– Она идет за нами, эта женщина, – шепнула Лала через некоторое время.

– Да, она хочет узнать, съешь ли ты сыр.

– Зачем?

Ашгар нахмурился.

– Похоже, тебе придется доказать твое право называться Мастером Смерти, если ты не знаешь простейших правил.

Лала ойкнула и виновато хихикнула:

– Простите, я просто задумалась. В пустыне за мной люди не ходили.

Лала остановилась, обернулась к торговке, откусила большой кусок сыра напоказ и вежливо улыбнулась, не переставая жевать. Озабоченные морщины старухи разгладились, и она сразу же отстала. Невольные свидетели этой сцены тоже повеселели и перестали присматриваться к Лале. Ашгар кивнул и бросил свой недоеденный кусок пробегающей собаке.

– И все же озвучь мне то, что ты сейчас сделала.

– Если Мастер Смерти собирается проводить в Пустыню человека, он строго постится, пока солнце не коснется горизонта. Откусив сыр, я показала этой женщине, что не собираюсь никого лишать жизни в ближайшее время.

– Хорошо. Вот мы и дошли.

Лала изумленно озиралась. Подход с другой улицы полностью менял внешний вид постоялого двора. Целомудренная белизна купола была сплошь и рядом испещрена разноцветными письменами, рисунками и кляксами птичьего помета. Вьющиеся растения цеплялись тонкими усиками за стену и возносили к небу распахнутые пасти белых цветков с одуряющим ароматом. Задумчивая коза без привязи жевала, судя по страдающей морде, что-то несъедобное, а в красном песке купались птицы. К обители мастеров Смерти вся живность относилась вообще без почтения.

– Надо же, как быстро мы… – Лала не закончила фразу: из небольшой дроммарни, примыкающей к куполу постоялого двора, раздался нетерпеливый храп. – Снег! Он меня услышал!

Не спрашивая позволения отлучиться, Лала забежала в дроммарню и вывела Снега, который попутно от радости обслюнявил и разлохматил ее прическу.

– Облачный дром. Золотистый анук. Убийца Мастера Смерти. Чем еще ты нас обескуражишь, сестра Лала? – Мастер Ашгар сдержанно улыбнулся.

Лала будто наткнулась на стену, и радость от встречи со Снегом спряталась в складках ее плаща.

– Я не убивала своего учителя, – сказала она, глядя на дрома.

– Ты не хотела его убивать, да. Ты не знала ритуала ухода Мастера. – Ашгар потрепал Снега по шее. – Пройдоха Шай почему-то не сказал тебе о нем. Он был самым умным и дальновидным из всех моих братьев по Ордену. Значит, он хотел, чтобы все случилось именно так.

– Мастер, не пугайте меня! – Лала невольно сжала ладонь, лежащую на плече Снега, и тот недовольно фыркнул, когда лишился нескольких шерстинок.

– Брось эти женские повадки, сестра Лала! Тебе не свернуть с пути, так что наберись стойкости. У тебя есть Первый Кодекс?

– Конечно.

– Прочти там про последний день Мастера Смерти. Прямо сейчас, как вернешься в свою комнату. Потом делай что хочешь, но вечером советую прогуляться в порт. Ты там найдешь много интересного.

– Благодарю, Мастер Ашгар. Стоит ли мне чего-то там опасаться?

– Опасаться стоит тебя. Поэтому, будь добра, оставь кинжал дома. Не хватало Совету завтра еще разбирательств с Управой порта.

При упоминании Управы Лала снова окунулась в соленую воду воспоминаний и не расслышала слов прощания Ашгара, только рассеянно кивнула ему в ответ.

Первый Кодекс лежал там, где она его оставила, – на полу у кровати. Лала села на теплый песок и взяла книгу, даже не потрудившись переодеться. Ее мучила жажда после козьего сыра, но думать она могла только об одном: почему члены Совета испугались того, как умер Мастер Шай? Как только Лала нашла нужную главу, анук вспомнил, что он не браслет, а змея. Золотистый ручеек утек под дверь, и она даже не побежала за ним. Лала была уверена, что дальше миски с молоком старого Аша ее питомец не уползет. И все же если бы сейчас Учитель или Мастер Ашгар спросили, почему она так в этом уверена, она вряд ли ответила бы. Новое знание поселилось в ее голове совсем недавно, после дикого ночного кошмара, и ей еще предстояло разобраться со всем этим.

Водя пальцем по шелковистым страницам Кодекса, Лала стала читать вслух:

– «О времени своего ухода в Пустыню Мастер Смерти узнает после трех сновидений. К нему последовательно являются облачный дром, золотистый анук и синий сокол, триединство сил Пустыни. Это значит, что Пустыня зовет его. Мастер должен передать свои дела и свое оружие Ученику и удалиться в одиночестве перед закатом. Обратившись Лицом к уходящему солнцу, Мастеру надлежит сесть, сделать глубокий надрез на левой руке заточенным стеклом и ждать, пока Пустыня не возьмет его кровь, силу и жизнь. Так и только так…» Что за шутка?

Лала перебила сама себя и уставилась на песок, будто ждала от него ответа. Мастер Шай из всего прочитанного выполнил только одно – передал ей дела. Торопливо, будто у нее сейчас отберут книгу, и она не узнает главного, Лала продолжила:

– «Так и только так сохраняется равновесие Пустыни. Ни в коем случае нельзя допускать чрезмерно частого соединения крови двух мастеров и песка в черные шуларты. Пустыня сама дарит их людям, когда приходит время. Ни при каких обстоятельствах один Мастер Смерти не должен пускать кровь другому, ибо в таких случаях соединение сил может стать неконтролируемым и необоримым, что также нарушает равновесие Пустыни. Ответственность за исполнение ритуала ухода возложить на каждого Мастера, присягающего Совету». Хворь меня побери, Учитель! Зачем вы это сделали?!

Лала повалилась на спину и долго лежала, словно избитая, разглядывая равнодушный купол. Приполз анук и снова обвил ее запястье. К его мокрому от молока носу прилипли песчинки. Лала вспомнила новорожденных ягнят в оазисе – те тоже тыкались мокрыми мордочками в песок и были такими же чумазыми. Память скакала, как белка по веткам в той, далекой и простой жизни за морем. Все перепуталось и поплыло, качая Лалу. Замок Фурд, мокрый и мрачный под осенним небом, морщинистое лицо Асмы в дыму лечебных трав, липкие от вина руки Ростера, мокрый Снег, прыгнувший за ней в воду, мышонок, убитый Мастером Шаем, юговое вино и пена на губах умирающего Чигиша, бездушная улыбка госпожи Ишиндаллы, звездное небо… Бесконечное звездное небо над сияющими барханами. И не понять, где у этого мира верх, а где низ. И откуда-то из недр звездной тьмы тихий, но четкий голос Учителя: «Сбереги камни. Не отдавай все. Никому не верь!»

– Хорошо, Учитель!

– Я не учитель, очнись! – Над Лалой склонился озадаченный Шурн. – Скажи, сестра Лала, ты исповедуешь незнакомые мне новые истины? Ты спишь только на песке. Там, в пустыне, только так можно?

Лала прогнала остатки наваждения и недружелюбно скривилась:

– Скажи, брат Шурн, ты исповедуешь полное невежество и всегда будешь вламываться в мою комнату?

Шурн не заметил колкости. Или сделал вид. Он перешагнул через присыпанный песком Кодекс и поставил на стол кувшин, потом, нерешительно потоптавшись, предложил:

– Хочешь, я буду твоим провожатым в порту?

– Зачем? – Лала встала, отряхиваясь от песка.

– Ну… вдруг ты захочешь что-то узнать.

– А может, это ты чего-то от меня хочешь?

Лала невзначай оголила руку с ануком, и Шурн намертво прирос взглядом к золотистым чешуйкам. Не моргая, он монотонно ответил:

– Да, хочу. Я хочу воспользоваться твоей добротой ко мне. Благородный Лириш заставил меня сказать, зачем его ждут на заседании Совета. Он был поражен, когда узнал о твоем возвращении. Он сказал, что если ты – это правда ты, то Шулай ждут неспокойные времена и лучше быть с тобой заодно.

– Ты спросил, почему он так думает?

– Да. Он сказал, что знал Мастера Шая и его возможности, а еще он уверен, у тебя нет причин любить и защищать Шулай. Он… – Шурн скривился и попытался замолчать, но рот его открывался сам собой, отчего слова получались словно надкушенные, – он поу… прау… сил при-и-и-ивести тебя в порт! На у-у-у-ус… ловно-о-ое место.

Лала опешила, а потом рассмеялась и накрыла Тика рукавом. Шурн будто очнулся, протер глаза, но продолжал стоять, как пришибленный, часто дышал и вытирал пот со лба. Лала принюхалась к содержимому кувшина. Там был сардан – нежное фруктовое, чуть подбродившее питье с ледяной крошкой, которое у Ишиндаллы подавали по праздникам.