— Ника, отвезешь меня в Тбилиси? И забудем обо всем, что было. Ты займешься своей жизнью, а я вернусь домой.

— Я не хочу забывать о том, что было. Я не хочу тебя терять.

— Пожалуйста, отвези меня в Тбилиси.

— Я обещаю, что больше никогда не увижусь с Анной, — он положил свои горячие ладони мне на лицо и заставил посмотреть в глаза. В моих уже давно стояли слезы, и, наверное, я даже плохо их сдерживала. Его глаза потемнели от напряжения.

— Просто отвези меня в Тбилиси.

Мы собрались за 15 минут и покинули дом, пока все спали. В любой другой момент мне было бы ужасно неловко перед Нанули, которая так тепло нас встречала, но сейчас мне хотелось скорее вернуться В Тбилиси и, может быть, потом сразу вернуться домой. Я попросила Нику больше не разговаривать со мной, и он действительно напряженно молчал, и это еще больше сводило меня с ума. Я пыталась делать вид, что сплю, но даже это получалось у меня откровенно плохо.

— Останови, пожалуйста, где-нибудь, я очень хочу кофе.

Я первая сдалась под этой пыткой молчанием. Он послушно кивнул, и спустя 5 минут припарковался возле заправки:

— Тебе какой?

— Я сама возьму…

— Эка, прекрати! — он грубо ответил мне и поджал губы. — Какой тебе кофе? Капучино с сахаром?

— Да, — я не стала с ним спорить. Он вышел из машины и оставил телефон. На экране появилось сообщение, и меня передернуло от знакомой фотографии на аватарке — ему продолжала писать Анна. За все время, что мы были в машине, он ни разу не взял телефон, и, значит, ни разу ей не ответил.

— Я взял тебе американо с молоком, капучино у них не было, — он протянул мне стаканчик и крафтовый пакет с хачапури.

— Спасибо, — тихо ответила я, забирая пакет. Я действительно была голодной.

Он бросил взгляд на телефон, увидел новые непрочитанные сообщения и снова проигнорировал их. Он тронулся с места, мы молча позавтракали, и он прибавил музыку, чтобы тишина не была такой мучительной. Нам предстояло провести вместе еще примерно два часа, прежде чем мы вернемся в Тбилиси.

— Ника, скажи… — я чувствовала, что не могу не задать ему этот вопрос, — ты говорил Анне что-то обо мне?

— Что? — казалось, он удивился моему вопросу.

— Она знала, что ты поехал в Кахетию со мной? Что я была в твоем доме? Что я вообще есть в твоей жизни?

Я не верила в такие совпадения. Мне казалось, что она знала, что в его жизни снова появилась другая женщина, и теперь делала все, чтобы разрушить его отношения в самом начале. Это не оправдывало его слабости, но хотя бы объясняло, что происходит.

— Она знала, — нехотя признался Ника. — Но какое это имеет значение?

— А ты правда не понимаешь?

— Нет.

— Она не хочет, чтобы ты был с кем-то еще…

— Эка, ты ошибаешься. Ты ее не знаешь, она не ревнует меня к тебе и не хочет быть со мной, если про это. Дело совсем в другом.

— В чем?

— Я обещал ей, что буду рядом, если ей нужна будет помощь.

— Серьезно? И ей понадобилась помощь именно тогда, когда ты был со мной? На свадьбе вчера были ваши общие друзья?

— Конечно…

— Ника, боже, почему ты такой осел?!

Я закрыла лицо руками. Было очевидно, что эта девушка продолжала манипулировать им, но единственной причиной, по которой он мог продолжать вестись на эти манипуляции, были его чувства к ней.

— Я сказал ей, что не могу ей помочь, — он пропустил мимо ушей слово “осел” и продолжил разговор.

— Ника, какая разница? Она будет появляться в твоей жизни снова и снова.

— Ты почему такая… — он тяжело вздохнул и сказал что-то по-грузински, и вряд ли это слово можно было отнести к числу литературных.

— Какая?!

— Между нами ничего нет! НЕТ! Ты почему этого не понимаешь?! — он взорвался, и я снова замолчала. Он тоже больше не произнес ни слова, мы так и ехали оставшееся время в полной тишине, каждый поглощенный своей обидой.

Я хотела вернуться домой и в то же время понимала — как только мы подъедем к дому Гванцы, наши отношения закончатся, так и не успев толком начаться. Я с ужасом наблюдала за дорогой, понимая, что мы подъезжаем к дому и это, наверное, будет нашим концом.

— Эка… — он позвал меня, когда я, делая вид, что не замечаю ничего вокруг, начала суетиться и вытаскивать свои вещи из машины.

— Что?

— Мы не можем вот так расстаться. Это несправедливо. Я ничего не сделал.

— Ника…

— Ты хочешь, чтобы я остался.

— Нет…

— Я знаю, ты хочешь, чтобы я остался, — он повторил это, подошел ко мне и крепко обнял, — просто ты упрямая и придумала себе, что я тебя обманываю. Но правда в том, что я люблю тебя. И я не смогу тебя заставить тебя поверить, если ты сама этого не захочешь.

Он поцеловал меня в лоб и отпустил. Я словно окаменела, стояла без движения со своим чемоданом на улице и наблюдала за тем, как он, не оглядываясь, садится в машину и уезжает. Я понимала, что скорее всего, он уезжает навсегда. По лицу, наконец-то, покатились слезы.

— Он все-таки тебя обидел?

— Гванца, давай выпьем?

Был самый разгар дня, но мне было невыносимо дурно и хотелось хоть как-то отвлечься. Гванца поняла меня без слов, и через минуту на столе появились ее праздничные фужеры для коньяка и закуска — сыр, овощи, хлеб.

— Гванца, эта была самая лучшая и самая худшая поездка, — наконец сказала я, перестав плакать, после третьей рюмки коньяка.

— Что он сделал?

— Он сказал, что любит меня…

— А чего ты ревешь, глупая?

— Потому что это неправда!

— Вот всегда терпеть не могла Кахетию и кахелов! Это все из-за той девчонки, да? Она тоже там была?

— Нет… Просто он сначала сказал, что хочет быть со мной, а потом вскочил по первому ее требованию и собрался оставить меня там одну, чтобы уехать к ней.

— Вот же скотина!

— Гванца, что мне делать? — я уткнулась лицом в колени и закрыла глаза. Как бы я не злилась и даже не накручивала сейчас Гванцу, чтобы она дала нужную мне поддержку, я понимала — я вспылила. Вот только если бы это произошло в любой другой момент, или с любой другой девушкой… Но она словно специально выбирала время, когда мы будем по-настоящему счастливы, чтобы ворваться в мою жизнь и показать мне, какую ничтожную роль я играю в жизни Ники.

— Ты любишь его?

— Я не знаю… Да, — призналась я, и от этого стало еще больнее.

— Тогда в чем проблема?

Я тяжело вздохнула. Проблема была. Я почему-то чувствовала, что Ника точно так же, как и я, запутался, и верила, что он хочет вырваться, стать, наконец, свободным от своего прошлого и двигаться дальше. И в глубине души понимала, что он действительно хочет это делать со мной. Но…

Но в мыслях занозой сидела даже не Анна, а его вопрос — “Ты останешься в Тбилиси?”.

Я безумно хотела, но мне не хватало земли под ногами для того, чтобы принять такое невероятное решение. Его постоянно штормило, в его жизни каждый день был безумием и импровизацией, он был готов менять планы ради друзей, ради семьи, и я не могла быть уверенной в том, что он не оставит меня снова.

Я должна была остаться не ради него, а ради себя — но в себе такой силы сделать это я не чувствовала.

— Гванца, я не знаю, что мне делать… Рано или поздно я вернусь в Москву, понимаешь? Мне больно сейчас, но потом будет еще больнее.

— Оставайся здесь. Я не буду брать с тебя денег, живи сколько хочешь! — она заботливо улыбнулась, и мне снова захотелось плакать, на этот раз — от бесконечной доброты ее сердца.

— Я не могу быть уверенной в нем. Сегодня он говорит, что любит меня, а что будет завтра?

— А что будет завтра, никто не знает! — авторитетно заявила Гванца и подняла еще один фужер коньяка. — Ты не рассказала мне, как там эта старая истеричка, Нино?

— Она не сказала нам ничего вразумительного…

— Естественно, она же та еще идиотка! — Гванца расплылась в довольной улыбке. — И все-таки?