Я силился объяснить, что дело совсем не в этом. Что просто чувствую: Астра нужна мне, как вода или воздух. Что мне безразличны ее внешность и статус. Что хочу засыпать и просыпаться рядом с ней. Что никто другой не нужен.

Любовь все понимают по-разному. У нее нет какой-то универсальной формулы, нет точного определения. Но отчего-то некоторые люди считают, будто бы лучше других познали природу этого явления. И свое виденье мира они жаждут привить другим, не особо интересуясь мнением тех, кому несут свет истины. А причинение добра окружающим считают первейшей своею обязанностью.

И родители туда же.

Отец от строгих увещеваний перешёл к истерическим запретам. Мама симулирует мигрень, тахикардию, гипертонию и еще кучу всего. Регулярно теряя сознание. Именно в те моменты, когда у нее заканчиваются доводы, но рядом были мягкие поверхности. А ещё она совершенно бессовестно старается манипулировать мной, заявляя, что я убиваю ее своим упрямством и буду виноват в ее смерти, болезни, а заодно, в потери рассудка.

Бесит. Как же это все меня бесит!

Они же меня за человека не воспринимают. Из-за возраста. Из-за нежелания исполнять их идиотские капризы. Иногда мне кажется, что им не сын нужен, а послушная игрушка. В иной роли родители видеть меня просто не способны.

Звонок Астры застал меня на пробежке. И, признаться, она меня жутко напугала. Я, вообще, не понимаю, что делать с девушкой в истерике. Только и мог, мямлить что-то успокоительное. Злость на собственную беспомощность сменилась неверием, шоком, а затем слепой яростью, когда я понял, что произошло.

Ее бросили. В очередной раз. И она снова осталась одна.

Я рванул к своему кару не переодеваясь. Да и плевать. Влажная футболка сейчас не кажется такой уж проблемой.

Она ждала меня на стоянке. Маленькая. Хрупкая. И все же, невероятно стойкая. Потому, как выдержать такое и не сломаться — дорогого стоит.

— Поехали, — предложил я скорее от растерянности.

— Куда?

— Не знаю. Куда-нибудь. К океану. Или в парк. А по дороге заедем в "Каталана". Возьмём вафли с их фирменным кремом. Или что-то более существенное. Там отлично готовят овощи на гриле и рыбу. Завтрак на свежем воздухе — это то, что надо.

— Я так устала. Жить устала. Бороться. Зачем, вообще, бороться, если все вот так? Если я теперь никому по-настоящему не нужна?

— Звёздочка, ты мне нужна. Мне. А все плохое… оно пройдет. Нужно просто потерпеть немножко. Ты успокоиться и… все будет хорошо.

— Мне плохо.

— Знаю, милая.

Я обнимал ее, судорожно стараясь подобрать нужные слова. А она доверчиво прижимается ко мне. И это рождает странные мысли. С одной стороны, я чувствую себя взрослым и сильным, готовым и способным защищать. А с другой… вот же бездна, ощущаю невероятную беспомощность. Потому, что не представляю, как уберечь ее от боли и несправедливости этого мира.

Ни в парк, ни на пляж мы в этот день так и не попали. Астрид меньше, чем через час вызвали в клинику. Вроде бы там не было ничего серьезного. Даже наоборот. Планировалось перевести одного ребенка из отделения неотложной помощи в реабилитационный стационар. Протокол требовал визы лечащего врача для передачи пациента.

Она ушла, а я продолжил прокачивать скилл по названием "терпение". Трое суток.

Потом Астрид снова позвонила и рассказала, что всех "ее малышей" выписали. Нет, конечно, они ещё не совсем выздоровели. И им потребуется дальнейшее лечение. Но этим будут заниматься другие специалисты.

Я встретил ее на пороге клиники после окончания ее смены, и мы пошли гулять. Не знаю, что в ней изменилось за последние три дня, но это достаточно сильно бросалось в глаза. Появилось что-то в ее взгляде и жестах, в ее манере держаться и голосе. Она словно бы стала взрослее. То, как Астра держалась сейчас больше не вызывало прежнего диссонанса. Раньше ее серьезность и холодность казались чем-то напускным и чужеродным. Как взрослое платье на ребенке. В этом виделось высокомерие или желание показать себя старше, умнее, чем есть на самом деле.

Сейчас же на меня смотрела спокойная молодая женщина, в которую я влюблялся все сильней.

Она рассказывала о своей работе и пациентах, которых ей удалось спасти:

— Нет, я могла бы их наблюдать и дальше, — сказала она, вгрызаясь в сочное яблоко. — Но это нецелесообразно. Последние дни меня вымотали. А до смерти уставший доктор совершает на порядок больше ошибок. Так что передала их тем, кто сможет о них позаботиться гораздо лучше меня и ушла в отпуск. Точнее, меня туда отправили, выплатив премиальные за сверхурочные.

— И что ты планируешь на них приобрести?

— Там осталось не так много. Четверть ушла на социальные отчисления. Ещё столько же упала на мой сберегательный счет. Половину от оставшегося я перевела в фонд "Сэйери". Их база — это нечто за гранью добра и зла. О подобном старье я только читала. А чтобы заказать что-то более или менее адекватное, надо отвалить такие бешеные деньги, что хватит на операции десяти детям. Но без этого в долгосрочной перспективе продуктивно работать очень сложно. На оставшиеся деньги — квартиру сниму. Там как раз на пару месяцев хватит. Хотя, у меня с деньгами проблем нет. Я могла бы жить отдельно сразу. Но Рой был за сохранение родственных связей. Глупость, если подумать. Ну, какая мы семья? Чужие люди. Были, есть и будем. А претворяться, что это не так, мне надоело. Пока поживу у них. Все равно дом пустует. А потом съеду.

— Но куда?

— Без разницы, на самом деле. Ты ведь тоже скоро уедешь.

— Да.

— Если захочешь, я поеду с тобой. Без всяких обязательств с твоей стороны. Для меня это, все равно, не будет стоить ничего. Мне без разницы, где жить. У меня теперь нет никого.

— У тебя есть я. А обязательства меня не пугают. Мне хочется прожить с тобой всю мою жизнь и немного больше.

— Ты торопишься.

— Звездочка, я тебя люблю.

Астрид Эрден Стат

Идея изменить гормональную терапию уже не казалась мне гениальной. Есть хотелось зверски. Постоянно. Думать о чем-то, кроме еды было очень сложно. Зато за неполный месяц удалось набрать десять килограмм. У меня появилась грудь и исчезла болезненная бледность. Стало легче ходить. Я больше не падала без сил, сделав пару десятков шагов.

Отношения с Каи шли, как бы это не звучало странно, некоторым фоном к моей новой жизни. Я все еще находилась в смятении от того, что привычное одиночество исчезло, а парень стал занимать огромную часть моего личного пространства. Рушились щиты, которыми было так легко отгораживаться от мира. Стирались границы.

Но было ли это любовью? Каи настаивал, что это любовь и есть. А я не находила характерных признаков данного состояния.

Критическое восприятие было при мне. Эйфория отсутствовала. Я не думала краснеть и бледнеть. Про потерю аппетита и говорить нечего, но в данном случае сработал сторонний фактор.

Страданий, также, не ощущалось. Хотя, должны же быть. Где страх потери? Где ревность? Я с его бывшей за одним столом сидела, и хоть бы что в душе шевельнулось. Ну, кроме любопытства. Только это же совсем не то. Где «Мучительное томление», обещанное любовными романами? Где ночи без сна и слезы без причины?

Романтичного и экзальтированного «Мы» вместо «Я» и «он» не случилось. Не произошло эмоционального слияния с потерей себя. Моя личность, мои планы и интересы остались при мне. Желания полностью и без остатка раствориться в другом человеке отсутствовало.

Мы вместе обедали, гуляли по вечерам, переписывались перед сном по смарткомму. Через два месяца после нашего знакомства, мне сложно было представить свою жизнь без него. Но выходило это как-то естественно и буднично. Как нечто само собой разумеющееся. Ощущение правильности происходящего и спокойствие, которое меня накрывало теплым коконом, когда Каи находился рядом примиряло меня с возмутительным несоответствием моей любви общепризнанному канону.