— Привет, Эйс, — говорит Монти, кивая мужчине рядом с ним. — Ты знаешь Брайана Гулда, верно? Он входит в тренерский штаб ”Атланты".

— Да. — я нерешительно протягиваю руку, все еще не совсем понимая, почему здесь находится член команды, с которой мы играли вчера. — Приятно познакомиться.

— И мне тоже.

Его пожатие крепкое. — У тебя чертовски сильная рука.

— Мы с Брайаном были товарищами по команде на протяжении всей моей карьеры, — объясняет Монти. — Итак, мы просто вспоминали старые добрые деньки.

Ах, в этом гораздо больше смысла.

— Такой позор.

Брайан качает головой. — Ты ушел на пенсию. У тебя был такой большой потенциал, и ты отказался от всего этого.

— По уважительной причине, — поправляет Монти.

— Миллер здесь, так что я, наконец, представлю вас сегодня вечером.

— Монти, мы можем поговорить? — Я перебиваю.

— Все в порядке?

— Да, но нам нужно поболтать.

Монти кивает Брайану, и это простое движение заставляет его уйти, создавая уединение только для нас двоих. Я облокачиваюсь на перила рядом с ним, мы оба смотрим на поле.

— Ты просил меня прийти к тебе, если у меня когда-нибудь возникнет желание попросить Миллер остаться, — начинаю я. — И хотя да, я хочу умолять ее остаться, я не собираюсь этого делать. Мы оба знаем, что она не может, и я не хочу, чтобы она чувствовала себя обязанной мне или Максу, но я собираюсь сказать ей, что у нее всегда есть дом, где ее ждут, и я просто хотел, чтобы ты знал, прежде чем я скажу ей это.

Монти молчит, его внимание сосредоточено прямо перед собой, он просто кивает.

— Я имею в виду, если ты не против.

До сих пор в моей жизни не было отца с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. Монти был не только близким другом, но и советчиком, когда у меня были трудности. Так что, хотя речь идет о его дочери, он нужен мне.

— Ты не собираешься просить ее остаться, потому что не хочешь, чтобы она чувствовала себя обязанной, или потому что боишься, что она скажет "нет", если ты это сделаешь? — наконец спрашивает он.

Ну… черт. Конечно, здесь всплывают некоторые внутренние страхи. Все хотят быть желанными, и да, я боюсь поставить себя в такое положение, чтобы просить кого-то хотеть меня, когда я привык к тому, что люди уходят.

Я больше не прошу — о помощи, и о том, чтобы кто-то остался. Я просто делаю это сам.

Но надежда на то, что мне не придется делать это в одиночку, что Миллер действительно хочет быть со мной, почти перевешивает страх.

— Я не хочу, чтобы она пожертвовала всей своей жизнью ради меня только для того, чтобы понять, что я не стою того, чтобы оставаться рядом.

Голова Монти поворачивается в мою сторону, но я не отрываю взгляда от поля.

— Тогда ты ее совсем не знаешь, если не видишь, как она смотрит на тебя, как будто ты лучшее, что случилось за ее двадцать шесть лет жизни.

Это привлекает мое внимание.

— Ты просто можешь им стать, — продолжает он. — После меня, конечно.

Эмоциональное напряжение снимается с помощью юмора, во многом в духе его дочери.

— Я буду говорить по собственному опыту. Она не чувствует себя обязанной твоему сыну, так что пусть эта мысль не приходит в твою голову. Она любит его так же, как я люблю ее.

Мы видим их вдвоем, медленно пробирающихся вдоль стола с едой. Миллер дает Максу кусочек сыра, затем доедает вторую половину сама, прежде чем перейти к следующему блюду и проделать то же самое.

Она действительно любит его. И он любит ее.

— Она не моей крови, но она моя дочь, — говорит Монти рядом со мной. — И она смотрит на твоего мальчика, который не ее крови, так же, как я смотрю на нее. Я вижу это все лето. Я наблюдал, как она влюбилась в двух людей одновременно, и это напомнило мне о себе, когда я встретил ее и ее маму. Она не сможет просто уйти от этого, независимо от того, попросишь ты или нет.

Монти наконец смотрит в мою сторону, глаза наполняются непролитыми слезами. — Я знаю, что она не смогла бы.

— Черт возьми, Монти. Надавливая на свои глаза, я возвращаю эмоции обратно.

— Какого черта?

Он хихикает, но смех получается водянистым и сдавленным.

— Все те разы, когда я просил тебя прийти ко мне первым, это не потому, что я думал, что ты недостоин просить об этом мою дочь. Это потому, что я заботился о тебе. У Миллер есть острая потребность быть лучшей в том, что она делает, даже если это не то, что она так сильно любит, и я хотела поговорить об этом до того, как ты поставишь на карту свое сердце. Кай, возможно, она не останется, но я могу обещать, что если она уйдет, то не из-за тебя. Ты должен это понять.

Я глубоко вздыхаю. — Я заметил это в ней, ее потребность быть лучшей. Как будто она ценит себя в отметках и достижениях.

— Да, — говорит он. — Она когда-нибудь рассказывала тебе, из за чего это?

— Не в прямо говоря, но у меня такое чувство, что это связано с тем, как вы двое стали семьей. Я думаю, что есть какое-то остаточное чувство вины. Как будто она чувствует себя виноватой за то, что оторвала тебя от той жизни, которой ты жил в то время, когда умерла ее мама.

Монти кивает, не отрывая взгляда от поля. Он прочищает горло. — Да, у меня было предчувствие, что именно это и происходит. Мы говорили об этом, но я не думаю, что она когда-либо по-настоящему понимала, что ничто в нашей ситуации не было жертвой.

Снова найдя Макса и Миллер, я смотрю, как мой сын лежит у нее на плече, аккуратно проводя руками по тому месту, где свисает ее майка.

— Ты любишь ее?

Спрашивает Монти.

— Люблю. До безумия люблю.

— Она может разбить тебе сердце.

— Я все равно буду любить ее.

— Я знаю.

— Я еще…

Я пожимаю плечами и делаю вдох.

— То, что слетает с уст этой девушки? Кто, черт возьми, ее вырастил?

Между нами раздается смех, эмоциональный момент приостанавливается, пока мы наблюдаем за моим сыном и его дочерью вместе.

Монти удовлетворенно вздыхает. — Просто знай, что я полюбил ее первым.

Я киваю. — Я всегда буду любить ее.

Слева от меня Кеннеди вприпрыжку поднимается по лестнице в блиндаж, а за ней по пятам следует не кто иной, как Дин Картрайт. Я бы мгновенно растерялся, если бы кто-нибудь из команды противника зашел в наш блиндаж, но Дин? Все мои чувства находятся в состоянии повышенной готовности.

Мне не нравится этот парень, но лично мне он никогда ничего не делал. Однако он годами нападал на моего брата, пока мы росли, и после смерти нашей мамы я делал все что мог, чтобы защитить Исайю.

Дин учился в конкурирующей средней школе и спал с любой девушкой, с которой, как он узнал, встречался мой брат, из-за чего у Исайи появился настоящий гребаный комплекс, когда дело доходило до отношений, ведь у него ни разу не было преданной партнерши, которая ему не изменяла. Он постоянно наговаривал на него всякую чушь на поле, и хотя моему брату нравится притворяться, что его это не трогает, правда в том, что в глубине души Исайя чувствителен.

Поэтому я годами держал Дина подальше от него, если только мы не играем против "Атланты", как в эти выходные. Любой, кто создает проблемы с моим братом, автоматически становится проблемой для меня.

— Что по твоему ты здесь делаешь?

Спрашиваю я, спрыгивая с перил блиндажа.

На лице Дина появляется самая раздражающая ухмылка, когда он поворачивается в мою сторону.

— Игра завтра, Картрайт.

Тревис делает шаг вперед. — Тебе здесь не рады.

— Что с вами не так, ребята? Сегодня День семьи. — говорит Кеннеди

— Именно, — восклицает Исайя. — Его не должно здесь быть.

Дин поворачивается к моему брату, и эта раздражающая ухмылка превращается в оскал Чеширского кота. Знающий и напыщенный. Он делает шаг ближе к Кеннеди, отчего мой брат краснеет.

Исайя делает быстрые шаги к ним двоим, но я перехватываю его, кладя руки ему на грудь, чтобы удержать.

— Отъебись от нее нахуй, — шипит он через мое плечо.