Как же они назывались?

Не помню.

Сколько же всего я не помню?

Например то, насколько он выше меня.

Я цепляюсь за эти глупые мысли, как утопающий за соломинку. И боюсь открыть глаза.

Хочу верить, но так боюсь разочарования, что не могу.

Говорят, что во сне люди не чувствуют боли. Глупость, конечно. Спящий человек слышит звуки, ощущает вкус, запах, прикосновение и боль.

Но как тогда отличить сон от реальности?

Сколько раз он мне снился? Только он всегда был девятнадцатилетним мальчишкой, а не взрослым мужчиной.

Сколько раз я видела в толпе похожего на него мужчину? Бежала, расталкивая прохожих, чтобы вновь и вновь понять, что ошиблась.

— Мам, может ты всё-таки будешь успокоительное? — спросил сын с беспокойством в голосе, а потом продолжил зло и тихо. — Просил же подождать за дверью.

В ответ меня ещё крепче прижали к груди в форменном кителе. И я услышала стук сердца. Неровный и частый. Звучащий в унисон с моим. Прямо, как двенадцать лет назад… на рассвете той бессмысленной и ненужной никому войны.

— Альтер, дай воды, — попросил почти тот же голос и объятия ослабли.

Решилась открыть глаза я лишь когда моих губ коснулся полипластик одноразового стакана, до краев наполненного водой.

Наверное, следовало сделать это немного раньше. Потому, что они меня облили вместо того, чтобы напоить. Видимо, руки сейчас тряслись не только у меня.

Впрочем, импровизированный душ немного отрезвил.

Сколько лет я мечтала о том, чтобы увидеть Каи ещё хотя бы раз? Думала о том, что так мало говорила о том, что люблю его.

Сейчас он здесь.

А я не могу сказать и слова.

— Звёздочка, — шепчет он. — Моя Звёздочка.

— Каи…

Его имя — всё, на что хватает сил. А потом горло сжимает спазм, а из глаз начинают катиться слезы, раскрашивая мир сотней радужных отблесков.

В моим мечтах я смеялась и осыпала его поцелуями.

А в реальности — реву, как дура.

Он ведь жив.

Жив.

Был жив все эти годы, когда я верила в его смерть и не искала.

— Прости, — вторит он моим мыслям. — Я должен был верить, что ты жива. Должен был найти тебя.

Я хотела что-то ответить, но вмешался Альтер. Строго, явно копируя Пола, он попросил:

— Мам, давай ты примешь успокоительное. И… ему дашь. Он сейчас бледнее снега. А это несколько неестественно для иштарца. Ещё пять минут назад он нормальным был. Нет, его, конечно, потряхивало. Но не так сильно, чтобы я о здоровье его сердца беспокоился. А сейчас мне как-то страхово. Вдруг, его инфаркт хватит? Ты его, конечно, вылечишь. Но может лучше до этого не доводить? Он нам здоровым нужен.

Я, наверное, должна была принять успокоительное. И дать его Каи. Потому, что Альтер — ребенок в достаточной степени хладнокровный. И если его что-то беспокоит, значит, дела плохи.

Так поступила бы сильная и уверенная в себе женщина.

Я ведь в первую очередь — мать. И должна… быть сильной.

Но не была.

В моей жизни сначала был Рой. Потом Каи, Пол и Альтер. У меня получалось лишь казаться сильной и взрослой. Да и то — не всегда. И сейчас вместо того, чтобы вести себя, как разумный человек, я разревелась.

Через пару минут мое запястье твердо ухватил Альтер и прижал инъектор к сгибу локтя. На некоторое удивление в моем взгляде, сын ответил:

— Ты же не думала, что у меня не получится взломать пароль на твоём планшете? Для этого стоило придумать что-то посложнее его имени, — сын кивнул в сторону Каи. — Но ты не думай, что я возомнил себя врачом и штампую лекарства. Не надо просить деда учить со мной медицинское законодательство. Я твою же формулу использовал. А ему — сама, ладно? Потому, что одно дело — в особой ситуации в твой личный планшет залезть. И совсем другое — соваться в корабельную сеть, чтобы найти безопасное лекарство для него.

Альтер явно беспокоился. И, скорее всего, пребывал в несвойственной ему растерянности. Отчего и начал наводить суету. Пережила бы я без успокоительных. И он это понимает. Просто, у него так выражается стресс.

Вроде бы Полин ему не родная бабушка, а эту манеру он перенял именно от нее.

Наверное, он не понимает, как теперь обращаться к Каи.

Привычное "Лер Ли" прозвучит слишком формально.

А звать отцом малознакомого человека ему, явно, претит.

Вот и вырывается безликое "он".

Наверное, действует лекарство. Потому, что тело наполнила странная лёгкость, а слезы прекратили течь ручьем.

— Каи, скажи, что это точно ты, — попросила я шёпотом. — Что ты мне не снишься. Что ты здесь — со мной.

— Это я, Звёздочка, — ответил охрипшим голосом он. — Не плачь, пожалуйста. Все будет хорошо.

И я нашла в себе силы впервые за все это время посмотреть на мужчину, который обнимал меня.

Это был совсем не тот мальчик — мой сосед.

Его огненно-рыжие волосы словно бы посерели. В них появились отблески седины.

На лице прибавилось морщинок.

Но глаза… у него остались самые красивые на свете глаза цвета молодой листвы.

Такими же глазами все эти двенадцать лет смотрел на меня сын, давая силы жить.

Ин Минори

Альтер снова прятался на техническом этаже. Сидел на коробках с универсальными картриджами в обнимку со своим драгоценным планшетом. И снова хандрил.

— Зачем ты сбегаешь? — спросил я, присаживаясь рядом. — Твои родители беспокоятся. На Астрид лица нет. А Каи думает, что успел чем-то обидеть тебя. Ты же был рад, тому, что он жив?

— Все рады, — мальчик тяжело вздохнул. — Все рады, что они нашли друг друга. Пусть, и спустя столько лет. Та война оставила мало историй со счастливым концом.

— Что тебя беспокоит? Ты же не просто так избегаешь своего отца. Я умею хранить секреты.

Мальчик смерил меня тяжёлым совершенно недетские взглядом и после минутной заминки ответил:

— Вы были правы, когда сказали, что злиться на живых легче. Я понимаю, что он не виноват. Его обманули те, кому он безгранично доверял. Эти же люди обманули и мою маму. Но я злюсь. Потому, что он должен был верить и искать нас. Злюсь потому, что мама вбила себе в голову, что это все — ее вина. Если бы она не сменила фамилию, он бы смог ее найти. Она винит себя за то, что сама поверила тем тварям. А ещё я злюсь на него потому, что эти люди — мои родственники.

— Ну, в последнем он, точно, не виноват.

— Последнее меня злит менее всего.

— Альтер, я понимаю, что тебе сложно принять отца, которого не было с тобой тогда, когда ты в этом нуждался.

— Он меня раздражает.

— Это нормально.

— Да? — Мальчик тяжело вздохнул. — Все вокруг думают, что я должен его любить. Он же мой отец. А я и без него прекрасно жил. И не нуждался я в нем.

— Никто не ждёт от тебя, что ты за пару дней превратишься в любящего сына. Для этого нужно время. Но мне казалось, что вы смогли подружиться. До того, как узнали о родственных узах.

Альтер пожал плечами и ещё крепче обнял планшет. А я подумал о том, как же сложно бывает с детьми, которым достались совершенно недетские испытания.

— Почему бы тебе не остаться его другом?

— Потому, что он знает, что я — его сын. Какая тут дружба? И его вдруг стало в моей жизни слишком много. У меня не остаётся свободного времени. Он занимает его всё. У меня есть свои дела, увлечения, учеба. Я люблю быть один и заниматься своими делами. Читать. Изучать алгоритмы работы колоний нанитов. Строить теоретические модели. А ещё я устаю от людей. Даже от близких. Мне одиночество необходимо, как воздух.

— Каи задушил тебя заботой?

— Да!

— Он любит твою маму и тебя. Но не знает, как эту любовь проявлять.

— А можно он будет любить только мою маму? — с какой-то даже безнадежностью спросил ребёнок.

— Боюсь, это так не работает. Просто, поговори с ним, скажи ему, что тебе нужно личное пространство и время, которое ты хочешь провести наедине с собой. Не бойся выставить здоровые границы. Это пойдет вашей семье лишь на пользу. Он сейчас растерян не меньше тебя.