Однако теперь, видя её состояние, вспоминая следы крови на её бедре, тёмную липкую лужу, в которую он вляпался в её кровати, он чувствовал себя мерзко. Словно предаёт её и собственными руками обрекает на смерть — или, по крайней мере, боится остановиться, чтобы увеличить её шансы поправиться и выжить.

Конечно же, в его планы входило показать её лучшему из практикующих на Талисо врачу уже через несколько дней. Он был готов даже задержать их экспедицию, невзирая на приказы отца, если возникнет такая необходимость. Но даже эта идея немного беспокоила его — ведь, что если врач, которого он найдёт, не просто поможет ей, но и определит причину болезни? Он знал, что его снадобье не останется в крови так надолго, чтобы его можно было вычислить, вот только порой достаточно лишь симптомов. И что случится в тот момент, когда врач предположит «отравление»? Вряд ли именно Эндрил станет первым подозреваемым, но сколько новых проблем в этом случае возникнет, оставалось лишь гадать.

Он не мог перестать думать о том, что миссия, на которую он подписал команду Бриджит Торн, всё больше походит на ту, что разрушит долгую, почти семейную идиллию их команды. Он боялся, что Бриджит Торн погибнет — из-за него ли, или по какой-либо другой причине, — ведь она является по сути единственной его настоящей союзницей и человеком, который в состоянии сдержать пиратов, так и не проникшихся к нему уважением или даже доверием.

Но кроме того, он никак не мог выкинуть из головы слова Брэндона Нельда, сказанные несколько часов назад. Боцман «Бури» во всеуслышание предположил, что Эндрил или адмирал Гривз умышлено планировали разделаться с командами необходимых им для переговоров северян. Это не было правдой, конечно. Однако было сложно отрицать — смерть Бриджит Торн и бунт, который непременно вспыхнет в этом случае, станут весьма неплохой возможностью избавиться от непокорных пиратов, не испортив миссию, которую ему поручил отец. Миссию, которую Эндрил во что бы то ни стало должен был выполнить, если хотел вновь заручиться его доверием и вернуться домой. И Эндрил знал, что его собственный флот — пусть и не слишком многочисленный — вполне в состоянии справиться с четырьмя кораблями пиратов. А при благоприятном стечении обстоятельств даже способен разделаться с командами четырёх кораблей, оставив сами корабли на плаву.

Именно это осознание угнетало его. Заставляло мешкать. Будто подмешивая Бриджит своё снадобье, он специально приносит её и всех северян в жертву ради собственной выгоды. Но в тоже время, именно это и успокаивало Эндрила. Заставляло двигаться дальше, добиваясь своего. Делать то, что он должен сделать.

Ведь он не просто любовник Бриджит Торн. Он её наниматель. А ещё он старший сын короля Мелтена Тан Гурри. Человек, который вскоре должен будет воссесть на троне, к которому ведут восемь ступеней — ступеней, ни одну из которых Бриджит Торн не сможет преодолеть. И в первую очередь он должен думать об этом. О благе для государства. Даже если то, что он должен сделать, выходит за рамки его собственных моральных ориентиров.

В конце концов, он всегда умел найти выход. Всегда умел придумывать оправдания. И всегда был в состоянии подобрать необходимый компромисс. Даже в разговорах с самим собой.

Так что, удостоверившись, что никого из команды северян нет поблизости, он дотронулся до прохладной позолоты дверной ручки. Каюта Бриджит не была заперта — в точности, как и любая на этом корабле. Бриджит с гордостью уверяла его, что пираты — свободный народ. Что они следуют за своим капитаном не по приказу, а потому что ему верят. И ровно до того момента, пока эта вера не иссякнет. Так что, потеряв бразды управления, нельзя спастись одним лишь толстым деревом или металлическим замком.

Когда он впервые услышал эти слова, то восхитился ими — посчитал эту парадигму справедливой и чуть ли не единственно верной. Однако сейчас, сжимая кулак на нагрудном кармане, в котором лежал пузырёк с остатками засушенных толчёных трав с восточного Царь-древа, понимал, что, возможно, Бриджит всё же стоило запереть свою дверь.

Он сделал несколько глубоких вдохов, будто собирался нырнуть под воду. Вновь повторил в голове сокровенное оправдание про отсутствие другого выхода. А затем зашёл в каюту девушки, с которой с таким упоением делил постель ещё совсем недавно.

В каюте было холодно. Похоже, обогрев не включали со вчерашней ночи. Перед ним была затхлая, промёрзшая дыра — впрочем, как и обычно. Заваленная смотанными в рулоны гобеленами, украденными с других кораблей, но не проданными. С несколькими мешочками драгоценностей и золотых монет. С разбросанной повсюду одеждой — всех самых ярких цветов и, в особенности, красного. С прикроватной тумбой, на которой стояла открытая и выпитая почти наполовину бутылка дорогого южного вина.

Он подошёл к кровати и поднял бутылку. Покрутил в руках, глядя на выцветшую за годы хранения в погребе этикетку, на которой виноградные лозы с набухшими красными ягодами змеями обвивали похожие на стволы деревьев колышки. Он не мог не порадоваться, думая о том, что собирается высыпать последнюю толчею снадобья, которое теперь едва покрывало дно крохотного пузырька. Не мог не подумать и «Что, если именно это станет для Бриджит последней каплей?».

Затем он откупорил вино, высыпал всё, что осталось в пузырьке, и взболтал бутылку, глядя, как порошок быстро растворяется в прозрачно-розовой жидкости.

Дверь в каюту неожиданно открылась. Эндрил не успел услышать шаги, не услышал щелчок дверного замка или скрип ссохшегося дерева. Он лишь вздрогнул, разжав пальцы, и бутылка вина с треском раскололась об пол. Эндрил даже не обратил внимание, что ему забрызгало чистые брюки, ботинки и даже попало на рубашку. Он смотрел перед собой. В открывшийся дверной проём, где теперь стоял Брэндон Нельд.

— Твою мать, — простонал он, так как именно такие слова первыми бессознательно пришли ему в голову, и на удивление могли описать каждый аспект сложившейся ситуации. Но затем, осознав наконец, как именно выглядит, он заставил себя повторить громче: — Бездна, твою мать!

— Принц? — Удивлённый не меньше Эндрила, Брэндон Нельд забыл и о приличиях, и о том, чтобы держать свой суровый надменный вид. — Что...

— Какого хрена ты врываешься без стука, безмозглый болван?! — опередил его Эндрил, надеясь, что внутренняя истерика проявилась в голосе ровно настолько, чтобы не показаться подозрительной. Затем он наконец нашёл в себе силы осмотреть испачканную одежду и в тоже время пропихнул пустой пузырёк от снадобья в карман брюк.

— Я не... — Брэндон продолжал глупо моргать, словно увидел призрака. И Эндрил воспользовался его заминкой, чтобы решительно прошагать в коридор, задев его плечом, надеясь ещё сильнее вывести из равновесия. Похоже, это было ошибкой, так как именно после этого, Брэндон закрыл наконец рот, выпрямился, слегка перегораживая Эндрилу дальнейший путь, и удивление в его взгляде сменилось недоверием и... угрозой. — Что...

— Прикажи кому-то убрать здесь, — вновь не дал ему задать вопрос Эндрил. И уже было собирался уйти, но Брэндон схватил его за руку. За ту самую руку, в которой буквально несколько секунд назад был зажат пузырёк, и которой теперь он держался за карман, не в силах убрать её.

— Что ты делал в каюте капитана? — Брэндон обвёл Эндрила взглядом, видимо пытаясь свыкнуться с тем, что и в самом деле его видит. Затем покосился на расползающуюся лужу в каюте, напоминающую в вечерней полутьме кровь.

— Это ведь и мой корабль, разве нет? — безразлично сбросил с себя руку боцмана Эндрил. — И я могу приходить и уходить, когда вздумается.

Это был плохой ответ, и Эндрил сразу это понял. Однако хорошего в голову никак не приходило. И мог ли он в принципе сказать что-то, развеявшее подозрение? Оставалось надеяться лишь, что Брэндон не видел, как он убрал пузырёк. И что он не сумеет связать разбитую бутылку вина с тем, что происходит с Бриджит.

— И всё же, — жёстче повторил Брэндон. Все следы недоумения и растерянности растворились полностью. И перед Эндрилом вновь был недолюбливающий его боцман, способный свернуть ему шею одним движением. — Что ты здесь делал... один?