Он использует руки, чтобы приподняться надо мной, ровно настолько, чтобы я могла наблюдать, как его внимание снова переключается на мои губы.

— Кай. — Я сглатываю, кончики моих пальцев скользят по его прессу, обводя его рельеф.

Его живот напрягается, он делает резкий вдох, и мне приходится собрать все свои силы, чтобы не приподнять бедра и не потереться об него, чтобы почувствовать именно то, что я до смерти хотела почувствовать.

Он хочет поцеловать меня. Я хочу, чтобы он поцеловал меня. Я также действительно хочу сбросить несколько слоев одежды, которые разделяют наши тела. Но я вижу по его измученному выражению лица, что он корит себя за то, что хочет меня, и хотя иногда я подвергаю его этой пытке, потому что это весело, я не могу дать ему ту, по которой он будет скучать. И после того что он мне сказал, я поняла что он не может держаться отстраненно, как это могу я.

— Прекрасно, — говорю я, снимая напряжение. — Я буду обниматься с тобой, но только потому, что не могу допустить, чтобы ты ревновал меня к своему сыну из-за этого.

Его лоб опускается со смесью сожаления и облегчения от того, что ситуация не обострилась.

Кай переворачивается на спину, широко раскинув руки, подталкивает мою голову, чтобы она легла ему на грудь. Я так и делаю, кладя руку ему на талию.

Для меня это в новинку. У меня никогда раньше не было отношений, и я не из тех, кто задерживается после перепихона, но с ним… Я, на удивление, не испытываю ненависти.

— Ты заставляешь каждую женщину, которая делит с тобой постель, обниматься?

— Я не могу сказать тебе, когда в последний раз делил постель с женщиной.

Я поднимаю взгляд, чтобы понять, о чем, черт возьми, он говорит.

— Я не могу сказать тебе, когда в последний раз был с кем-то. Последний раз это было задолго до Макса.

Ну, трахни меня. С этими словами умирает моя последняя надежда на случайный перепихон.

— Знаешь, я могла бы помочь с этим. Это, готова принести себя в жертву — заняться с тобой сексом, но в этом смысле я буду мученицей.

Он усмехается. — Я не нуждаюсь в твоей благотворительности.

— Почему бы и нет? Я могда бы воспользоваться списанием налогов.

Кай полностью меняет тему. — Спасибо, что привела Макса сегодня на поле. Это очень много значит для меня.

— Не могу поверить, что никто другой никогда не приводил его с собой.

— Я никогда не просил их об этом. Я ни с кем из не разговаривал достаточно долго, чтобы спросить.

— Но ты говоришь со мной.

Его голубые глаза полны нежности. — Да, Милли. Я говорю с тобой.

Я снова кладу голову ему на грудь, еще раз успокаивающе обводя линии на его ребрах.

— Помимо искушения убить моего кэтчера, — добавляет Кай, зевая, — сегодня был хороший день.

— Все дни могут быть такими хорошими.

Его дыхание замедляется, а слова звучат едва ли не сонным шепотом, когда он говорит: — По крайней мере, в течение следующих шести недель.

Глава 17

Кай

— Папа.

Сладкий аромат сахара наполняет мой нос, когда я делаю глубокий вдох.

— Папа.

Мое тело вжато в матрас, мои руки обнимают… Миллер.

Миллер в моей постели, вернее, я в ее.

Снова делая вдох, я притягиваю ее ближе, пока все ее тело не оказывается на мне, а голова не утыкается в изгиб моей шеи.

Она похожа на рай. Теплая и уютная. Она также похожа на мою.

— Папа.

Я резко открываю глаза и вижу своего сына возле кровати, сидящего на руке Монти, они оба смотрят на нас сверху вниз.

Макс улыбается. Монти — нет.

— Дерьмо, — выдыхаю я.

Я тридцатидвухлетний мужчина, которого чей-то отец застал в постели.

— Ну, я не уверен, как я собираюсь вычищать эту картину из своего мозга, — сухо говорит он.

Миллер шевелится, когда слышит голос отца, но этого недостаточно, чтобы полностью разбудить ее. Вместо этого она еще сильнее прижимается ко мне, закидывая ногу на мои бедра, где у меня начинается бушующий приступ утреннего стояка. Я как нельзя более благодарен судьбе за то, что на этой гостиничной кровати есть толстое стеганое одеяло.

— Папа, — снова говорит Макс, и Монти кладет его на матрас, позволяя ему подползти к нам.

— Привет, Макси.

Мой голос звучит по-утреннему хрипло, когда он взбирается по моему торсу.

— Я скучал по тебе прошлой ночью.

Он устраивается у меня на животе, кладет голову мне на грудь и смотрит на спящую девушку. Я обхватываю рукой его маленькое тельце, так, что они оба оказываются в моих объятиях, и он осторожно протягивает руку, чтобы коснуться ее кольца в перегородке. Этого легкого прикосновения достаточно, чтобы разбудить ее, и, когда она открывает глаза, она смотрит прямо на моего сына, на ее губах расцветает сонная улыбка.

— Доброе утро, Баг.

Он улыбается ей в ответ.

Этот момент был бы намного приятнее, если бы они вдвоем уютно устроились у меня на груди, и если бы Монти все еще не смотрел на меня сверху вниз.

— Доброе утро, Милли, — приветствует ее отец.

Миллер резко оборачивается, понимая, что он здесь. — Какого черта, пап? — спрашивает она, быстро накрываясь одеялом, не то чтобы тут было что скрывать.

Ей повезло, что ей не приходится иметь дело с таким бешеным стояком, как у меня сейчас.

— Туз, — начинает Монти, направляясь обратно в мою комнату. — Я думаю, нам стоит поговорить.

— Я не думаю, что мы должны это делать.

— Тащи сюда свою задницу!

Миллер закатывает глаза, переваливается на другую сторону кровати взяв Макса с собой, щекочет ему живот, чтобы он был занят, пока я пойду беседовать с ее отцом.

После того, как я справляюсь со своими делами в ванной, я встречаюсь с Монти в своей комнате, закрывая за собой смежную дверь.

— Это не то, что ты мог подумать, — говорю я ему, отыскивая рубашку, чтобы прикрыть грудь.

— Мне насрать, как это выглядит. Чем вы двое занимаетесь, не мое дело, но Милли уезжает меньше чем через два месяца.

Я замолкаю на полуслове. — Какого черта все чувствуют необходимость постоянно напоминать мне об этом?

— Потому что я забочусь о тебе.

— Ну, ты не обязан этого делать. Я спал там только потому, что твоя храпящая задница занимала всю мою кровать.

На его губах появляется улыбка.

— Я серьезно, Монти. Пожалуйста, не трать свое время на речи чрезмерно заботливого отца. В этом нет необходимости.

Он поднимает руки вверх. — Это не то. Я просто хотел поговорить с тобой, потому что у Миллер есть своя жизнь, к которой она собирается вернуться.

— Иисус, я знаю это, хорошо?

— Позволь мне закончить, — говорит он. — У Миллер есть жизнь, к которой она возвращается, жизнь, ради которой она надрывала задницу. Вы двое взрослые люди. Чем бы ты ни занимался в свободное время, это касается вас двоих, но я прошу — нет, я говорю тебе, если наступит момент, когда ты захочешь попросить ее не остаться, — сначала поговори со мной.

Какого черта? Я бы никогда не попросил ее об этом. Я знаю, что значит для нее это лето. Прошлой ночью, когда она дала мне время прервать наш поцелуй, она ясно дала понять, что она просто пройдет мимо. Ее ждет мечта всей ее жизни.

— Все совсем не так.

Монти пожимает плечами. — Просто имей это в виду. Приходи ко мне, если это изменится для тебя.

Глава 18

Миллер

Вайолет: Не хочу быть придирчивой, но, пожалуйста, скажи мне, что ты готовила выпечку. У тебя есть пять недель, пока рецепты не попадут в журнал.

Миллер: Начинаю с сегодняшнего дня.

Вайолет: Начинаешь?!

Смазывая сотейник сливочным маслом, я убавляю огонь на плите с одной конфоркой. Удобно иметь мини-кухню в моем фургоне, но пламя немного неравномерное, сковорода нагревается с разной скоростью, поэтому, мне приходится работать медленно, когда я экспериментирую в своем маленьком домике на колесах.

Мы вернулись в Чикаго на несколько дней, как раз вовремя, чтобы ощутить первую летнюю жару в городе. Только на прошлой неделе было влажно и шел дождь, но сейчас погода совсем поменяла свое направление, а в фургоне душно, как в печке. Но у меня нет особого выбора, кроме как приступить к разработке этих рецептов, особенно в те редкие моменты, когда у Кая бывает выходной от бейсбола, как сегодня.