Не знаешь, как избавиться от парня? Почему бы тебе просто не пообжиматься с его братом? Читайте бестселлер Элины Одинцовой «Сто один способ прослыть последней стервой и возненавидеть себя».

Досадливо поджимаю губы.

С Егором мы и правда далеко зайти не успели — виделись слишком редко для этого. Пару раз сходили в кафе и кино. И вот вчера, после душа в гараже, он повез меня в бар.

Мы выпили, вернее, в первые же полчаса я опрокинула три стопки текилы и пустилась в пляс под какую-то попсу.

Потом случился один из самых неловких моментов в жизни. А таких было море, уж поверьте.

Егор галантно проводил меня до дома на такси, хотел выйти следом, но я попрощалась и чмокнула в щеку. На улице замешкалась, зацепившись курткой, и услышала, как таксист вульгарно рассмеялся и ляпнул: «Не повезло, не фортануло».

Он потешался над Егором, над тем, как бескомпромиссно его отшили после прекрасного свидания.

Обида за парня стала немыслимой. Я будто бы весь вечер трясла бутылку с неловкостью, и та наконец пеной пробку выбила и вылилась на свободу.

Я вдруг поняла, что никому, ни одному человеку не свете не позволю смеяться над добряком Егором Смолиным. Постучалась в закрытую дверь, дернула за ручку. Взяла за рукав гонщика и вытянула на улицу. Тут же задрожала от порыва ледяного ветра!

Таксист, посигналив, уехал, и мы остались у подъезда вдвоем.

Было темно, зверски холодно. Вкус тосола жег язык.

Я представляла себя смелой и сильной, современной и свободной девушкой. Цыганская часть осталась в Москве, с родителями, братом и бабулей. Я приняла решение переспать с парнем, который очень сильно нравится.

Сердце забилось быстро-быстро, сама испугалась и растерялась. Егор стоял рядом, выдыхал пар и пьяно улыбался. Потом чмокнул меня в лоб и сказал: «Я не готов так быстро, дай мне время, малышка».

Я расхохоталась так громко, что на первом этаже свет включили. Егор добавил: «Все нормально», достал мобильник и через пять минут уехал на другой машине, а я поднялась к себе и долго дрожала под одеялом, тщетно пытаясь согреться.

Воду горячую так и не дали, в квартире было прохладно, и я мерзла. Думала о том, что вдвоем под этим одеялом было бы в разы теплее. Вспоминала зачем-то Тимура, Сашу. Хотела, чтобы меня никто не трогал. Никогда. Ругала себя.

Много плакала.

И смертельно хотела в свою комнату, расположенную на втором этаже родительского дома. Чтобы Ба-Ружа пришла с кружкой горячего облепихового чая и рассказала старую цыганскую байку о любви, в которой скромная дева отдает невинность тому самому и взамен получает преданного мужа, детей и блага. А мне бы снова было двенадцать, и в глазах блестели бы мечты о единственной и великой любви.

Утром, слава богу, полегчало.

Подумала, что понятия не имею, захочет ли Смолин-старший на работе держать язык за зубами. Может, к обеду весь Красноярск будет в курсе, какая толстая у меня задница. Поэтому если уж прослыть, как говорит ба, шаболдой, то хотя бы эффектной шаболдой. Я нарядилась в лучшее и сняла чехол с белоснежного пальто.

Приготовилась ко всему.

«Всю ночь думал о тебе, так и не заснул. Прикинь», — упало на мобильник от Егора.

«Мне приятно) Я тоже о тебе думала».

«Зря я вчера не зашел. Как лох сбежал, да?»

«Аха-ха, возможно)»

«В эти выходные ты летишь со мной. Это не обсуждается. Точка! Я возьму на тебя билеты».

«Егор!»

«Не обсуждается. Ты могла подумать, что я тебя не слишком сильно хочу. А я...»

«Что?»

«Увидишь».

В этот момент меня подрезала «Сильвия» Платона, и я ощутила такое сильное раздражение по отношению к Смолину-старшему, что едва с собой справилась. Ну зачем было накидываться на него в душе? Ну почему он преследует сейчас? Только жизнь стала налаживаться, и все опять катится в черту из-за того, что я не устояла перед очередным мамкиным мачо.

***

Выкидываю из головы мысли о братьях и сосредотачиваюсь на работе. Когда получаю в расчетах заветные цифры, хлопаю в ладоши!

Платон тут же поднимает глаза. Нечеловеческим усилием воли я заставляю себя быть естественной и не думать о том, как классно с ним целоваться. Он, кажется, уже забыл обо всем и ведет себя нормально, мне тоже было бы полезно.

— Я кое-что придумала, но вам не понравится.

Усмехается.

Быстро делаю скриншот итоговой суммы и отправляю. Брови Смолина летят вверх. Он пишет:

«Показывай».

«Я еще не доделала. Дайте время до конца недели, чтобы все перепроверить».

Мазнув взглядом по экрану, он поднимается и немедленно подходит ко мне. Встает за спиной, наклоняется. Я сжимаюсь внутренне настолько, что сама себя презираю. Это пройдет. Пройдет. Пройдет.

С Тимуром же прошло, с этим и подавно.

Платон наклоняется еще ниже, берет мышку, водит по строкам, проверяя таблицу.

— Я не знаю такой разработки, — говорит вполголоса, почти на ухо.

— Моя авторская. О ней почти никто не знает. — Прочищаю горло.

В этот момент на экране всплывает окошко с сообщением мессенджера.

Егор Смолин: «Я опять хочу тебя».

Сжавшееся было сердце разрывается на молекулы. Меня сносит потоком жара, щеки горят нестерпимо. Я на миг застываю, мечтая провалиться сквозь землю. Упасть во времена, где мне двенадцать, и остаться там навсегда.

Платон делает вдох как будто более шумный, чем обычно. Или так кажется?

Надеюсь, это галлюцинации.

Прошивает нутро. Воздух становится тяжелее.

Я просто хочу к маме.

— У меня есть хороший патент, полученный во времена стажировки за границей. У нас он не прошел, — говорю вслух.

Сообщение горит в ярком окошке жирными буквами. Мышка по-прежнему в руке Платона, он водит курсором, читая краткую суть патента. Окошко игнорирует.

Украдкой с помощью тачпада пытаюсь закрыть сообщение, но Смолин крутит колесико мыши очень быстро, и у меня не получается. Гад даже на английском читает со скоростью света!

— Еще бы, — произносит ровно. — Если бы это сработало, вы бы, Элина Станиславовна, похоронили кучу контрактов. Пришлось бы полностью модернизировать производство.

Сердце ударяет так, что звенит в ушах. Я пробую яростным взглядом свернуть информацию о внезапном приступе похоти Егора. Или хотя бы разбить экран ноута.

— Да. Мне... так и сказали. Это никому не надо.

— Почему хотя бы не попробовали опубликовать? В чем подводные камни, я не понимаю.

Сообщение все еще горит. Я снова робко касаюсь пальцем тачпада и наконец сворачиваю.

Платон стоит так близко, что я почти чувствую его дыхание. Спина идеально ровная.

— Смысла нет. Я на радостях предложила внедрить у нас, но мне... по шапке, в общем, дали. Максим, это мой брат, тогда сказал, что на том этапе я больше наврежу, чем помогу. Что пока рано. И я отступилась.

Егор Смолин: «Во сколько заехать сегодня?»

— Пришлите мне все ссылки, я изучу. — Платон отходит от стола и возвращается к себе.

— И если все сойдется, внедрите? Серьезно?

Сама не верю, что поймала удачу за хвост. Я ведь и правда похоронила тот патент. Он никому не был нужен, отметили с семьей на кухне, и все.

Вот только на душе отчего-то горько. Щеки продолжают гореть стыдом, а глаза жжет солью.

— Не сообщайте пока своему начальству, Элина. Это слишком смело, они точно не пропустят, — предлагает мне заговор Платон.

Округляю глаза и неуверенно киваю.

Он ловит на себе взгляды коллег и с усмешкой добавляет:

— А наша Москва, оказывается, умница.

Все смотрят на меня, Дарина хлопает. Изо всех сил надеюсь, что коллеги решат, будто я от смущения цвета вареного рака. Поднимаюсь, раскланиваюсь.

— На самом деле, это открытие мы случайно сделали. Цель вообще была другой. Я заметила закономерность.

— Так обычно и случается, — хвалит Платон. Садится за комп.