Шойду решительно встал и взял книгу.

– Иди на кухню. Я прикажу, чтобы для твоего птенца готовили отдельно. И придумай, как теперь будешь разрываться между ним и своей работой. Поблажек не будет.

Лала с горечью поняла, что их почти дружеские отношения с Мастером Шойду только что закончились.

И тем удивительнее для нее было следующее утро. Как ни в чем не бывало он пришел в ее комнату с рассветом и лично принес еще теплые потрошки для птенца и с детской радостью наблюдал, как жадно ест соколенок. На третье утро даже анук перестал шипеть при виде Шойду. Мастер-соколятник делился с Лалой маленькими хитростями, неописанными в книгах по выращиванию птенцов, и больше не пытался выпросить у нее синего сокола.

Когда голубой пух стал превращаться в первые настоящие перья, отливающие металлической синевой, Шойду сказал, что пора знакомить птенца с другими птицами. Он должен перенимать повадки и уметь понимать сородичей. Для этого необходимо перевести его в соколятню. Лала оттягивала этот момент до последнего, как мать, которая боится впервые отпустить своего единственного ребенка на улицу без присмотра. Но день переселения неминуемо наступил. К тому времени уже было обустроено гнездо для Джоха, так назвала она своего синего сокола. Надежная сетка защищала гнездо от чрезмерного внимания сородичей, а обильный корм и новое окружение примирили Джоха с переменой жилища. Впрочем, больше переживала Лала. Она так торопилась вернуться с вечерней охоты и убедиться, что с Джохом все в порядке, что опять забыла наловить ящериц для анука. Шойду веселился, глядя на ее смятение, но и хвалил за безмерную любовь к своему соколу.

Все это время сны не посещали Лалу, но она и не волновалась – слишком много было дневных забот. Она с удовольствием приняла приглашение Мастера Шойду вместе съездить в пустыню на вечернюю охоту, как это было в начале их знакомства, но в последний момент его вызвали в Совет, и совместную охоту отложили. А ночью, спустя многие месяцы, ей приснился Мастер Шай. Он молча сидел с ней рядом на скалистом обрыве и бросал в пропасть мелкие камешки, которые взлетали на небо и превращались в звезды. Ни на один из ее вопросов он не отвечал, но его присутствие успокаивало. А когда небо со звездами выцвело и сам Шай стал полупрозрачным, он вдруг еле слышно прошептал:

– Не сожалей. Или ты, или тебя. Триединству быть…

– Учитель, что это значит?! – только и успела она воскликнуть, но ответом была звонкая и прозрачная пустота на том месте, где только что сидел Шай.

Свитки с переписанными толкованиями снов поведали Лале, что брошенные в пропасть камни, ставшие звездами на небе, значат грядущий злой проступок, обратившийся в добро. Суматошный день не оставил ей времени на осмысление сна, а потом и вовсе наступил долгожданный вечер совместной охоты с Мастером Шойду, и Лала забыла о камнях и проступках.

Джоха уже несколько дней кормил приставленный Мастером Шойду немой помощник, которому обещали отрезать руку, если кто-то узнает, что в соколятне появился необычный птенец, поэтому отлучиться можно было надолго. Забытое Лалой чувство, когда не надо спешить, разливалось вместе с прохладным вином по телу и располагало к разговорам. Но Мастер Шойду отвечал невпопад, постоянно озирался и после каждого глотка вина закидывал в рот маленькое семечко, не предлагая Лале. Когда число звезд на небе перевалило за десяток и пора было собираться обратно, Лала вдруг не смогла встать. Она глупо хихикнула:

– Надо же, вроде обычное вино.

Шойду даже не улыбнулся. Он стоял над ней, как башня, и выливал остатки вина из бурдюка прямо в песок. Лале показалось, что вино течет медленно, как масло. Понимание пришло с ударом сердца, таким отчаянно-мощным, что Лала покачнулась. А потом ее окутало ледяное дыхание Хвори Пустыни, и звезды стали гаснуть одна за одной.

– Зачем? – с трудом выдохнула она.

– Мне жаль тебя, сестра Лала из Небесного Ока. У меня никогда не будет такого прекрасного помощника. Но синий сокол – это уже слишком. С нас хватало и дикого анука. Если бы ты сразу мне его отдала…

– При… чем… анук?

– Ты невнимательна, сестра. Первый Кодекс ясно говорит про Триединство Пустыни. Облачный дром и золотой анук, сами выбравшие тебя, – это не просто так. В Совете нет единства. Кое-кто предлагал сразу тебя убить, кто-то – сослать в дальние оазисы. Но меня интересовал синий сокол. Если все правда, он должен был у тебя появиться. И он появился.

Шойду улыбался, глядя, как Лала, дрожа, пытается отползти от него. Соколы спокойно чистили перья, сидя на хурджах, не обращая внимания ни на людей, ни на дромов. Между тем сумерки сгущались, и единственным светлым пятном в поле зрения Лалы оставался Снег. Она цыкнула ему, но звук получился настолько слабым, что Шойду не обратил на это внимания. А вот Снег обратил и настороженно подошел ближе, мягко ступая по песку.

– Что… за… яд… – тянула время Лала, безмолвно умоляя Снега понять ее.

– Особый и очень хороший. Легко побеждается семенами чернолиста. Ты не могла знать, не кори себя. В Заморье у вас легенды ходили про зелья нашего мира, не так ли? И тех жалких лет, что ты тут провела, не хватило на изучение всех снадобий.

– Я… Мастер Смерти… яды меня… не должны…

– Этот особенный, – гордо сказал Шойду.

Лала увидела, как белое пятно позади него становится все больше, и с трудом отползла еще на пару шагов.

– Что… будет… с Джохом?

– О, не переживай. Он слишком мал, чтобы привязаться к тебе до смерти, так что страдать не будет. Обещаю, – он торжественно приложил руку к сердцу, – буду заботиться о нем, как о собственном ребенке.

– Снег! – кашляя, крикнула Лала.

Шойду обернулся и тут же получил мощный удар в лицо. Дромы дерутся редко, и со стороны это выглядит даже смешно: они встают на задние ноги и бьют противника передними. Большого вреда это не причиняет, если противник дром. Что будет с человеком, получившим двумя широкими копытами в лицо, Лала раньше не задумывалась. Шойду упал рядом с ней, хватая воздух разбитым ртом, а Снег перешагнул через него и склонился над Лалой. Он обнюхивал и облизывал ее, словно радуясь возможности беспрепятственно высказать свою любовь к хозяйке. Сквозь туман и тошноту в голову Лалы стучалось одно слово: противоядие. Она с трудом повернулась к лежащему Шойду и слабеющими пальцами стала шарить по песку. Семена чернолиста, которые он держал в руке, разлетелись и смешались с песком, но Лале было некогда выбирать. Она закинула в рот все вместе. Песчинки царапали горло, но она, уже теряя сознание, заставила себя их проглотить.

Казалось, наступила глубокая ночь, когда Лала смогла открыть глаза и осмотреться. Но звезды лишь немного изменили свое положение на небе. Шойду стонал рядом. Снег дышал ей в лицо, а соколы уже запрятали головы под крылья и, похоже, собрались ночевать под открытым небом. Лала поднялась, но тут же согнулась пополам и с утробным стоном вернула песку весь ужин, а то и обед. Сразу стало легче.

Опасаясь пить из запасов Шойду, она вытерла желчь с губ, потом обыскала вещи, взяла его кинжал, мгновенно налившийся тьмой в ее ладони, и склонилась над распростертым телом. Было похоже, что у Шойду сломаны лицевые кости, но дышал он ровно. Словно почувствовав ее взгляд, Шойду разомкнул окровавленные веки.

– Ну, давай… – со свистом выдохнул он.

– Что? – не поняла Лала.

– Или ты, или тебя…

– Я не хочу вас убивать.

– И я… не хотел… – прерывисто просипел Шойду.

– У меня много вопросов. Меняю ответы на жизнь и здоровье, – тоном успешного торговца сказала Лала. – Я вас вылечу, и Совет ничего не узнает.

– Ты… ничего не понимаешь. – Как ни больно было Шойду, он усмехнулся.

– Вот и расскажете, что тут у вас творится. Ехать сможете?

– Да.

Лала помогла Шойду взгромоздиться на его зверя, забрала всех соколов себе и медленно, окольными путями, чтобы не попасться запоздалым прохожим, вернулась в соколятню. Раны его оказались не такими опасными, как думалось в пустыне. Заклеивая у себя в комнате их той же смолой, которой она спасала яйцо, Лала улыбнулась совпадению и рассказала об этом Шойду. Он не нашел ничего смешного. После обработки ран Мастер-соколятник чувствовал себя сносно и смог поддержать разговор, осторожно потягивая через соломину зунж – теплый целебный отвар.