— Неужели в твою голову не укладывается простая мысль, что все это бессмысленно? Мы не сможем быть вместе. Меня депортируют, если, конечно, не убьют. И я опять останусь одна. Не хочу. Не хочу жить без тебя.

— Даже если так. — Каи явно злился. — Даже если депортируют. Поплачешь немного. А потом возьмёшь себя в руки, вернёшься к работе и более или менее нормальной жизни. И будешь ждать. Ни одна война не длилась вечно. Однажды она закончится, и мы снова будем вместе. Пройдет год, два, десять. Это не имеет значения. Главное, пережить эту войну. Назло всем, кто ее затеял. Выжить и стать счастливыми.

— Я не смогу.

— Звёздочка, сможешь. Если ты любишь меня, то хотя бы постараешься. А я буду рядом. Даже, если физически окажусь невероятно далеко, мое сердце останется с тобой. Веришь?

Отрицательно качаю головой. Каи грустно улыбается и сжимает меня в объятиях. Я зарываюсь носом в его шею. Пахнет ветром и морем. И этот запах успокаивает меня.

— Я хочу, чтобы ты жила. Хочу, чтобы ты не смела опускать руки, — он говорит это очень спокойно, но меня пробирает нехорошее предчувствие от его слов. — Я постараюсь выжить и найти тебя, если мы потеряем друг друга. Но ты должна мне кое-что пообещать. Если так случится, что меня не станет, ты будешь жить за нас двоих. Работать, спасая жизни. Путешествовать. Читать. Есть вафли на завтрак. Просто жить. Ради меня.

— Если ты умрешь, тебе будет все равно, — пытаюсь протестовать, но выходит это у меня как-то жалко.

— Нет. Я стану ветром, что играет с твоими волосами. Солнцем, которое так тебя любит. Каплями дождя, что падают с неба. Шумом волн. Криком чаек. Музыкой, которую ты слушаешь. Я буду с тобой. Клянусь.

— Лучше постарайся выжить, — прошу его тихо-тихо.

Каи обнимает меня крепче и целует в макушку.

— Все будет хорошо, любимая. Все будет хорошо.

Ли Каи

Кажется, Астрид отпустило. Не до конца, конечно. Но я уже не боялся выпустить ее из поля зрения на несколько секунд, за которые она могла бы натворить глупостей.

Происходящее она восприняла острее, чем я. Не знаю, хорошо это или плохо, но мне до сих пор кажется, что все это какой-то странный сон. Ощущение нереальности происходящего не проходило. Я старался спрятаться в заботе об Астрид от собственных страхов и мыслей.

Но временами паника, как морские волны накрывали меня с головой.

Я старался дышать ровно и размерено, считая про себя до шести.

Раз. Два. Глубокий вдох.

Три. Четыре. Затаить дыхание.

Пять. Шесть. Длинный выдох.

А потом все сначала, пока сердце не перестанет выскакивать из груди.

Ложью будет, если я скажу, что не думал о том, сколькие из тех, кто был со мной всю мою жизнь погибли. Но мысли эти сами собой заслонялись мое ответственностью перед Астрой.

Прав был ее наставник. Стрессоустойчивость у нее оставляет желать лучшего. Хотя, назвать то, что с нами происходит, просто, стрессовой ситуацией, язык не поворачивается.

Я плохо представлял себе, как буду жить дальше.

Сегодня бы пережить, а там видно будет.

Терранские ублюдки, давно захватившие власть на соседней планете, разделили мою жизнь на "до" и "после". Наверное, это уже изменило меня. И вряд ли в лучшую сторону.

Романтизируют войну лишь дураки, знакомые с ней по фильмам и книгам, и бессовестные твари на этом наживающиеся. Не знаю даже, кто из них опасней.

А как по мне, война, вообще, не делает людей добрей и чище. Она вытягивает на поверхность столько грязи, что и подумать страшно.

Мне не хотелось думать, кем я стану, когда пройдет шок и растерянность. В любом случае, это будет совершенно другой человек. А тот Ли Каи, который был ребенком мирного неба, сгорит в раскатах огненных залпов, растворится в криках боли людей, которым невозможно помочь.

Кем стану я, если переживу эту войну? Сомневаюсь, что лучшей версией себя. Ярость и ненависть к престарелым "вершителям судеб", решившим перекроить мир по своему желанию, останется уродливым шрамом в душе. Потому что такое не проходит бесследно.

Единственным осколком моей потерянной жизни была Астра. Девочка-светлячок. Сейчас она ничем не напоминала яркую звёздочку, словно бы по ошибке спустившуюся со своего небосклона к нам — простым смертным. Кажется, отпусти ее и она потухнет, как свеча на ветру. И эта пугающая мысль придавала мне сил.

Правильно говорят, что забота о ком-то помогает заглушить собственную боль. Я ведь сильней и старше. Астрид же, в сущности, ещё совсем ребенок. Ребенок нежный и до неприличия ранимый.

Раньше мне она казалась почти взрослой. Я видел в ней свою ровесницу. Наверное, потому, что дети в моем представлении не должны чувствовать себя настолько свободно в компании взрослых. Да и держалась Астра на равных даже с теми, кто намного старшее ее. А теперь на меня смотрела глазами полными слез, потерянная малышка.

Но что меня поражало в ней даже сейчас, она не капризничала, не жаловалась, ничего не просила и просто шла за мной.

Из центра городского парка, раскинувшегося на несколько десятков километров, мы вышли лишь через три часа.

Я принял решение двигаться в сторону, где расположились подземные линии городского транспорта. Существовал риск, что вход туда будет завален. Да, и движение, скорее всего, остановлено. Но подземные линии, в теории, должны быть безопаснее открытого пространства.

Очередная бомбардировка нас застала, когда мы почти добрались до цели. И мне пришлось решать: искать ли укрытие среди брошенного хозяевами транспорта и обломков зданий или под грохот ударов бежать ко входу в подземную станцию.

Но мучительно выбирать мне не пришлось.

В сторону входа, на который смотрел я бежали двое. Женщина и ребенок лет пяти.

Я видел, как недалеко от них разрывается снаряд по типу "игла", предназначенный для поражения малых целей на сверхдальних расстояниях.

Осколки вгрызаются в тело женщины, успевшей закрыть собой малыша. Она медленно оседает на землю, теряя сознание. А ребенок кричит. Кричит так жутко, что мне хочется заткнуть уши. Но я душу этот подлый порыв. Хватаю Астру за запястье и скрываюсь на бег.

Мы оказываемся рядом с упавшими за считанные секунды.

Подхватываю женщину, перекинув ее через плечо. Другой рукой беру мальчика. Потому, что она нести ребенка, который бьётся в истерике, вряд ли сможет.

И мы снова бежим.

А когда добирается до цели, я спотыкаюсь обо что-то и почти падаю. Меня подхватывают чьи-то руки. И я передаю свою ношу поспешившим к нам навстречу людям.

— Врача! — кричу, задыхаясь. Потому, что женщина не подаёт признаков жизни, а крови столько, что нашу одежду, кажется, можно выжимать. — Помогите.

— Здесь нет врача, — слова женщины средних лет звучат, как приговор. Есть много раненых и пустой пункт неотложной помощи. Среди нас нет никого у кого был бы хоть какой-нибудь допуск к оборудованию.

— Есть я. — Голос Астры спокоен и холоден. — Ведите. Быстрее.

Женщина колебалась, но недолго. Наверное, она подумала, что девушка перед ней если не доктор, то студент-медик, а это всяко лучше, чем ничего.

Попытка авторизации в системе медпункта результата не принесла.

— Это старый модуль. — Прозвучало приговором. — Без доступа к сети — он куча бесполезного мусора. А сети нет. Я, наверное, смогу подключить его к своему планшету. Если повезёт. Но это займет какое-то время.

— Если есть шанс, что модуль заработает, нужно хотя бы попытаться, — сказал мужчина, который перехватил у меня раненую женщину. — У нас много пострадавших.

— Но нужно же что-то сделать сейчас! Она ведь умрет от потери крови! А у меня нет возможности сгенерировать кровь для переливания или даже затянуть раны регенератором.

Мужчина положил пострадавшую на пластиковую поверхность смотровой кушетки и проверил ее пульс. И помрачнев, прошипел сквозь стиснутые зубы: