Не запугивать, но учить разумной осторожности.

Увидев, что мама вернулась, Альтер бросил свои игрушки и побежал ко мне. Я подхватила его на руки и закружила. Сын восторженно запищал.

— Миз Эрден, — чопорно обратилась к мне воспитательница. — Мне нечем вас порадовать сегодня. Ваш ребенок снова устроил истерику, когда в группу зашёл новый преподаватель.

— А новый преподаватель мог не тянуть к нему руки?

Миз Резник возмущенно поджала губы. Я усмехнулась. Альтер очень спокойный ребенок, не склонный к истерикам. Единственное, что может его расстроить до такой степени — попытка насильно влезть в его личное пространство.

— Вам следует говорить с ним об этом.

— А вы точно педагог? Возрастная психология. Это такой предмет в университете, который вам должны были преподавать. Мне поговорить с двухлетним ребёнком, словарный запас которого содержит меньше двухсот слов? А самое длинное предложение, составленное им самостоятельно, пока содержит всего шесть слов. Он не понимает, что делает не так. Потому что само понятие "неправильно" ему пока недоступно. Это для также непонятно, как химическая формула гелия или системы стихосложения. Он знает, что такое "нельзя" и "нет", но пока на этом все.

— Вам нужно говорить с ним об этом, пока он не поймет. Никто не обещал вам быстрого решения. Альтер должен научиться справляться со своим страхом незнакомцев. Даже, если они подходят близко.

— А может проблема не в моем ребёнке? Во всех парках этого чудесного города. Даже в парке, который находится прямо напротив полицейского пункта. Чаще, чем хотелось бы, к нам подходят агрессивные идиоты. Они орут. Угрожают. Пару раз мне приходилось хватать на руки сына, бросать коляску и убегать. А знаете, что сделала полиция в ответ на мои обращения? Они сказали: "Вот когда вас убьют, ну или хотя бы изобьют, тогда и приходите. А угрозы… сначала докажите, что они имели место. Потом докажите, что не спровоцировали их. А коляску вы сами бросили. Вас никто не заставлял это делать".

Так было в первый раз.

Я проплакала весь вечер. Пол рвал и метал, обещая им все карты небесные. А потом с тоской объяснял, что полиция занимается не охраной порядка, как следовало бы, а поиском внутренних врагов: тех, кто в социальных сетях проявляет недовольство властью, называет специальную операцию войной и критикует режим. И они начнут хоть что-то делать только после того, как жертва серьезно пострадает. Предотвращение преступлений в данный момент не относится к приоритетным направлениям их работы.

А потом он оплатил мне курсы самообороны.

Но я в полицию обращалась ещё дважды. На чистом упрямстве и вере в лучшее. Результат, правда, был таким же. Почти. Меня назвали истеричкой, которая строит из себя жертву. Это во второй раз. В последний раз, когда я была в полицейском участке, один из блюстителей правопорядка предположил, что я, просто, стараюсь привлечь к себе внимание из-за проблем в интимной сфере. Иными словами, никто не хочет спать с иштарской подстилкой. Но он не брезгливый и согласен быстренько поиметь меня в туалете. Один разок. Если я очень попрошу. Его коллеги дружно заржали и начали громко рассуждать о том, что их друг слишком жалостливый. И я должна буду очень старательно его просить. А потом и благодарной быть по гроб жизни. За то, что снизошёл.

После этого на курсы самообороны я бегом побежала. И занималась там с фанатизмом. Четкое осознание, что в случае реального нападения мне помочь смогу лишь я сама, прибавляет мотивации.

— Это печально, что ребёнок столкнулся с ситуацией, когда мать не смогла его защитить. Но, учитывая особенности его внешности, нужно понимать. Люди не всегда будут к нему добры.

— О, поверьте, Миз Резник, он это прекрасно понимает. И поэтому та́к реагирует на незнакомцев.

Как-то комментировать внушение мне вины, я не стала. Эта особа, судя по всему, из тех, кто считает, что объект нападения виноват в произошедшем даже больше, чем тот, кто на него напал.

Не так была одета.

Не то сказала.

Не там гуляла.

Ярко красилась.

Громко разговаривала.

Вела себя слишком уверенно.

Вела себя слишком неуверенно.

Список, оправдывающий агрессора и перекладывающий ответственность за совершённое насилие на жертву можно продолжать бесконечно.

Это весьма распространённая практика на Терре. Одна из важных "скреп". Стоит в одном ряду с ксенофобией, гомофобией и ярой ненавистью ко всем, кто не укладывается в "традиционные ценности".

Я не думаю, что в это на полном серьёзе верят все. Таких людей даже не большинство. Вот только даже двадцать процентов от населения планеты — это очень много.

А развивающий центр надо бы поменять. И слова последние воспитательницы меня в этом убеждают окончательно.

— Вы здесь, чтобы мы привили вашему сыну качества, необходимые для успешной социализации. Его поведение раздражает людей. Ему нужно научиться вести себя менее вызывающе. А вы должны исполнять наши рекомендации. Если хотите ему добра.

Астрид Эрден

Я усадила Альтера в детское кресло и села за руль. А потом мы поехали за Рори.

Кар была моим недавним приобретением. И вызывал у меня смешанные чувства. С одной стороны это экономит время, с другой — мне страшно. Я боюсь. Мне не понятно, что в этом хорошего. Аврора мечтает о том времени, когда сможет водить. А я бы с удовольствием от этого отказалась. Но как успеть везде без кара, пока не представляю.

И это даже с учётом моей частичной занятости на работе.

Нет, я хотела выйти на полный день. И даже сделала это. На начальных сроках беременности. Мне нравилась работа в отделении неотложной помощи.

После родов я планировала найти няню.

Но вмешался доктор Ван — мой начальник. Он решил, что гениальный педиатр — это хорошо. Ему хотелось, чтобы я продолжила у него работать. Но от него требовали предоставить в ведение военных хирургов, способных возвращать в строй, раненых солдат. Среди его подчинённых было много хороших врачей. Вот только, тех, кого можно было откомандировать, он уже отдал.

Я никогда не думала о том, что со мной будут обращаться так. Но оказывается, если государство считает, что в этом есть необходимость, во время стихийный бедствий, эпидемий, войны или, как в нашем случае, специальной операции, врача можно лишить гражданских прав. Можно оторвать от семьи, привычной работы и отправить в госпитали на передовую — латать солдат.

И доктор Ван придумал отличный, на его взгляд, план. Перевести меня на частичную занятость до родов. Заставить пройти переквалификацию в освободившееся время. После родов мне полагалось двенадцать недель больничного. По завершении которого меня можно будет направить на одну из военных баз. Потому что за второе обучение нужно или платить заранее, или идти работать по распределению. А меня, точно, распределят военный госпиталь. На неопределенный период времени.

Судьба моего ребенка его не интересовала. Временные опекуны. Приют. Кому, вообще, есть дело до какого-то ребенка, когда великой терранской нации требуется орудие, призванное победить подлого врага?

Я сказала, что не стану учиться.

Мне пригрозили лишением лицензии.

Пришлось действовать решительно и жёстко. Мне очень повезло, что в этот момент со мной были Пол и Полин.

Они отозвали согласие на полную занятость для меня. Чтобы я не могла одновременно учиться и работать.

Мне оставалось лишь завалить тест для поступления. Ну, не совсем завалить, конечно. Но впечатляющими результаты назвать было сложно. Минимальный проходной бал был шестьдесят, максимальный — сто. У меня он оказался шестьдесят один.

А потом около сотни родителей, ожидающих программу восстановления для своих детей, получили трогательное письмо о том, как бы я хотела им помочь, но бюрократы, которым плевать на детские жизни, заставляют меня бросить педиатрию — дело всей моей жизни, чтобы лечить взрослых. Точнее, даже не так. Меня вынуждают оставить мою любимую работу и моих пациентов, чтобы я вернулась к обучению, которое будет длиться четыре года. Чтобы я в дальнейшем лечила взрослых, а не малышей.