— На квалификации вы были только пятыми, вчера — третьими. Хватит ли скорости, чтобы снова выйти в топ три? — спрашивает ведущая Егора.

— Пусть соперники не переживают, погонять им придется, — отвечает тот. — Скорости хватит, ошибки мы учли.

Жму газ — тороплю брата, который весело дает интервью.

Из колонок раздается смех второго ведущего, бывшего чемпиона мира:

— Не злись, не злись, Платоша! Анжела, отпусти Егора! Не то Платон сейчас выйдет из своей Акулы, а если он выйдет, мало нам всем не покажется.

Хохот отовсюду.

Я жму газ снова, теперь сильнее. Зрители свистят.

— Ишь как обиделся! Что только третьим вчера был. Ничего, Платоше полезно, злее будет. Давайте, парни, больше огня, меньше страха. Смелее! А я напоминаю: от Охотников за штормами выступают два экипажа, один из которых стартует уже сейчас. Пилоты — братья Смолины. Все привязаны к мониторам. Это не те ребята, что допускают детские ошибки. Осенью их подвело сцепление, кажется? Да? Кто подскажет?.. Верно, был техсход...

Егор занимает кресло рядом, пристегивается.

— Трепло, блядь, — произношу я, впрочем с улыбкой.

Брат успокаивается, когда болтает. У него ритуал такой.

— Едем на все деньги, — говорит он, посерьезнев. Напрягается и громко выдыхает.

Мы с силой ударяемся кулаками.

Установка была — не жалеть тачку, гнать на пределе. Убьем, значит, убьем.

— Едем на все деньги, — повторяю я. Поглаживаю руль Акулы, захлопываю дверь.

Камера берет крупный план — машу. Смотрю вперед. Газую несколько раз, краем уха отмечая взрывы аплодисментов, крики, свист. Холодок по плечам. Болельщиков в этот раз толпа. Финал. Впереди только гран-при, куда я тоже попаду.

Без вариантов.

— Едем на все деньги! — говорю громче.

— На все, блядь, деньги! — вторит Егор.

Вдох-выдох.

На моей первой гонке Федор сказал: «Разобьешь оптику — убью на хуй».

На миг опускаю глаза в память о нем. Ощущаю дух присутствия. Это бред полный, и я в таком никогда не признаюсь публично, но каждый раз, когда нужно рвать на пределе, не жалея бабла и работы механиков, я ощущаю рядом тень Федора. И Егор, мне кажется, ощущает, хотя аналогично — не признается.

Обратный отсчет.

Взмах флага.

Ботинок в пол, мы срываемся с места и сразу влетаем в занос. Сука, опасный. Тима Агаев здесь вылетел перед нами и потерял полторы минуты. Нас несет по его колее, но я смотрел предыдущий заезд предельно внимательно, поэтому в курсе, что здесь именно так и будет.

Отпускаю руль, а потом резко выкручиваю, ловлю управление, разгоняю обороты, и Акула с ревом возвращается на трассу.

— Вперед-вперед-вперед на полную! — орет Егор.

Три секунды... и мы выходим на предел машины. Москва просила больше агрессии. Стану первым — подойду к ней.

Кровь венах превращается в жидкий металл, я сливаюсь с корпусом и сам становлюсь куском металла. Частью механизма. Время замедляется, инстинкты требуют своего, и я отпускаю себя.

Или добиться цели, или сойти с ума.

***

Пульс начинает шпарить в тот момент, когда нога отпускает педаль тормоза. Мы останавливаемся в эффектном заносе, подняв стену снега. Покрутившись для понта на месте. Крики болельщиков перебивают гул в ушах.

Ясность была предельной, и на миг она словно теряется, будто за этот час ее лимит израсходован полностью.

Переглядываемся с Егором. Ударяем кулаками, потом дважды по груди с силой. Синхронно. До боли, которая отрезвляет.

— Блядь. Су-ука! — тянет он глубокомысленно. И просто орет!

Я ошарашенно выдыхаю. Пот катится по спине и вискам. Оказывается, в кабине жарко. Оказывается, дышать нечем.

— Разъеб полный, — выпаливаю.

— Я сегодня точно… ее выебу во всех ракурсах, — радуется Егор прерывисто. Ошалело. Шлем снимает. — Пиздец как я ее хочу, Платош. И то, что мы сделали, — тоже пиздец. Лютый. Я будто сам в руле был, брат! — Он запрокидывает голову и хохочет.

Удар изнутри по ребрам, еще один. Следующий сердечная мышца пропускает. Адреналин жжет клетки, я представляю в красках, как впечатываю брата лбом в пластик тачки. Быстрое, резкое движение.

Никто мне не сможет помешать.

Потребность опаляет пальцы, на мгновение они, блядь, деревенеют. Гул усиливается. Я не могу позволить ее тронуть.

Контроль. Усилием воли возвращаю контроль над телом и мыслями, пот при этом ручьями.

Они — пара.

Они пара. Они пара. Защищать не от кого.

Уж не от Егора точно. Это, увы, не бесконечные сериалы Юляшки с обязательным злодеем.

Со второго раза я отстегиваю пятиточечный ремень, вытаскиваю руль и вручаю Марселю, который уже встречает.

Ведущий что-то там орет.

Следующая команда готовится к старту. Журналисты подбегают, чтобы взять горяченькое интервью. Мельком оцениваю обстановку, у самого в башке бахает сцена, что нафантазировал.

Качаю головой. Тошнит.

— Наш Платоша, кажется, несмотря на рекорд, недоволен заездом. Дайте крупный план. Дайте крупным Платона Смолина! Вероятного победителя, хотя впереди еще пятнадцать экипажей и ситуация может переломиться в любой момент!

Снимаю шлем.

Мне суют микрофон.

— Всегда можно лучше. Если я буду думать, что выдал максимум... — Дышу рвано. — Когда я буду так думать. Я уйду из спорта. Спасибо всем. Кто приехал. И кто болел. Спасибо! Это было охуенно!

Болельщики орут.

Сглатываю и быстрым шагом иду в сторону шатра.

Пацаны жмут руки. Протягивают айпад с записью повтора. Я плюхаюсь на лавку и пересматриваю. Ноги дергаются, блядь. Прогоняю заезд полностью, отдавая себе отчет, что ноги автоматически выжимают несуществующие педали. Меня трясет. Все еще на трассе мысленно, внутри гонки. Тут потерял секунду. Здесь — две. Можно было быстрее. Тут мы едва не вылетели.

Проживаю это все.

Эмоционально откатывает, потому что в гонке эмоций не было.

Пульс долбит. Вот тут прошли идеально. Егор молодец, был максимально спокоен и советы давал здравые.

Егор молодец.

Братишка.

Блядь.

Парни хвалят взахлеб. Отец хватает за плечо и тащит к спонсорам.

Сейчас надо говорить. Прямо сейчас, потом уже остыну. Нам нужны деньги, я помню.

Идем в шатер спонсоров. Егор отдувается снаружи, дает интервью, разливает шампанское. Говорит только обо мне. Платоша то, Платоша это. Он болтлив — это правда, но , если слушать его долго, понимаешь, что Егор очень редко нахваливает себя. Его супер-фишка — презентовать меня.

Мы со спонсорами обсуждаем контракт и суммы. Через час, когда брат вырывается из толпы фанатов, наконец подписываем бумаги.

На гран-при Акула поедет с новыми цацками.

— Эй, ты идешь? — спрашивает Егор, когда выбираемся на улицу. — Осталось пять заездов, интересненько. Мы пока первые.

— А где Элина? Я ее не вижу.

— Так, стоп, — резко обрывает он. — Поговорим.

— Потом.

Делаю несколько шагов в сторону нашего шатра, но Егор догоняет и встает наперерез.

— Стоять, блядь. Что происходит? Ты че, запал на нее?

— На кого?

Мы встречаемся глазами. Застываем. Журналист фотографирует, но Егор делает знак, что не вовремя.

— На тупую московскую суку, — пародирует меня.

Пялимся друг на друга. Между нами метр. Ветер порывом впечатывает острые частицы льда в лицо. Оба не реагируем. Брат произносит:

— У тебя настроение упало, когда я поделился планами. Я тебе свою жизнь доверяю, знаю тебя, блядь, лучше, чем ты сам себя знаешь.

— Про «тупую» ты додумал сам, я говорил «вряд ли адекватная».

— Блядь, Платоша! — орет Егор. — Что за дерьмо?!

Развожу руками.

Это соперничество. Элина ему не жена. Мы на равных.

— Я поговорю с ней. Просто поговорю. — Быстро, ломано выходит. Под его взглядом.

Не то что пасую — вслепую двигаюсь.

— Э нет. Она тебе не приз. Губу не раскатывай.

— Она не приз. Я просто хочу...