Важную, но не вполне понятную роль в истории Коломны сыграл «монгольский фактор». Существует мнение, согласно которому «город находился под монгольской юрисдикцией еще в XIII веке и, видимо, до времени правления Ивана Калиты передавался в качестве наследственного владения крупной феодальной золотоордынской семьи, наделенной баскаческими функциями» (149, 41).

С уверенностью можно сказать лишь одно: для овладения Коломной московские князья использовали обман, коварство и произвол, что позволяло рязанским князьям вплоть до 80-х годов XIV века оспаривать этот город у потомков Ивана Калиты.

Овладев городом, москвичи спешно принялись за его укрепление. Для такого важного дела людей и денег не жалели. Построенная московскими Даниловичами дерево-земляная крепость была в 4–5 раз больше прежней, «рязанской». Новый коломенский Кремль занимал площадь 20–22 га. Он превосходил Московский Кремль Ивана Калиты (19 га) и лишь немногим уступал белокаменной московской крепости Дмитрия Донского (23 га) (232, 233). Около 1330 года Иван Калита дополнительно укрепил новую коломенскую крепость (232, 231). Примечательно, что он занялся этим раньше, чем обновил Московский Кремль (1339 год).

Коломна была южными воротами Руси. Город жил в постоянном движении и быстро рос (232, 229). Здесь многое начиналось и многое заканчивалось. К воротам Коломны Великая степь приносила торговые караваны и табуны лошадей, свирепые ордынские «рати» и грозную чуму. Отсюда во все стороны расходились водные и сухопутные дороги. Из Коломны начинался основной — Окско-Волжский — водный путь в Орду. Отсюда же направлялись в Царьград. Для этого в районе Переволоки (современный Волгоград) нужно было с Волги перебраться на Дон и далее — в Черное море. Раскрытая на все стороны, Коломна стояла на каком-то бесприютном перекрестке людей и времен.

Опираясь на Коломну, московские князья начали тихую, но настойчивую экспансию в рязанские земли. Их главной целью были волости по левому берегу Оки. Только овладев этими территориями, москвичи могли приступить к созданию единой оборонительной линии по Оке, позднее получившей название Берега. Кроме того, эти земли отличались плодородием. Рязань была житницей Москвы.

Понятно, что московская экспансия вызвала сопротивление местных правителей. Они ждали удобного момента, чтобы нанести ответный удар и отбросить москвичей вглубь страны.

«Ситуация на московско-рязанском пограничье резко обострилась в 50-х гг. XIV в., — пишет современный исследователь. — На рязанском столе в это время оказался энергичный и очень молодой Олег Иванович, который, воспользовавшись смертью от чумы Симеона Гордого, начал борьбу за возвращение утерянных земель. В 1353 г. рязанцы захватили центр волости Лопасни и пленили находившегося там наместника» (231, 100). При участии ордынского посла состоялось московско-рязанское размежевание земель. Москвичи вернули Лопасню, но взамен вынуждены были отдать рязанцам некоторые пограничные волости, которые те считали своими.

Примечательно, что в период правления Ивана Красного опальные бояре отъезжали из Москвы именно в Рязань. Здесь их ждал теплый прием.

Попытки Олега Рязанского вернуть Коломну в состав своих владений продолжались до 1385 года, когда благодаря посредничеству Сергия Радонежского старая вражда сменилась прочным династическим союзом Москвы и Рязани.

С московско-рязанскими властными и территориальными спорами было связано и создание митрополитом Феогностом Коломенской епархии. Этого требовала сама конфликтная ситуация. Региону нужен был авторитетный и опытный миротворец. В обязанности епископа традиционно входила миротворческая и посредническая миссия. Но помимо лицевой стороны этого вопроса существовала и «изнанка». Митрополит Феогност имел большой опыт взаимовыгодного сотрудничества с домом Ивана Калиты. Неофициально, но вполне реально новый владыка должен был представлять интересы Москвы.

Относительно политических симпатий и деятельности первого коломенского владыки Афанасия достоверно известно следующее. 13 марта 1353 года вместе с владимирским владыкой Алексеем и епископом Афанасием Волынским он присутствовал на похоронах умершего за два дня перед тем митрополита Феогноста (45, 98). Очевидно, что всех трех иерархов это печальное событие застало в Москве. Там они находились и 26 апреля 1353 года, в день кончины великого князя Семена Гордого. В том же составе эти три иерарха выступили свидетелями его духовной грамоты (8, 13). Судя по всему, и на Пасху 24 марта 1353 года они также были в Москве — весенняя распутица не допускала стремительных переездов из Коломны в Москву и обратно. Что касается Афанасия Волынского, то он постоянно жил в Москве (позднее — в Переяславле Залесском) в качестве своего рода «политического эмигранта» и одновременно — викарного епископа (от латинского vicarious — заместитель), помощника престарелого и больного Феогноста. Владыка Алексей — будущий митрополит — также имел в Москве постоянную резиденцию и был лишь титульным епископом. Но что делал здесь Афанасий Коломенский? Очевидно, он также был викарным епископом и по большей части жил в Москве, выполняя разного рода поручения митрополита Феогноста. Являясь полноправным членом сообщества русских иерархов, викарный епископ был весьма полезной фигурой для митрополита (или его наместника) в разного рода церковно-политических интригах.

(Практика назначения викарных епископов в Московской Руси слабо изучена историками. Этот латинский по происхождению институт под своим собственным названием появляется в Русской церкви только во времена Петра Великого. Однако на деле викарные епископы — которых не следует путать с митрополичьими наместниками, не имевшими епископского сана, — были известны и гораздо ранее.)

Владыка Афанасий умер зимой 1362/63 года — вероятно, от чумы (43, 74). Судя по летописному известию, умер он «на Коломне», то есть в своем епархиальном центре.

Следующий коломенский владыка, Филимон (после 1363 — ранее 1374), до возведения на кафедру был переяславским архимандритом, то есть главой всего монашеского сообщества Переяславля Залесского. Московские князья любили Переяславль с его большим светлым озером и часто бывали там. Соответственно, должность переяславского архимандрита мог получить только человек, близкий к московскому княжескому дому В 1348 году Филимон был свидетелем договора между московскими князьями, сыновьями Ивана Калиты (8, 13). Вероятно, он был выходцем из Горицкого монастыря в Переяславле Залесском — обители, основанной Иваном Калитой (116, 205). Во всяком случае, известно, что следующий переяславский архимандрит Пимен (будущий митрополит) был настоятелем именно этой обители.

Что касается третьего коломенского владыки, епископа Герасима (не позднее 1375–1388), то это был всецело московский ставленник, один из самых доверенных людей митрополита Алексея. Источники позволяют реконструировать его жизненный путь. Сначала Герасим был митрополичьим диаконом, потом игуменом, выполнявшим ответственные дипломатические поручения митрополита Алексея, потом архимандритом московского Чудова монастыря (любимой обители святителя), откуда он и был поставлен епископом Коломенским. По кончине Алексея Герасим стал верным сподвижником Митяя. Отправляясь в Константинополь, Митяй оставил местоблюстителем митрополичьей кафедры именно его (231, 189).

Историк Русской церкви митрополит Макарий (Булгаков) посвящает Герасиму Коломенскому в своей «Истории» всего несколько слов — в связи с описанием подвигов пламенного миссионера, «крестителя Перми» Стефана Пермского: «Герасим, епископ Коломенский, сначала по повелению наместника митрополичьего архимандрита Михаила (Митяя), правившего митрополиею, рукоположил Стефана в сан пресвитера, а потом, вероятно, по отшествии Митяя в Царьград (в июле 1379 г.), сам, заведуя делами митрополии, благословил Стефана на его святое дело, напутствовал архипастырскими наставлениями, снабдил святым миром, антиминсами, частицами святых мощей и другими церковными вещами» (234, 89). Известно, что миссия Стефана Пермского была одобрена самим великим князем Дмитрием Ивановичем и принесла большую пользу московскому делу.