Элиза привстала. Затем села. Горло нарывало. Голова была тяжёлой, а мысли в ней жужжали, словно рой пчёл.

— Да... — отозвалась она хриплым, нездоровым голосом. Произнесла эти слова скорее просто, чтобы убедиться, что до сих пор в состоянии говорить. И что проклятая болезнь всё ещё не убила её. —Наверное, я просто переутомилась...

— Что произошло? — спросила Оливия. Не так, как справляются о здоровье. Но так, как беспокоятся о тайне, которую кто-то тщательно старается скрыть.

— Я хотела убедиться, что с последним больным всё будет в порядке... А затем... Похоже, я просто потеряла сознание.

— Цинт услышал крик, — недоверчиво произнесла Оливия, не сводя с неё взгляд. — Тот юноша. Он... что-то сделал? Напал на тебя? Даже, несмотря на то, что он при смерти, я не позволю кому-то...

— Нет... — Элиза сказала это, хотя на самом деле была совершенно не уверена, что говорит правду. То, что она помнила, было сложно охарактеризовать как-то, кроме нападения. Но... Было и ещё кое-что, в чём она была не уверена. В том, что увидела сразу после. — С ним... Всё в порядке?

Оливия вздрогнула и отвела глаза. Элиза знала, что этим вопросом задела тонкую струнку её подозрения, и та завибрировала внутри девушки, зазвучала громче, играя долгую напряжённую ноту.

— Думаю, да... — голос Оливии остался почти невозмутимым. — Похоже, его раны не такие серьёзные, как говорил Элрик.

Она не стала уточнять, а Элиза спрашивать. И так было понятно, о чём речь. Порезы юноши затянулись, губа срослась, шишка на веке стала едва заметной. Вполне вероятно, с его внутренними повреждениями случилось тоже самое.

Это было невозможно. И всё же Элиза видела, как это произошло. И даже участвовала в этом.

Оставшийся недолгий путь они провели в тишине. Затем снаружи зафыркали карусы, и экипаж замер. Незнакомый ей человек открыл дверцу, ногой откинул лестницу из двух металлических ступеней, и Элиза на дрожащих ногах спустилась на тротуар возле ворот собственного дома.

Оливия молчала. Она не сказала ничего даже, когда Элиза развернулась и медленно зашагала прочь, позволяя вознице самому захлопнуть за ней дверь экипажа. Не стала спрашивать, вернётся ли Элиза завтра, или когда-нибудь вообще. И Элиза была этому рада.

Когда она подошла к воротам своего особняка, двое стражников вышли ей навстречу, встревоженные подъехавшим экипажем. Она тихонько улыбнулась им, и мистер Ривз, один из стражников, подхватил её, хоть это и было вопиющим нарушением этикета, а его напарник, мистер Бланки, осведомился, стоит ли послать кого-то за доктором, а затем принялся ворчать и теребить свои густые усы.

— Это не моя кровь, — сказала им Элиза, хотя совершенно не была в этом уверена. Однако мысль о том, чтобы ждать приезда доктора, говорить с ним, терпеть его осмотр, казалась ей невыносимой. Кроме того, существовала вероятность, что её отвезут в больницу Оливии или в место и того хуже.

Её ответ не удовлетворил ни одного из стражников, однако исполнительность не позволила им начать спорить. Они отвели её к крыльцу дома, провели через прихожую и помогли избавиться от халата сестры милосердия. Увидев её окровавленное платье, мистер Бланки снова попытался настоять на поездке в больницу, но Элиза остановила его, а затем жестом велела всем удалиться. Наверняка в обычных обстоятельствах, они бы не послушали, но сейчас на кухне горел свет. А значит, Персиваль был дома и не спал, дожидаясь её.

Элиза поспешила снять платье и запихнула его между двумя обувными тумбами — утром она его просто сожжёт. Переоделась в первое попавшееся. Прошла в гостиную, затем на кухню.

Персиваль сидел за столом. Он изменился — сбрил бороду, помылся и надел чистую одежду. А на столе перед ним лежал новый мундир.

— Тебе... вернули должность? — спросила Элиза, переступая порог, и Персиваль вздрогнул от неожиданности, хотя сидел лицом к двери и должен был её увидеть. Затем он провёл ладонью по мундиру — похоже, не в первый раз, — и долго молчал, словно размышлял над ответом.

Наконец Персиваль вздохнул и поднялся. Подошёл ближе к ней и улыбнулся, натянуто, но тепло. Так он делал, когда пытался порадовать её, стать ближе.

— Меня взяли обратно на службу, — сказал он. — Пока что посижу в штабе, а там посмотрим.

— В штабе? — Элиза округлила глаза. И только теперь получше осмотрела новый мундир. — Это же нашивка подполковника!

Персиваль ещё раз улыбнулся. Уже искреннее и печальней.

— Подожди-ка, — задумалась она. — Тебя повысили на следующий же день после того, как сняли с должности? Назначили вместо твоего отстранённого командира? Ты не боишься того, что скажут об этом люди? И что скажет уволенный вместе с тобой подполковник?

Она увидела, как по лицу Персиваля пробежала странная тень. Будто это он вдруг на мгновение оказался в хосписе для смертельно больных; оказался среди призраков, которые когда-то были людьми.

— Подполковника Альбрехта Орсела убили прошлой ночью, — сказал он. — И... Видимо наши с ним разногласия остались в прошлом.

— Боги, это... — Элиза похолодела. — Это ужасно, Перси. Ты в порядке?

— Я... Пока ещё не понял.

Она вздохнула. Переключиться с собственных, тягучих и липких воспоминаний на чужие проблемы показалось ей практически наслаждением:

— Мне не нравится это назначение, — призналась она. — Будто тебя хотят использовать, чтобы отвлечь внимание. Жутковато, ты не находишь? Не думаешь, что стоит отказаться?

Персиваль удивлённо поднял бровь. И было в этом что-то вызывающее.

— Если честно, моего мнения никто не спрашивал. Я думал, ты будешь рада. В конце концов, ты всегда хотела, чтобы я служил в штабе, а не на флоте.

— Я не хотела, чтобы ты умер, Перси, — строго поправила его Элиза. — Это не значит, что мне хочется, чтобы тобой крутили политики против твоей воли. И... Слушай, прости. Наверное, я остро реагирую. Я рада, что с твоей работой всё решилось. Уверена, ты справишься. Просто... Будь осторожен. Не лезь, куда не следует. За тобой теперь будут наблюдать куда пристальнее.

Персиваль поморщился и отвёл взгляд.

— Прости, что я не смог отвезти Аллека, — сказал он вдруг, вновь глядя на свой новый мундир с золотыми пуговицами и золотой же нашивкой на плече.

Элиза печально хмыкнула:

— Может быть, ему и правда лучше было перед отъездом побыть со мной.

— Да, — согласился Перси. — Как он?

— Храбрился, знаешь — как обычно. Но несколько месяцев вдали от дома его пугают. Боится, что не сможет ужиться с другими ребятами.

— Хорошо, что рядом с ним оказалась ты. Что бы я ему не говорил, я лишь делаю хуже. Пугаю его, и...

— Не говори так, Перси! — Элиза посмотрела ему в глаза и увидела своё отражение, со следами крови на щеках. Взяла мужа за руку. — Он хороший человек. Растёт хорошим человеком.

— И это не благодаря мне, — Персиваль покачал головой и высвободил ладонь. Затем отошёл обратно к столу. — Ты... встретилась с Оливией?

Элиза едва заметно хмыкнула. Конечно же, он догадался. А даже если нет, врать не имело смысла.

— Да. Я была в одной из городских больниц неподалёку, — ей показалось абсурдным, что она сказала только это. Её слова не были ложью, но в тоже время не описывали и одной сотой того, что сегодня произошло.

— Прости, я... — произнёс Персиваль, по-прежнему не глядя в её сторону. — Вчера я был не в себе. Зол из-за увольнения. Я должен был поддержать тебя. Уверен, какой бы путь ты не выбрала, ты принесёшь этому городу много добра.

Она издала странный звук — что-то среднее между смешком и всхлипом. Боги, вчера ей было так важно услышать от него эти слова. Будто бы всё, что имело в тот момент значение — уважение мужа и её собственное чувство достоинства.

— Я... — произнесла она сдавлено и осеклась. Открыв рот, она вдруг осознала, что не знает, что именно собирается ему сказать.

Я... лгунья? Лишь делаю вид, что меня волнуют жизни людей, а на самом деле лишь завидую тому, как на тебя смотрят другие? Я слабачка, которая не смогла продвинуться дальше первого шага к своей цели, и меня охватывает дрожь при одном воспоминании о том хосписе? Я трусиха, и больше всего хочу сейчас запереться в собственном доме и отгородиться от всего, что происходит снаружи?