Полицейские оставляют меня в ожидании последние двадцать минут, надеясь, что это меня утомит.

Вместо этого я перебираю в памяти все детали, пытаясь понять, что делать дальше.

Они не знают моего настоящего имени. На моих правах написано Бруно Капальди, и именно это имя я называю им, когда они меня регистрируют.

Они снимают с меня отпечатки пальцев, но я никогда не был арестован, и мои отпечатки нигде не зарегистрированы. Они не узнали бы, кто я такой, если бы кто-нибудь из их отдела по борьбе с организованной преступностью не знал меня по слежке за моей семьей. Пока этого не происходит, проблем нет.

Они забирают мой мобильный телефон, как только меня задерживают.

Тоже не проблема. Я помню телефоны всех моих братьев наизусть.

Полицейский, руководивший арестом, — тот самый, который дергал меня за руки, когда поднимал на ноги, и который также ударил моей головой о дверную раму, когда запихивал меня в кузов патрульной машины, — пытается разблокировать мой телефон, держа его у меня перед лицом.

Что, вероятно, недопустимо для суда, поскольку у него нет ордера…

Но у меня ощущение, что его это не слишком волнует.

Остальные полицейские держат себя в рамках. Никаких оскорблений, очень профессионально. Козлы, конечно, но они не лезут из кожи вон, чтобы нагрубить мне.

А тот парень…

У него на лице написано «на подхвате».

К сожалению, именно мои враги набивают ему карманы.

Неважно. У меня на телефоне не включен Face ID именно из-за вероятности такой ситуации.

Чтобы разблокировать его, ему нужен код, который я не собираюсь сообщать.

А если бы он попытался взломать его самостоятельно, то специальное приложение в телефоне заблокирует его после трех неудачных попыток.

Прежде чем главный полицейский отправляет меня в комнату для допросов, я требую телефонный звонок.

Если бы я связался с Никколо, он мог бы потянуть за ниточки, чтобы вытащить меня. Он также мог дистанционно запустить приложение, чтобы уничтожить любую информацию на телефоне, если потребуется.

Но полицейский игнорирует мое требование на звонок.

Вместо этого он пристегивает меня наручниками к железному кольцу и выходит из комнаты.

Я использую это время для размышлений.

Я не узнаю никого из группы, которая меня арестовала, но знаю каждого полицейского, который числится в нашем штате. Я запомнил не только их имена и названия отделов, но и фотографии.

Если бы представилась возможность, я бы попытался застать кого-нибудь из них наедине, чтобы выяснить, что происходит.

К сожалению, если полицейские получают взятки от обеих сторон…

Если им платят Агрелла, а те в свою очередь берут и наши деньги…

Тогда я не знаю, кому можно доверять.

Это может стать проблемой… но на этот риск мне придется пойти.

Я также много думаю о Бьянке.

И надеюсь, что она держится молодцом.

Уверен, что ей страшно находиться в полиции…

Особенно если они ее запугивают и пытаются заставить сдать меня.

Конечно, за последние сутки ей приходилось сталкиваться и с гораздо худшими ситуациями. Она сможет справиться с полицией.

Копы играют по правилам… в основном.

Поэтому я не слишком беспокоюсь о том, что они возьмут телефонный справочник и ударят ее по лицу.

Они могли бы сделать это со мной, но не с женщиной.

Если уж на то пошло, они попытаются заморочить ей голову.

Пригрозить ей тюрьмой… сказать, что она является сообщницей… Что угодно, лишь бы напугать ее.

Надеюсь, она последует моим указаниям и ничего им не скажет, даже своего имени.

Мне становится интересно, разрешено ли ей позвонить…

И если да, то кому она позвонит.

Матери?

Или, может быть, она попытается дозвониться до отца?

Если он работает в суде, то, наверное, имеет какие-то связи.

Но если он не отвечает на ее звонки в течение последних суток, нет причин думать, что он сделает это сейчас.

Но паника заставляет людей принимать неверные решения.

Если бы Бьянка была умной, она бы позвонила маме. В конце концов, она живет у нас дома. Как только Никколо узнает, что происходит, он сможет привести в движение колеса, чтобы вытащить нас обоих.

Так что, надеюсь, Бьянка не зря потратит свой…

… один…

… телефонный звонок…

Озарение вспыхивает в моей голове.

Я только успеваю обрадоваться, как входит главный полицейский и закрывает дверь.

Он примерно моего роста, но не в такой хорошей форме. Под белой рубашкой у него брюшко. Его усы и волосы покрыты сединой, а морщины на лице говорят о том, что он работает на северной стороне сорокового километра.

Я также замечаю, что у него все еще пистолет в кобуре.

Это меня смутно беспокоит…

Ведь полицейские не должны брать с собой на допросы огнестрельное оружие.

Я заглядываю ему за спину, чтобы посмотреть, не идет ли кто-нибудь еще.

Но никого нет.

Потом все становится еще хуже.

Полицейский одаривает меня самодовольной улыбкой.

— Так, так, так… Адриано Розолини.

Вот, черт.

— Правильно, — говорит он. — Я точно знаю, кто ты.

Видимо, кто-то из отдела по борьбе с организованной преступностью опознал меня.

Или кто-то другой сказал ему, кто я.

Вероятно, кто-то хочет, чтобы со мной случилось что-то плохое.

Отсюда и пистолет.

— Кто ты? — спрашиваю я.

— Детектив Моретти.

— Ну что ж, детектив Моретти, — спокойно говорю я, — мне нужен мой телефонный звонок.

— Ты его не получишь. Вместо этого ты скажешь мне то, что я хочу знать.

Я просто смотрю на него и жду.

— Где отец девушки?

Значит, он знает о Бьянке.

Я смотрю на потолок. На меня направлена камера наблюдения.

— Она не включена, придурок, — объявляет Моретти. — Здесь только ты и я.

— Кто тебе платит? Я утрою.

Он самодовольно ухмыляется. В конце концов, у него есть преимущество.

— Ты лучше побеспокойся о том, чтобы ответить на мои гребаные вопросы.

— Те, кто тебе платит, они уже знают? Ты уже сказал им, что у тебя дочь Леттьери?

Он колеблется.

В его глазах мелькает беспокойство.

Значит, он им еще не сказал — пока не сказал.

Возможно, он хочет выглядеть большой шишкой, получая ответ первым.

Потому что, как только плохие парни узнают, что она у копов, они заберут ее, погладят его по голове и скажут, чтобы он отвалил. Не звоните нам, мы сами позвоним вам.

Может быть, он даже хочет сам найти Леттьери, чтобы договориться о большем гонораре.

Когда он оправляется от того, что показывает мне свои карты, то продолжает.

— По-моему, ты не понимаешь, говнюк, — вопросы задаю я, а не ты. Где ее отец?

— Я не знаю.

Он бъет меня.

УДАР.

Жгет, но не очень больно.

Неважно.

Я все еще хочу убить этого ублюдка.

Но тут я вспоминаю, что вчера вечером в машине сделал то же самое с Массимо.

Я мысленно помечаю, что надо извиниться перед ним за то, что я веду себя как сука.

… если я выберусь из этого.

— Где ее отец, — повторяет Моретти.

Внезапно я начинаю испытывать сильное беспокойство за Бьянку.

— Мы искали его весь день, но не нашли, — говорю я ровно, стараясь держать себя в руках.

— Тогда ты мне на хрен не нужен, — усмехается он.

— Кто тебе платит? — спрашиваю я. — Я дам больше в четыре раза.

— Вы, козлы, двадцать лет платили мне гроши, а теперь хотите это компенсировать? Когда я держу вас за яйца?

Я прищуриваюсь.

Но не узнаю его.

— Да, — говорит он, понимая, что я пытаюсь вспомнить его. — Они перевели меня из Рима две недели назад, ты, кусок дерьма.

Теперь становится понятно, почему я не знаю, кто он такой.

Я не знаю наших римских копов, а его перевод настолько недавний, что мы можем и не знать, что он состоялся…

Особенно если наши враги скрывают записи о переводе.