— Но, возможно, вам будет лучше с биологическими родителями? — начала мягко увещевать судья. — Да, у вас было непростое время. Но та связь, которая есть между родителями и их ребенком, способна преодолеть любые трудности.

Возможно, если бы со мной был Каи, я могла бы позволить себе слабость. Возможно, потом, когда все образуется, я снова попробую стать хорошей. Но сейчас мне нужно побыть жестокой.

— Если меня принудительно поместят в кровную семью против моей воли, я прекращу работать. А родители детей, которых я должна была лечить, получат письма, в которых я напишу о том, кто виноват в том, что их ребенок мучается или умирает. И каждая такая смерть будет на вашей совести.

— Вы угрожаете суду? — голос женщины походил сейчас на скрип снега. Но я без страха встретила ее взгляд.

— Я требую справедливости! Справедливости, которую заслужила! В моей жизни было много боли и не было нормального детства. И виноваты в этом мои биологические родители. В том, что заболела. Ведь это они решили пренебречь вакцинацией. В том, что я росла без любви. Они практически не общались со мной все эти годы. Но и общество на благо которого я неустанно работаю, мне задолжало. Почему вы — гражданское общество, позволили им отказаться от вакцинации? Почему вы позволили им подвергать жизнь маленького беззащитного ребенка смертельной опасности? Почему вы не желаете защитить меня от людей, по вине которых я страдала всю мою сознательную жизнь? Я не хочу жить с ними. И не хочу, чтобы они приближались ко мне или к моему ребенку. Никогда.

— Я услышала вашу позицию, — ответила судья сухо.

А через десять минут мы услышали судебное решение о том, что временную частичную опеку надо мной и моим ребенком получают Пол и Полин Андерсон. Но я должна дважды в неделю на протяжении года проходить психотерапию с целью найти взаимопонимание с биологической семьёй. И мои опекуны обязаны были этот процесс проконтролировать.

Это было горькой, но все же победой.

Отец орал, что так просто он это не оставит. Грозил новыми судами и тем, что не только меня, но и Рори у Андерсонов отберёт.

— Не слушай его, — шепнула мне на ухо Полин. — Это он от бессилия. Ничего он нам не сделает. Как на счёт того, чтобы по пути домой заехать в кондитерскую и купить шоколадный торт?

— Отличная идея. Но сначала я бы хотела сделать кое-что. Мне нужна будет ваша помощь. Хочу сменить фамилию. Точнее, убрать ее из моего имени. Остаться просто Астрид Эрден. Тут, наверное, потребуется ваше согласие?

— Ты уверена, солнышко? — спросил Пол осторожно. — Это не только их, но и твое имя. Ты имеешь на него такое же право, как и они.

— Абсолютно.

— Хорошо, — улыбнулся мужчина. — Если тебе этого, действительно хочется. Но потом мы поедем покупать самый большой шоколадный торт, какой только найдем в кондитерской. У меня теперь абсолютно официально есть три прекрасные девочки о которых я могу заботиться. И это стоит отпраздновать.

Я кивнула. Но для себя решила отметить этот день немного по-другому. Выберу в базе безнадёжных пациентов кого-нибудь и постараюсь вылечить.

Ли Каи

— Ты меня, вообще, слушаешь? — с некоторой долей раздражения спросил у меня командир взвода.

— Так точно. Слушаю, лер Лин.

— Тебе жить надоело?

— Никак нет, лер Лин.

— Тогда, объясни мне, чего ты туда полез вопреки приказу просто прикрывать отступление товарищей?

— Мы бы не смогли уйти далеко, имея на хвосте неприятеля. А они так подставились. Грех было не воспользоваться ситуацией. Целесообразность атаки превышала риски. И, в конце концов я же выбрался.

— На одном упрямстве выбрался. Тебя же едва откачали после этого фортеля.

— Кому суждено сгореть, тот не утонет.

— Ты не знаешь, что тебе суждено, мальчик. И с упорством, заслуживающим лучшего применения, ищешь смерти. — Мужчина смотрит на меня с укором.

Мы оба понимаем, что он прав. Но я на все том же упрямстве возражаю:

— Я служу своей родине и выполняю свой долг!

— Каи, прошло уже полтора года. Ты отказываешься от отпусков и увольнительных. Лезешь в каждую самоубийственную атаку в первых рядах. И вызывается добровольцем даже до того, как узнаешь, в какую авантюру ввязываешься. Дважды герой Иштара. На своем парадном кителе скоро не станет свободного места от наград. И я не понимаю, почему ты так ведёшь себя. Ведь в тебе нет ненависти к терранцам. Это видно. Если тебе приходится убивать, ты расстреливаешь их, как цели в тире. Без малейшего проблеска эмоций. Надо, значит, надо. Все.

— А как я должен убивать? Захлебываясь слезами жалости? Они пришли на мою землю и разрушили мои города. К захватчикам жалости быть не может. Среди них нет невинных жертв. Не по гражданским стреляю. Или я должен ловить кайф, убивая? Ну, уж извините. Не могу. И меня выворачивает, когда я такое вижу.

— Война — штука грязная. — мужчина тяжело вздохнул, отводя глаза. — Пережитые боль и страх требуют выхода. Иногда они выливаются в чрезмерную жестокость. И это хотя бы понятно. А как справляешься со своей болью ты?

— Испытываю удачу. Пока, она ко мне благосклонна.

— Каи…

— Я в порядке. Правда. Не беспокойтесь. Мне не сорвёт крышу. Ну, больше, чем обычно.

— Ты кого-то потерял в этой войне?

— Все мы кого-то потеряли в этой войне, лер Лин.

— Мне страшно за тебя, мальчик. Ведь те, кто ищут смерти, ее рано или поздно находят.

— Я не ищу. Но смерть, сама по себе, меня не пугает. Это помогает мне оставаться спокойным и принимать решения исходя, прежде всего, из боевой целесообразности, а не из желания выжить любой ценой.

— Ты ведь не был женат. Но всегда носишь обручальное кольцо. Расскажи, кем она была?

— Простите, лер Лин, это не ваше дело.

— Если поделиться с кем-то радостью, радость лишь умножится. С болью — наоборот. Она утихнет. Ты слишком долго один живёшь со своей потерей. Я долго тянул с этим разговором в надежде, что ты сам захочешь облегчить душу. Не со мной, так с кем-то из приятелей. Рассказывай, что тебя гнетёт.

Первым желанием было послать непосредственное начальство куда-подальше. Но этот недостойный порыв я задавил. Лин Эйли, в принципе, неплохой человек. И очень хороший командир. А ещё, он, действительно, беспокоиться и желает мне добра.

— Я ее не сберёг. Говорят, время лечит. Скоро будет два года. А мне все также больно. Я не ищу смерти, но верю в судьбу. С тех пор, как потерял ее. Моя Астра не должна была умереть. Ее забрал слепой случай. И вы не представляете, насколько это было несправедливо.

— Все безвременные смерти несправедливы, — Лин Эйли устало потёр переносицу.

— Говорю же: вы не представляете. Одарённая. Совсем ещё девчонка. Ей не было даже семнадцати. Я в этом ничего не понимаю. Но люди, которые разбирались в медицине, считали ее гениальным врачом, прочили ей великое будущее. Я должен был спасти ее. И не смог.

— Мы не всесильны, мальчик. Иногда люди умирают. На войне люди умирают чаще, чем иногда. Я понимаю твою боль. Мне жаль, что та девушка умерла.

— Нет, вы не понимаете. И, нет, вам не жаль. Она — терранка. "Когда бомбили наши города, погибло очень много иштарцев. Среди них были гражданские, были дети. И то, что вместе с ними гибли терранцы — это правильно и справедливо". Вот, что вы думаете. И не надо строить из себя святого праведника. За два года я не встретил ни одного человека, которому было бы, действительно, жаль. Вы все испытываете, в лучшем случае, злорадство, которое стараетесь скрыть за маской сочувствия. В худшем — требуете кровавых подробностей, которые хотите посмаковать.

— Ты не слишком высокого мнения о людях, тебя окружающих, Каи.

— Люди, меня окружающие, сделали всё, чтобы я в них разочаровался.

— Но ты здесь.

— А где я должен быть? На мою страну напали. Я делаю все от меня зависящее, чтобы ее защитить. Да, меня разочаровали люди. С обоих сторон этой войны. И это произошло не вчера. Но я здесь не потому, что верю в монстров-терранцев и праведников-иштарцев. У многих моих соотечественников атрофировались человечность, совесть, способность сочувствовать и сопереживать. Если это у них, вообще, было. Правда, мне кажется, что все вышеперечисленное они лишь имитировали, не имея способности чувствовать. Но это моя страна. Мое будущее. И мой выбор. Я делаю это ради себя. И ради тех иштарцер от которых меня не тошнит. Они есть. Просто, война будит в обычных людях ту грязь, что, обычно, спит под налетом цивилизации. Мне, просто, хочется верить, что эта грязь снова уснет, когда мы закончим войну.