Представители этих родов при дворе вел. кн. Дмитрия все были наперечет, все на виду. В такой среде сложился, как средство самозащиты от инородцев и пришельцев, как принцип внутренней дисциплины и порядка обычай местнических родовых счетов, который одинаково связывал как великого князя, так и его слуг. Если соотношение родов между собой и положение того или иного лица в роде связывали в известной мере князя и давали право каждому лицу претендовать на соответствующее его происхождению место, то, с другой стороны, они обязывали каждого родича отстаивать свое положение и честь рода, т. к. даже если бы он не желал этого по тем или иным причинам, его заставили бы это делать остальные родичи.

Позже, с наплывом новых родов, в зависимости от роста государства, с разветвлением размножившихся родичей старых родов, с усложнением всех отношений вообще этот строй начинает расшатываться. Непоправимо тяжелые удары наносит ему самодержавная политика вел. кн. Ивана III и в особенности царя Ивана. В XVII в. местнические счеты — уже уродливый анахронизм, благодарная, но едва ли разумная пища для презрительных насмешек Котошихиных и историков, которые описывают местничество „по Котошихину“.

В связи с местническим родовым счетом стоит право выкупа родовых вотчин как средство сохранения за родом основы его могущества — земли.

Это родовое строение служилого класса, особенно отчетливое и последовательное в его верхах, в боярстве, составляет очень существенную черту XIV в., и этим явлением объясняется то, что в течение двух следующих столетий старые роды, несмотря ни на что, занимают в правящем классе первое место» (112, 499).

Московское войско встало на холмах, окружающих Плещеево озеро. За два года своего правления Дмитрий Суздальский не успел «пустить корни» в Переяславле и не надеялся на поддержку горожан. Да и сражаться с обладателем действующего ханского ярлыка (хотя и не сопровождаемого ханским послом) ему явно не хотелось. Узкой зимней дорогой Дмитрий Суздальский отступил из Переяславля на Юрьев Польской и далее на Владимир.

Первый успех воодушевил москвичей. Преследуя отступавшего суздальского князя, они направились к Владимиру. И здесь Дмитрий Московский не встретил никакого сопротивления. Его вступление во Владимир было триумфальным шествием.

«Тое же зимы перед Крещением князь Дмитреи Иванович съ своею братиею съ князем Иваном и Володимером и съ всеми бояры в силе велице тяжце въехав в Володимерь и седе на великом княжении на столе отца своего и деда и прадеда (прадед Дмитрия князь Даниил Московский некоторое время занимал владимирский трон. — Н. Б.), и стоя въ Володимери 3 недели и поеха на Москву и воя (воинов. — Н. Б.) распусти кождо въсвояси» (43, 73).

Праздник Крещения (6 января) в 1363 году приходился на пятницу. Можно уточнить выражение «перед Крещением». Вероятно, Дмитрий Московский въехал во Владимир в воскресенье, 1 января. В этот день церковный календарь («месяцеслов») отмечает большой праздник — Обрезание Господне. К этому дню нередко приурочивали свои торжественные деяния духовные и светские владыки (45, 151; 45, 207).

Простояв во Владимире три недели, московские воины покинули город и разъехались по домам. Так закончился владимирский поход Дмитрия Московского — первый из семи походов, в которых ему суждено было принять участие (206, 81).

Взойдя на трон великого князя Владимирского, Дмитрий Московский (а точнее — стоявшая за князем-отроком боярская корпорация) столкнулся с новыми вызовами, на которые предстояло найти ответ. Главный из них состоял в том, что в условиях «великой замятни» правители отдельных областей «улуса Джучи» вышли из повиновения сидевшему в Сарае хану. По существу, произошел распад золотоордынского государства (248, 313). «Тогда же Пулад-Тимур, бывший ханский наместник в Волжской Болгарии, провозгласил себя независимым правителем, так же поступил и эмир Тагай в Мохше; Хаджи-Черкес, правитель Хаджи-Тархана (Астрахани), также намеревался принять участие в разделе владений Золотой Орды» (266, 125). «К юго-востоку от Нижегородского княжества, в „Запьянии“, окопался некий Секиз-бий, также являясь самостоятельным узурпатором» (248, 313).

Этот «парад суверенитетов» вызвал у русских князей надежды на окончательный распад Орды и соответственно — на избавление от ее гнетущей власти. Но то был вопрос будущего. А в настоящем раздробление Орды нарушало торговые и административные связи Северо-Восточной Руси с Нижним Поволжьем. Новоявленные областные «князья» не только занимались грабежом всех едущих из Руси в Сарай, но также совершали набеги на русские земли с целью захвата пленных.

Единственная оставшаяся свободной дорога в Сарай шла через Рязань и далее на юг степными шляхами. Но в степях между Нижней Волгой и Днепром хозяйничал еще один самостоятельный властитель — Мамай. Его владения с юга вплотную подходили к Рязанской земле (248, 315). Под верховной властью Мамая находились Северное Причерноморье и Крым с его торговыми городами.

Интересы крымской торговли (важного источника пополнения московской казны) требовали наладить мирные (а значит, даннические) отношения с хозяином степей — Мамаем. В этом был заинтересован и сам временщик. Начиная с 1362 года он вел упорную борьбу за овладение Сараем и объединение под своей властью всех территорий Золотой Орды. Как и любая война, степная требовала «денег, денег и еще раз денег».

Для легитимизации своей власти Мамай вывел на политическую сцену одного из Чингизидов — потомка Узбека по имени Абдаллах (имя этого хана произносят по-разному: в некоторых исследованиях — Абдулла, в русских летописях — Авдуля) (248, 315). При дворе этого номинального правителя Мамай занимал пост бекляри-бека — своего рода «премьер-министра».

В конце 1362-го — начале 1363 года Абдаллах при поддержке Мамая захватил Сарай и начал чеканить там свою монету. Он подчинил своей власти некоторых областных «князей». Однако полгода спустя другой претендент на власть — хан Мюрид — собрался с силами и выгнал Абдаллаха из Сарая. Полагают, что причиной поражения Абдаллаха было отсутствие поддержки со стороны Мамая, который в это время был занят войной с великим князем Литовским Ольгердом в Северном Причерноморье (266, 127).

Вероятно, инициатором налаживания отношений с Мамаем был глава московского правительства митрополит Алексей. Ему быстро удалось достичь приемлемой для обеих сторон договоренности. «Москва признавала своим сюзереном хана Абдаллаха и обязывалась платить ордынский „выход“ именно ему, а не сарайским ханам, а Мамай, в свою очередь, соглашался уменьшить размер этого самого „выхода“ по сравнению с тем, что взимался при Джанибеке» (266, 128). Полагают, что еще одним подарком Мамая своему новому вассалу было Ростовское княжество, полностью включенное в состав великого княжения Владимирского (136, 490).

Обрадованный таким завершением дела, хан Абдаллах даже не стал (вопреки традиционному со времен Батыя ритуалу) требовать приезда Дмитрия Московского к своему двору, а направил к нему в Москву послов с ярлыком на великое княжение Владимирское.

Это была прямая измена прежнему сюзерену — хану Мурату. Но не будем говорить о моральной стороне дела: вероломство всегда было атрибутом политики. Отметим лишь своевременность этого поворота в московской политике — перехода от Мюрида к Абдаллаху. Ошибка в расчетах могла стоить Москве очень дорого. Во времена первой ордынской «замятни» (войны Тохты и Ногая в 90-е годы XIII века) сарайский хан, узнав о такой измене, послал бы на князей-изменников карательную экспедицию. Но времена изменились, и обезлюдевшая после «Великого мора» кочевая держава была уже не та. Слабая тень великих ханов Золотой Орды, Мюрид в любой момент мог ожидать удара как со стороны своего соперника Абдаллаха, так и со стороны заговорщиков из числа придворных. В этой ситуации он не хотел отпускать в карательный поход на Русь значительные силы. В качестве наказания вероломному Дмитрию Московскому Мюрид ограничился тем, что отправил ярлык на великое княжение Владимирское князю Дмитрию Суздальскому.