— Я… — я качаю головой. — У меня еще ни с кем не было такого.

— У меня тоже.

— Но…

Он выдыхает смешок. — Когда я сказал, что Макс был сюрпризом, я имел в виду именно это. Ты единственный человек, с которым я когда-либо хотел быть так близко.

Его пальцы находят меня первыми, погружаясь между нашими телами и пробегаясь по всему моему интимному месту. Я чувствую, насколько я готова, по тому, как легко он скользит по мне.

— Такая влажная, Миллс.

Я немного шире раздвигаю ноги, выгибаю спину и провожу киской по его эрекции.

Кай скользит влажными пальцами по своему члену, покрывая его моими соками. Он снова устраивается на мне, опираясь на одну руку, пока я глажу его по спине, прижимая к себе.

Он наблюдает за мной с нескрываемым восхищением, его губы опускаются, чтобы снова попробовать мои на вкус.

— Пожалуйста, позволь мне сказать это, — шепчет он мне. — Я пытался показать тебе все лето, так что позволь мне просто сказать это в последнюю ночь, пока ты у меня есть.

— Расскажи мне.

Он прижимается своим носом к моему. — Я люблю тебя. Боже, я так сильно люблю тебя, Миллер, что мне кажется, это может убить меня.

Я быстро киваю, потому что он не позволяет мне сказать это в ответ, пока я пытаюсь сдержать давнюю эмоцию, мои руки тянутся к нижней части его позвоночника, чтобы заставить его войти в меня.

И с этим признанием он наклоняет бедра и толкается внутрь.

Кожа к коже.

Теплый, толстый и такой умопомрачительно большой.

Наши разинутые рты соприкасаются друг с другом, наши бьющиеся груди поднимаются и опускаются синхронно.

— О Боже мой, — выдыхаю я. — Кай, ты чувствуешь…

— Невероятно. Ты чувствуешь себя невероятно, Миллер, — заканчивает он за меня. — Я чувствую каждый дюйм тебя.

Во всем этом чувствуется привязанность. Не только физическая связь, но и наших сердец. Такое чувство, что мы принадлежим этому месту, вместе, и осознание того, что я — причина, по которой все закончится завтра, обжигает от свежих слез, скатившихся у основания моих ресниц.

Я ошеломлена. Его телом. Тем, что я чувствую к нему. Болезненным напоминанием о том, что завтра все это закончится.

Кай двигается, медленно перекатываясь своим телом по моему, его таз с каждым движением самым восхитительным образом касается моего клитора. Я прижимаю его к себе, когда комната наполняется отчаянными вздохами. Он украшает мою кожу мягкими укусами и успокаивающими поцелуями, бормоча, как сильно он меня любит, как благодарен за меня, как сильно я все изменила для него.

Но разве он не видит, как сильно поменял меня?

Это я был полностью разобрана и переделана за последние восемь недель.

— Миллер, — шепчет он, большим пальцем вытирая слезы с моих щек. — Не плачь.

Я глажу его по щеке, удерживая зрительный контакт. — Я ничего не могу с этим поделать.

Он продолжает двигаться внутри меня, это ошеломляющее количество любви окружает нас обоих. Кай целует меня в щеки, вытирая мое лицо, в то время как слезы продолжают заливать меня, подавляя мои чувства. Он подтягивает одну из моих ног ближе к груди, обхватывая рукой мою задницу, чтобы проникнуть глубже, ближе, и я никогда не чувствовала ничего подобного.

Это интимно.

Это связь.

Это любовь, и это ужасно больно, потому что все это закончится.

Кай отстраняется, чтобы посмотреть на меня, и тогда я вижу блеск в его глазах. Он тоже все это чувствует.

— Миллер, — говорит он, убедившись, что я обращаю на него внимание. — Если ты когда-нибудь решишь перестать убегать и создать свой дом… Сделай это со мной.

Сдавленный всхлип вырывается у меня, и все, что я могу сделать, это кивнуть в знак согласия. Если я когда-нибудь и изменю свою жизнь, поменяю направление, то только ради него.

Мы держимся друг за друга, пока наши тела движутся синхронно, позволяя им сказать все то, что я не могу.

И той ночью, когда Кай шепчет мне на ухо, что сегодня был хороший день, я не говорю ему, что все эти дни могут быть хорошими.

Потому что для меня это был самый последний.

Глава 37

Кай

— Мяч! — кричит судья.

Черт.

Я собираюсь провести этот гребаный отбивающий, а затем выполнить пробег с нагруженных баз во второй раз за этот тайм.

Трэвис встает со своего места на корточках и бросает мне мяч из-за домашней тарелки. Даже несмотря на маску, закрывающую его лицо, я вижу озабоченность в его нахмуренных бровях.

— Давай, Эйс, — зовет Коди с первой базы.

— Поехали, Кай, — добавляет мой брат.

Выдыхая, я прохаживаюсь по холму, но вижу только ее.

Миллер в моей майке и держит моего сына на руках на этом холме.

Я в полной растерянности из-за визуальных эффектов, воспоминаний. И они становятся только хуже, когда я снимаю кепку и вижу ее там.

Прошла неделя.

Одна мучительная неделя с тех пор, как Миллер уехал.

Прошла неделя с тех пор, как я начал поправлять Макса каждый раз, когда он видел ее фотографию и называл ее мамой.

Прошла неделя с тех пор, как я начал использовать подушку, на которой она спала в моей постели, вместо моей собственной, молясь, чтобы ее сладкий аромат каким-то образом впитался в волокна и остался навсегда.

Прошла неделя с тех пор, как этот мир, который я создал, эта маленькая семья, которую я, наконец, мог считать своей, распалась, снова оставив меня и моего сына вдвоём.

Также прошла неделя с тех пор, как я слышал ее хриплый голос, слышал, как она произносила мое имя. Мы не разговаривали с тех пор, как она ушла, потому что я пообещал себе, что не буду ее удерживать.

Вместо этого я прибегал к ее отцу, чтобы получить информацию.

Она добралась благополучно?

Она хорошо спит?

Она счастлива?

Эти последние два вопроса не могут быть дальше от моей собственной реальности, поэтому ради нее же самой, я надеюсь что у нее дела идут лучше, чем у меня. Я надеюсь, что она найдет все, что ищет. Я надеюсь, что она найдёт свою радость.

Потому что я чертовски уверен, что потерял свою.

— Малакай, сосредоточься, — кричит Исайя из-за моей спины.

Стадион переполнен перед этой сентябрьской игрой, от которой зависит наша игра на плей-офф. Сегодня вечером у нас есть возможность вступить в клинч, и я только что перешел на бег в последнем бою.

Боже, они собираются отчитать меня позже в послематчевых репортажах, но мне насрать. Все эти разы я говорил Миллер, что давление — это привилегия, что для меня большая честь оправдывать ожидания. Но я ничему не соответствую.

Когда мои бутсы вонзаются в землю, Трэвис объявляет мою подачу, подавая мне четырехслойный фастбол. Я киваю, выпрямляясь, чтобы выровнять пальцы над мячом в перчатке, прежде чем оглянуться через плечо, чтобы проверить, нет ли бегунов, но когда я это делаю, все, что я вижу, — это базы, на которых мы бегали с ней только на прошлой неделе.

Когда я был счастлив. Когда она была счастлива. Когда она была моей.

Я стряхиваю с себя этот образ и бегу по своей подаче, используя все свое тело, чтобы бросить мяч, прежде чем позволить ему оторваться от моих пальцев. Он парит прямо над полем, как раз на той высоте, которая нужна отбивающему, чтобы отправить его в полет на левое поле.

Это именно то, что он делает, выигрывает турнир большого шлема и меняет счет на 5–0 еще до того, как я получаю аут в третьем иннинге.

Черт.

Толпа освистывает. Громко. Оглушительно, и я не думаю что это как-то связано с нашими соперниками и вообще со мной.

Трэвис начинает свою прогулку к насыпи, но Исайя отталкивает его, вместо этого заходя со своей позиции.

Мы оба прижимаем перчатки ко рту, чтобы заговорить.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Тебе не кажется, что со мной, блядь, не все в порядке, Исайя?

— Да, ты прав. Ужасный вопрос.

Вся моя гребаная жизнь развалилась семь дней назад, и это было не из-за недостатка любви или желания друг друга. Это было просто потому, что мы шли двумя разными путями, которые пересеклись всего на два коротких месяца.