Графиня резко остановилась, обернулась к Элизе и уставилась на неё, немного нахмурив брови. Словно она стала презирать её ещё больше, и ей требовалось убедиться, что Элиза это заметила.
— Милочка, — снисходительно произнесла графиня, вновь быстро зашагав по тротуару. — Тебе известно, что в ближайшие недели может вновь разразиться война?
— Да, миледи, мой муж...
— Я знаю, что делает ваш муж, — резко зарубила довод Летиция. — Тем удивительнее факт, что ты до настоящего момента совершенно не чувствовала в себе потребность оказаться хоть сколько-нибудь полезной для города, в котором живёшь.
Щёки Элизы загорелись огнём. В начале их разговора, она чувствовала неловкость пополам со стыдом. Но теперь ощущала навалившееся отчаяние. Ей хотелось провалиться на месте — сквозь панцирь Иль’Пхора, и дальше, в самую бездну, — но она опасалась, что даже в этом случае услышала бы лишь осуждение за то, что она как-то не так падает.
Элизу вовсе не должно было волновать мнение и слова этой женщины. В конце концов, именно Элиза пришла, чтобы предложить ей помощь. Но Летиция будто видела её насквозь, искала изъяны и отточенным движением прикладывала к ним раскалённое клеймо.
Элизе хотелось ответить, хотелось дать отпор, но в сущности, как бы слова Летиции не казались несправедливы, в них не было и толики преувеличения.
— Дорогая, ты знаешь, что творится в городе? — продолжала хлестать её Летиция. — Бандиты собираются в организованные группы, сотрудничают с мэром и чиновниками, подминают под себя город. А честные горожане лишаются домов, мучаются от голода и жажды, отсутствия работы, никуда негодных образования и медицины. Будто в этом городе не требуется никто, кроме безмозглых солдат, готовых отдать жизнь за мэра в его войне. Хотя... — вздохнула графиня. — Откуда ты можешь это знать, раз привыкла одеваться в шелка и бархат, ни в чём себе не отказывая?
Элиза интуитивно дотронулась до браслета матери — единственного украшения, что при ней было. Она была одета в простое хлопковое платье, неприметные, покрытые пылью туфли. В то время, как платье графини было изысканным воплощением последней моды и даже поблёскивало несколькими жемчужинами возле выреза.
И ей вдруг показалось, что Летиция... специально выводит её из себя.
Они быстрым шагом почти бежали по оживлённой улице. Графиня двигалось плавно, приподняв подол и вздёрнув подбородок. Будто бы даже идти по грязной каменной кладке было выше её достоинства. Элиза, до этого отстававшая на шаг, наконец-то набралась смелости догнать её.
— Миледи, — обратилась она. — Миледи Летиция, могу я узнать, куда именно мы идём?
— В приют, — отозвалась графиня и слегка ускорилась, будто оскорблённая манёвром Элизы. — Там всегда не хватает рук. Подойдут даже неумелые. Ты когда-нибудь готовила своему мужу?
— Да, вчера я...
— Хорошо, значит сможешь отличить кашу от похлёбки. А большего и не потребуется.
— Я буду готовить? — удивилась Элиза.
И тут графиня рассмеялась. Прозвучало три отрывистых «хо», разделённых небольшими одинаковыми паузами. Это был и не смех вовсе, а скорее пародия на него, будто бы она специально изобразила эмоцию, чтобы обидеть Элизу. И изобразила не слишком умело.
— Готовить? — она фыркнула, отсмеявшись. — Ну что ты. Этим занимаются обученные повара. Ты будешь разливать суп бездомным. Может быть, это у тебя не получится испортить.
И вдруг Элиза вспыхнула. Она знала, что не должна проявлять неуважения. Знала, что её не должны ранить слова какой-то аристократки. Знала, что ей нужно просто вытерпеть этот разговор, чтобы получить то, зачем она пришла. Но у терпения есть одна прискорбная особенность. Порой, дойдя до предела, оно просто лопается.
— Почему? — она остановилась и выкрикнула это на всю улицу, но даже не устыдилась, заметив на себе любопытные взоры. Может быть, у стыда тоже есть свой предел? — Почему вы так себя ведёте со мной?
Летиция тоже остановилась. Затем развернулась, и Элиза увидела на её губах тень улыбки. Словно она только и ждала этого бессмысленного всплеска эмоций.
— Что ты имеешь ввиду? — спросила она спокойно.
— Вы грубите мне с самой нашей встречи! Насмехайтесь надо мной, и...
— Я над тобой насмехаюсь? — она очень недурно изобразила удивление. — Над той, кто за несколько лет пальцем о палец не ударил? Милочка, если тебе так показалось, то ты ошиблась. Я вообще не считаю тебя за человека. Вижу перед собой пустое место, не достойное даже того, чтобы с ним разговаривать. О людях я привыкла судить по делам. А ты, дорогая моя, не сделала за свою жизнь ничего, хоть сколько-нибудь примечательного. Так почему же я должна вести себя как-то иначе? Чем ты это заслужила? Тем, что твоя семья выдала тебя замуж за капитана? Тем, что у этого капитана оказался трёхэтажный особняк, битком набитый слугами, выполняющими все твои прихоти? Тем, что тебя, в отличии от тысяч других жителей города, сам мэр Олси зовёт на приёмы в ратушу? Вернее, не тебя, а твоего мужа. Что именно ты сделала для моего острова, чтобы заслужить моё уважение?
Элиза скривилась, и горло её перехватило. Не кашлем, нет. От него не осталось и следа, хотя быть может, сейчас бы он сыграл отличную службу. Яркий, суровый приступ мог бы пристыдить Летицию или хотя бы заставить её почувствовать брезгливое отвращение. Или, например, убить Элизу. И во всех этих вариантах ей бы не пришлось продолжать этот разговор.
Но нет — она почувствовала, будто её ударили. Грудь свело, так что не получалось даже вздохнуть. Щёки жгло пламя.
— Если я вам так неприятна, я просто уйду, — она буквально заставила себя произнести эти слова. И заставила свой голос прозвучать ровно и холодно, несмотря на подступившие к горлу слёзы.
— Уйдёшь? — улыбка на лице графини стала ещё шире, но так и не затронула глаза, отчего выглядела жуткой. — И этим ты думаешь разубедить меня в своей никчёмности? Если ты не смогла выдержать даже разговор со мной, как ты сможешь выдержать хоть что-нибудь? Там, в приюте, куда я тебя веду, люди нуждаются в помощи. Но помогать им дело нелёгкое. Куда тяжелее, чем идти рядом со мной по улице.
Элиза хмыкнула, потому что сомневалась, что это правда. Даже если бы ей под ногти загоняли раскалённые иголки, это было бы лучше этого разговора. И вдруг хищная улыбка Летиции превратилась в доброжелательную.
— Хотя само собой, помогать городу можно разными путями, — мурлыкнула она. — Каждый из этих путей требует самопожертвования разного рода, конечно. Однако не каждый обязан быть столь сложен, как тот, что я вам предложила.
И вдруг всё встало на места. Элиза даже ахнула, настолько цельная картинка показалась ей изящной и извращённо красивой. Летиция действительно была профессионалом своего дела. Человеком, способным для любой работы подобрать необходимый инструмент и применить его в точности по назначению.
— И если бы я смогла привести к вам Персиваля, то всё бы изменилось? — вкрадчиво, как она надеялась, с мольбой произнесла Элиза.
Глаза Летиции сузились, и в них на мгновение показались нотки подозрения. Будто бы она спрашивала себя, не поспешила ли с последним, решающим ударом. Не получился ли он слишком топорным, и не недооценила ли она собеседницу. Но было поздно, и они обе это знали.
Забавно, но именно мягкость этой женщине удалась более фальшиво, чем желчь.
— Персиваль Болло без сомнений очень занятой человек, — аккуратно начала Летиция. — Он солдат, и никто не может обвинить его в недостаточном рвении по отношению к защите города. Он, и я не побоюсь этого слова, настоящий герой. Мы обязаны ему всем, в том числе и своими жизнями. И я прекрасно понимаю, что он стал таким в том числе и благодаря вам. Так что, будь он с нами — решись он помочь нашему делу, — я бы нашла вам с ним достойное его заслуг применение.
Элиза улыбнулась. Как ни странно, она ни на секунду не сомневалась, что так бы всё и было.
— Что ж, — мягко сказала она, почувствовав вдруг, как напряжение схлынуло. — К нашему общему сожалению, Персиваль не собирается вам помогать. У вас есть только я — никчёмная жена бывшего солдата. У которой нет столь звучного имени, столь яркой истории и столь выдающихся заслуг. Нет его денег, его возможностей. Конечно, это не то, чего вы ждали, но это ровно то, чем нам с вами теперь предстоит распорядиться. Найти, как использовать во благо городу столь никчёмного человека, каким я, без сомнения, являюсь.
