в текущем моменте, не думая, не планируя, не оглядываясь.

В отличие от Егора я всегда избегал чрезмерного риска, что и способствовало победам на ралли. Брат больше выпендривался перед зрителями и регулярно вылетал с трассы, хотя врожденные данные у него отменные. Причем во всех сферах, начиная с внешности и заканчивая реакциями.

Элина бросает на меня быстрый взгляд и, чуть порозовев, моментально отводит глаза. Я зависаю на ней, пропуская мимо ушей ее же слова. Дергаюсь.

Служебные романы не поощряются. Узнают — вылетим оба.

Ведем себя, блядь, непринужденно.

Я размышляю, что делать с новой информацией по Егору.

Трепло. Понимаю, почему он наврал об Эле, но не принимаю. И все же поднимать эту тему не хочу.

Егор. Иногда дело не только в красоте и таланте, брат. Вернее, зачастую. Мы все рождаемся с разным набором характеристик и возможностей, а потом начинаем себя прокачивать с тем усердием, на которое способны во имя цели и результата.

Некоторые от рождения удачливее, другие — усерднее. В итоге неочевидно, кто придет к финишу раньше.

Элина бросает на меня очередной строгий взгляд и возвращается к презентации. Пахнет она наркотически. Я думаю об этом на работе, пока решаю задачи на многие миллионы. В венах не кровь, а какое-то новое топливо. Вот что нужно патентовать, наверное.

В цехе четыре часа обсуждаем с командой еще один метод очистки. Тошнит уже от разговоров. Кофе выпили по ведру, жрать нечего, пиццу заказали, но она не доехала. Баллы нам начислили, только в желудке от этого не прибавилось.

Москва бодро отвечает на вопросы, подробно объясняет, как проходили тесты для ее патента и какого результата удалось добиться.

Говорим вполголоса, как заговорщики. Такого в нашей стране еще не делал никто. Если попробуем и провалимся — это будет потеха.

Расчеты, мать их, красивые, но местами кривые. Соглашаться на такие трюки точно не в моем стиле — спать же потом не смогу. Сука, ответственность.

Наблюдаю за тем, как Элина небрежно поправляет волосы, оголяя шею, как плавно жестикулирует, объясняя матчасть. Снова подвисаю. Улыбаюсь ее странноватым шуткам, ощущая на себе диковатые взгляды коллег — с чего бы? Обычно на работе я не самый веселый.

Глаза у нее и правда колдовские, красиво горят энтузиазмом. Умная девка, недооценил я ее с первого взгляда.

Миха кивает медленно, слегка неуверенно. Ему не нравится.

Да, идем вслепую, будь что будет. Движемся на доверии. На чертовом доверии, потому что мне пиздец как понравилось трахаться со своим экологом.

Сам от себя охреневаю. Голову опускаю, пытаюсь мыслить.

Ребята высказывают сомнения, пытаются придраться. Момент важный, и либо мы докопаемся до вероятных косяков сами, либо в них всю команду демонстративно ткнут на следующем дедлайне.

«Реклама наша!» — пишет отец.

Пробегаю по сообщению глазами еще раз. Потом еще.

— Заворачивайте, Элина Станиславовна. Мне нравится, — говорю громко, перебив спорящих.

Читаю на мобильнике продолжение: «Ты где? Когда освободишься? Я отправлю к тебе Егора» — и выхожу на улицу.

«В цехе. Наша, это точно?! Егора отправлять не надо».

«Заканчивай со своим цехом и любовями скорее. Вечером будем обсуждать и утверждать сценарий! Съемки уже в выходные, и это будет слишком круто. Международная реклама, Платон. Какой, на хер, пластик?!»

Предвкушение игольчатым катком прокатывается по коже.

«Я понял. Приеду как можно скорее».

«Реклама, — падает от Егора. — Нам заказали рекламный ролик!»

Пальцы зависают над клавиатурой. Я смотрю на брата, который взирает на меня с аватарки, улыбается, как обычно, до ушей. В реальности сейчас он если и лыбится, то явно иначе. Брехло, блядь. В груди шумит. При прошлой встрече мы едва не подрались.

Печатаю: «Пошел на х...» — и застываю. Пальцы напрягаются.

Мы мечтали о таком ролике, наверное, лет с пяти, когда еще на картинге подрезали друг друга, воображали славу и овации на финише. Это начало чего-то нового — факт. Это шанс, упустить который глупо. Это бабло, которое пойдет в дело.