— Вашему другу можно доверять?

— Доктор Стат спасла жизнь его матери. Каи, у тебя есть немного времени, чтобы поспать. Час или два. Как врач, рекомендую этим временем распорядиться разумно и отдохнуть. Силы тебе понадобятся.

Я с благодарностью кивнул. Постоял пару мгновений, раздумывая, что делать. Но потом решил, что самым разумным сейчас будет поспать. Я лег на свободную кушетку, подложил руку под голову и закрыл глаза.

Астрид Эрден Стат

Каи разбудил меня ночью. Я испугано подскочила, понимая: что-то случилось. Тревожить меня просто так о бы не стал. Прибыл новые раненные или в госпиталь заявилась шайка мстителей?

Оказалась, ни то и ни другое.

Аши Наоки коротко объясняет мне, почему нужно уходить сейчас. Я склонна довериться его выводам, хотя выйти за периметр бетонных заграждений и страшно.

Не хочу думать о том, что было, в тот день, когда я в последний раз была под открытым небом. Не хочу. Стараюсь отвлечься. Но у меня не получается. Те ужасные воспоминания въелись в мою память, кажется, намертво. Мне не нужно даже закрывать глаза, чтобы вновь видеть, слышать и чувствовать тоже, что и при первой бомбардировке.

Это не галлюцинации. Потому, что я понимаю разницу между тем, что происходит в действительности, и тем, что подкидывает мне память. Но ничего не могу с этим поделать. Я снова слышу звуки разрывающихся снарядов. Ощущаю дрожь земли. И даже запах влажной земли словно бы окутывает меня.

Можно сколько угодно говорить себе, что все давно позади, что ты в безопасности. Тело реагирует на воспоминания, как на настоящую опасность.

Мне стыдно за эту слабость. Я ведь не ребенок, и не должна бояться того, чего нет. Но уговоры помогают примерно также, как лечение эндометриоза медитациями. То есть никак.

Сердце стучит так быстро, что у меня не выходит посчитать пульс.

Воздуха не хватает, хотя на улице кислорода должно быть больше, чем внизу.

Через несколько минут этому прибавляется боль в районе солнечного сплетения.

Ноги становятся, словно бы ватными. И кажется, что я сейчас упаду.

Когда мы только вышли, меня бросило в жар, а теперь стало невыносимо холодно. Или это я дрожу от страха?

Не знаю.

— Поторопитесь, — шепчет Рэн. — И удачи вам. Надеюсь, вы оба доберётесь до безопасного места.

Каи также шепотом благодарит его. А я не могу произвести и слова. В горле снова поселился колючий комок.

Пытаюсь улыбнуться и машу на прощание. Юноша улыбается в ответ и произносит одними губами:

— Берегите себя.

А потом скрывается в темноте.

Мы идем по обломкам дорожного покрытия почти что в полной темноте. На небе виден лишь один из спутников Иштара — Паллор. Павор сейчас прячется в сиянии своего прекрасного брата и не может осветить нам дорогу.

Я несколько раз спотыкаюсь, но от падения меня удерживает Каи.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

Я киваю. Не потому, что чувствую себя нормально. Скорее наоборот. Но если скажу, он будет переживать попусту. И злиться. Он всегда злится, когда осознает свою неспособность оградить меня от всех тревог этого мира.

Мы двигается медленно. Но мне очень тяжело идти. И минут через пятнадцать я просто оседаю на дорогу.

Голова кружится. А ещё появилось странное ощущение, что все это происходит не со мной. Как будто я стою рядом и смотрю на саму себя со стороны.

— Маленькая моя, что с тобой?

— Паническая атака, — слова даются нелегко. — Неприятно, но от этого никто ещё не умирал. Дай мне минуту. Я переведу дух, и мы пойдем дальше.

— Достать аптечку?

— Там не будет противотревожных препаратов. А даже если и будут, не рискну принимать. Нам нужно как можно дальше уйти за эти три часа. В идеале — с рассветом уже быть в парке. А седативное действие лекарства меня замедлит.

Мантру о том, что панические атаки не могут привести к смерти, хотя и кажется, будто ты умираешь, пришлось повторить раз двадцать прежде, чем мне стало легче. Эта гадость может и полчаса длиться. Но тут повезло.

Когда мы вошли под сень вековых деревьев солнце уже сияло над нашими головами. Прекрасные великаны встретили нас приятной прохладой и мирным шелестением листьев. Не было заметно, чтобы парк сильно пострадал.

— Это селениты — генно-модифицированые лунные эбены, — пояснил Каи, видя мое удивление. — Редкий вид. Целое состояние в каждом дереве. Зачем их уничтожать, если планируешь захватить? Ведь потом можно будет распорядиться этим сокровищем более разумно. Вырубить и продать коллекционерам, например.

— Разве можно уничтожать такую красоту? К тому же вырубка парков запрещена.

— А по мнению захватчиков здесь не будет парка. И леса к нему прилегающего. Нелегальная посадка, несогласованная с новыми хозяевами этой земли. И все. Я уверен, что памятники культуры они не щадят. Думаешь, пожалеют парк? Но сейчас их самоуверенность нам на руку. Чем меньше снарядов попадет в парк, тем выше у нас шансы выбраться отсюда живыми.

Я киваю. На меня вдруг накатывает такая усталость, что хочется присесть хотя бы на минуту. Но если я это сделаю, смогу ли подняться? Каи же вряд ли готов остановиться сейчас. Он с тревогой смотрит на небо, скрытое серебристо-зелёными кронами. Сегодня ещё не было обстрелов. Мне это кажется хорошим знаком. Но парень моего оптимизма не разделяет.

После того, как меня накрывает пятая паническая атака за полные семь часов, приходится задуматься о медикаментозной терапии. В аптечке, ожидаемо оказывается лишь аракс. Седатик. Средство хорошее — проверенное. Одна проблема — после их приема я вряд ли смогу куда-то идти.

Приходится в несколько раз снижать дозировку. Но и так, я практически сплю на ходу.

Дни, что мы двигаемся сначала через парк, а потом по лесу сливаются для меня в какой-то бесконечный кошмар. Я чувствую себя не просто уставшей, а совершенно измотанной. У меня все болит. Хочется спать. Но даже в редкие часы привалов сон ускользает от меня. От этого хочется плакать. И слезы, которые не получается сдержать, катятся по моим щекам.

Каи смотрит с жалостью, но заставляет идти, обещая, что скоро мы окажемся в безопасности. Если честно, я в это уже не верю.

Через… не знаю даже сколько дней, когда запасы воды и еды у нас заканчиваются мы натыкаемся на группу подростков. И хотя жизнь столько раз показывала мне, что именно людей стоит бояться сильней всего, я радуюсь.

Парни и девушки встречают нас настороженно. Но когда узнают, что у нас есть аптечка и мы готовы поделиться лекарствами, разрешают остаться с ними.

— Мы из реабилитационного центра "Дом в лесу", — сказала девочка, ведя нас к десятку криво собранных палаток. — Сначала были там. Воспитатели сказали, что идти в город нельзя — война же. Они думали, что в центре безопаснее. Но туда попал снаряд. От здания мало что осталось из-за пожара. Решили отправиться сюда. Мы до этого устраивали вылазки на природу. Здесь технические помещения были. С палатками и спальными мешками. И туалет. Правда, мы тут раньше не ночевали. Но в лесу хоть дышать можно. А там… горели не только стены. Взрослые, в основном. Воспитанники в это время на улице гуляли.

Раненых было немного. Но ожоги в условиях отсутствия лечения — это одни из самых страшных ран, которые, вообще, можно вообразить. А у меня даже планшета с собой не было. Его пришлось оставить в лазарете станции. Аши Наоки нуждался в нем сильней, чем я. У него были десятки раненых на попечении, а мы бежали из города.

Но даже если бы планшет у меня остался, без универсальных картриджей он бесполезен. Тех препаратов, что дал нам с собой мой коллега могло хватить нам двоим, но не пятнадцати пострадавшим, которые живы лишь благодаря невероятному иштарскому иммунитету. Тут даже противовоспалительных не хватит на всех. И, если ничего не сделать прямо сейчас, большая часть из них умрет, а я даже не смогу сделать так, чтобы они не мучились перед этим.