— Да, конечно.

— Если не любишь, уходи. Ты всю жизнь будешь об этом жалеть.

— Ты жалела? — я не стерпела и задала вопрос, который мучал меня все это время.

— Я?

— Ты говорила, что не любила своего мужа…

— У меня не было выбора, в наше время. А у вас сейчас — есть. Если ты можешь выбрать быть счастливой, выбирай. Не слушай, что говорят другие. Думаешь, мне не нравится эта девочка, которую привел Гиорги? Нет, она хорошая девочка. Но я ему об этом никогда не скажу, — довольно заявила Гванца и скрестила руки на груди.

— Почему? — я улыбнулась.

— Пусть старается!

Все-таки грузинки — это отдельный вид искусства быть женщиной.

— Беляева, ты совсем совесть потеряла?!

Дашка вместо приветствия обрушилась на меня с гневными претензиями. В общем-то, она была права — за то время, что я находилась в Тбилиси, я действительно ни разу ей не позвонила. Город увлек меня своими лабиринтами спусков и подъемов, тесными старинными улочками, ароматами хачапури и разговорами с соседями, с которыми я удивительным образом легко нашла общий язык.

— Даш, привет! Как ты? Прости, не звонила, совсем замоталась…

— Ко мне вчера приперся твой Павел! — выпалила подруга.

— Что?

— Паша приходил, устроил мне истерику. Кать, он у тебя все-таки конечно странный…

— Подожди, расскажи нормально, — я отложила дневник, который крутила в руках, и приготовилась внимательно слушать.

— Пашка вчера вечером вломился ко мне пьяный — я его таким никогда не видела, Кать! И начал мне высказывать, что ты уехала к какому-то мужику, что ты себе там кого-то нашла, что он столько для тебя делал, что он так тебя любит, а ты по-свински с ним поступаешь… Ты правда там кого-то нашла?

— Да нет, Даш… — я тяжело вздохнула. Я испытывала жалость к Паше и чувство вины за свой поступок, хотя я и не жалела, что уехала. — У меня тут никого нет, я правда просто отдыхаю. Он звонил мне и говорил о свадьбе, хотя я ему свое согласие не давала. Он ревнует ужасно. Я не знаю, что делать.

— Знаешь, он прям как будто был сильно расстроен. Я даже не думала, что он может быть таким…

— Каким?

— Эмоциональным, что ли. Он тебя сильно любит, Катюша. Может, подумаешь еще раз?

— Я так запуталась… Мне здесь так спокойно, ты не представляешь! Здесь люди совсем другие, у них настроение меняется миллион раз в день, они сегодня говорят одно, завтра — другое, но с ними от этого как будто проще. Мы с Пашей вообще перестали разговаривать…

— Так может вам уже поговорить?

— А что я ему скажу?

— А что ты хочешь?

— Я не знаю, я не готова, — я честно призналась.

— Как там у тебя вообще дела? Ну расскажи, Кать, интересно же!

И я рассказала подруге про все, что происходило вокруг меня за последние дни — про красоту новой страны, про свою Гванцу, ее внука и их скандалы, про дневник, который нашла в коробках и очень осторожно — про своего нового знакомого Нику.

— Я так и знала! — засмеялась Даша, когда услышала о том, как он взял мой номер телефона.

— Он сказал, что я ему не нравлюсь, Дашка, отстань, — я немного смутилась.

— Конечно, не нравишься! Ну ты почему такая наивная-то у меня, Катька! Конечно он тебе не скажет, он же мужик из перехода, почти бомж, а ты приехала из себя вся такая москвичка!

— Он не бомж, он музыкант…

— Это почти одно и то же! Симпатичный?

— Ну, если честно, да.

— Ну вот! Не зря Пашку лихорадит, чувствует жопой! — моя подруга откровенно веселилась, но мне было не до смеха.

— Даша, если Пашу увидишь, не рассказывай ему только, ладно? Он неправильно поймет…

— Конечно, я че дура!

— Спасибо. Так как твои дела? Как сходила на свидание?

Оставшиеся полчаса Даша рассказывала мне об очередном ухажере, который водил ее в ресторан и в конце свидания предложил разделить счет пополам. Почему-то моей подруге отчаянно не везло с мужчинами, все как один попадались то жадные, то глупые, то просто какие-то нелепые. По крайней мере, так о них она рассказывала сама. Два-три свидания — это ее максимум продолжительности отношений за прошедший год. Она металась между встречами, регистрировалась на сайтах знакомств, но мне почему-то казалось, что последнее, что она там хочет найти, это что-то серьезное.

Я даже немного завидовала подруге, она так легко сходилась и расходилась с людьми, а я застряла в отношениях и не могла ни довести их до логического завершения, ни просто насладиться ими.

За окном стоял теплый вечер, даже для конца апреля было слишком тепло. Я накинула на плечи легкий жакет, не хотелось брать куртку, и вышла на балкон. Воздух был свежим, влажным, сладким — вот-вот должен был распуститься абрикос. Двор гудел: внизу мужчины ритмично кидали кости и играли в нарды, периодически победно вскидывая руки, неприлично громко шептались их жены, собирая белье с веревок, развешенное еще утром.

За уличным столом на первом этаже сидела Гванца — она весело смеялась, пока мужчина напротив нее что-то эмоционально рассказывал. Я присмотрелась и не поверила своим глазам — рядом с Гванцей сидел Ника, тот самый музыкант из подземного перехода.

— Эка, ну наконец-то! К тебе пришли! — крикнула Гванца, лишив меня шанса уйти незамеченной. Я махнула рукой, улыбнулась и обреченно спустилась вниз.

— Привет!

— Привет, я жду тебя, — Ника снова бесцеремонно чмокнул меня в щеку.

— Мы разве договаривались встретиться? Ты говорил, что напишешь…

— Да, но я не сохранил твой номер, зато запомнил, где ты живешь, — он улыбнулся.

Он должен был позвонить мне еще два дня назад. Возможно, он действительно просто не сохранил мой номер.

— Что ты хотел?

— Я же обещал тебе помочь! С той тетрадкой, помнишь?

— А, да… — я бросила взгляд на Гванцу, но она вряд ли могла предположить, что Ника говорит о тетради, где изложена в том числе и история ее жизни.

— Ну вот, я пришел.

— Ладно, подожди, я возьму тетрадь.

Я развернулась, чтобы подняться в свою комнату и спуститься, но Ника просто пошел следом за мной. Я не остановила его, но в голове вдруг всплыл голос Паши: “У тебя там кто-то есть?”. Мне становилось не по себе, хотя ничего предосудительного я не делала.

— Я зайду? — все-таки спросил Ника, правда, скорее ради приличия.

— Ну да, заходи.

— Гванца крутая. И она тебя очень хвалила. Сказала, что хотела бы иметь такую дочку как ты.

— Она меня знает всего неделю, — я понимала, что комплимент был истинно “грузинским”, то есть красивым, но сильно преувеличенным, и все равно мне было приятно.

— Она похожа на человека, который разбирается в людях. Как твои дела? Что успела посмотреть? Извини, что я тогда оставил тебя в Глдани…

— Ничего, зато я посмотрела, как живут люди на конечной станции метро, это тоже очень интересно.

— Да, и как же?

— Определенно лучше, чем в Москве.

— Вот! Я же говорил!

Тут я не могла не согласиться с ним. Московские спальные районы производили на меня очень гнетущее впечатление — тесные, шумные, темные, они казались мне беспросветным муравейником. В Тбилиси на окраинах было тоже не очень живописно, все те же новостройки и советские панельные многоэтажки, и все-таки люди в этой серости как будто выглядели ярче.

— Слушай, не обязательно было приходить… У тебя же наверняка куча дел, — его появление почему-то вызывало у меня тревогу.

— Если честно, я хотел прийти, — он улыбнулся и опустил глаза. — И я правда потерял твой номер, напиши мне его снова.

Я продиктовала ему номер, мы перепроверили, чтобы он был сохранен правильно, и я потянулась за тетрадью, которая лежала среди моих рабочих документов. Ника прислонился к подоконнику и молча наблюдал за мной. Его лицо выглядело тоже напряженным.

— Я умираю, хочу кофе.

— Можем спуститься вниз, попросить Гванцу, — предложила я с облегчением. Находиться наедине в комнате с ним было странно.