Не знаем, добился ли Андрей своим отказом сокращения дани. Однако долго торговаться он не мог. Хан не любил ждать ответа. И тогда на память суздальским князьям пришел опыт московского триумвирата — Семена Гордого, Ивана Красного и Андрея Серпуховского. Суздальских братьев было даже не трое, а четверо: Андрей, Дмитрий, Борис и Дмитрий Ноготь. При наличии хотя бы временного единства они могли достичь многого.

В поездке в Орду Андрея сопровождал 37-летний брат Дмитрий. Это дало возможность суздальцам выйти из затруднения. Дмитрий взял обязательства уплаты за «15 тем» и получил ярлык на Владимир. Отказавшийся от ярлыка на великое княжение Владимирское Андрей остался на политическом поле. Как старший из братьев, он мог объединить ресурсы семьи, чтобы помочь младшему брату расплатиться с ханом.

Можно думать, что хан потребовал немедленной выплаты значительной части «выхода». Исполняя это условие, братья вошли в большие долги у сарайских ростовщиков. По их требованию Дмитрий и его бояре вынуждены были остаться в Сарае в качестве заложников. Тем временем князь Андрей немедля поехал на Русь, чтобы собрать недостающие суммы. И качестве заложников, гарантов состоятельности Дмитрия, Андрей оставил в Сарае и своих собственных бояр.

Уладив все дела в Орде, суздальское семейство летом 1360 года праздновало долгожданный успех. Дмитрий Константинович возвратился на Русь с ханским послом и ярлыком на великое княжение Владимирское.

Однако великое княжение Владимирское всегда легче было получить, чем удержать. Вместе с заветным ярлыком победить получал и целый короб проблем. Ордынский «выход» еще не был полностью собран. Признание новгородцев еще предстояло заслужить. Интриги потерявших владимирский венец потомков Ивана Калиты еще необходимо было разгадать…

Неопределенность обстановки сильно беспокоила победителя. Примечательно, что свое торжество новый великий князь Дмитрий Константинович приурочил к Петрову дню — 29 июня, дню памяти апостолов Петра и Павла. Вот что говорит об этом Никоновская летопись.

«И тако князь Дмитрей Констянтинович Суздалский взя великое княжение Володимерское, и отпущен бысть из Орды от царя с пожалованием и с честию на Русь с послом царевым. И въеха въ Володимерь на великое княжение за неделю до Петрова дни, месяца июня в 22 день, не по отчине ни по дедине; и тогда при нем в Володимери пресвященный Алексей митрополит постави в Новъгород Алексея архиепископом. Того же лета князь велики Дмитрей Констянтинович из Володимеря посла послов своих и наместников своих в Новъгород. Новогородци же приаша их с честию, и посадиша наместников его на Новегороде» (41, 231).

(Упрек в том, что князь Дмитрий Константинович взял великое княжение Владимирское «не по отчине ни по дедине», свидетельствует о московском происхождении этого текста. Оно есть и в Рогожском летописце, где всё известие в целом носит сокращенный и сбивчивый характер (43, 68). Действительно, ни отец Дмитрия Суздальского князь Константин Васильевич, ни его дед на владимирском столе не сидели.)

В некоторых летописях сообщение о приезде Дмитрия Суздальского во Владимир можно понять так, будто князь взошел на великое княжение 22 июня. Но более правильно думать, что он лишь въехал в город в понедельник, 22 июня 1360 года, а сам обряд совершил в присутствии митрополита Алексея несколько дней спустя — на Петров день, 29 июня. Торжества сопровождались пиршеством, которое уместно было после завершения Петровского поста, то есть не ранее 29 июня.

Через две недели последовало новое торжество. Новгородская летопись, сообщая о поставлении архиепископа Алексея на новгородскую кафедру митрополитом Алексеем, приводит ценную подробность: церемония состоялась «месяца июля в 12 день, на память святыя мученици Голендухи и Прокла» (18, 367). Это был воскресный день, часто избираемый для такого рода торжеств.

Новый великий князь Владимирский остро нуждался в деньгах и их эквиваленте — всякого рода товарах. Именно перед Петровым днем он мог более чем когда-либо рассчитывать на пополнение своей опустевшей казны. «В старину Петров день был сроком судов и взносов дани и пошлин» (288, 42). Впрочем, и для всеобщего праздника, которым Дмитрий Суздальский хотел отметить свою интронизацию, Петров день был самым подходящим временем. «Петровские гулянья отправляются почти по всей Великой России с песнями, хороводами и рельными качелями» (288, 42).

Итак, суздальцы праздновали победу, а московский князь-отрок переживал унизительное поражение. Мать как могла утешала Дмитрия. В Московском Кремле царило уныние. Москвичи негодовали на бесчинство суздальцев, но оспаривать ханское решение не смели.

В этой напряженной обстановке митрополит Алексей сохранил спокойствие и даже благословил Дмитрия Суздальского на владимирский великокняжеский стол. Московский летописец умалчивает об этом. Однако быть во Владимире и уклониться от участия в торжественной интронизации великого князя Владимирского в присутствии ханского посла митрополит просто не мог. Первоиерарх незадолго перед тем приехал в Москву из Киева (48, 112). Там он год или два находился в плену у литовского князя Ольгерда.

Для святителя было бы политической ошибкой с порога начинать противостояние с новым великим князем Владимирским. И хотя в душе Алексей тяжело переживал московское поражение, он был не из тех, кто поддается бесплодным вспышкам эмоций. Митрополит надеялся, что победа Дмитрия Суздальского — кратковременная удача. Правление хана Науруса в Орде едва ли будет долгим, а единство суздальских братьев — прочным. А между тем московский князь-отрок Дмитрий подрастал и вскоре должен был включиться в борьбу за великое княжение как законный претендент — «и по отчине, и по дедине».

Время работало на Москву. Ее правителям оставалось только терпеливо ждать своего часа и не упускать возможности прибрать к рукам какую-нибудь волость или даже княжество. Такой добычей стало тогда для Москвы Дмитровское княжество. «Захват совершился, видимо, без особых потрясений. Дмитровские князья были слабы, а в самом Дмитровском княжестве уже ряд лет существовали владения князей московского дома и распространялось их влияние» (201, 247).

К этому можно добавить, что Дмитров занимал важное место в системе водных путей Окско-Волжского междуречья. Отсюда по рекам Яхроме, Сестре и Дубне был выход на Верхнюю Волгу. Благодаря этому Дмитров уже в ранние времена служил «важнейшей северной гаванью для Москвы» (316, 394).

Взрослея, Дмитрий всё больше узнавал о том, как устроен окружавший его жестокий мир. Но прежде всего ему необходимо было понять Орду. Уже в первую свою поездку в степь он внимательно присматривался к жизни степняков, их нравам и обычаям.

Как на Руси, так и в степях борьба за власть регулировалась некоторыми общепринятыми представлениями. Монголы свято верили, что право на верховную власть над миром имеет только Золотой род — потомки Чингисхана. Бескрайние пространства своей империи «потрясатель Вселенной» оставил во владение (улус) четырем сыновьям — Джучи, Угедею, Чагатаю и Толую. Среди потомков Джучи на трон правителя Золотой Орды («улуса Джучи») до середины XIV века могли претендовать лишь потомки хана Батыя. (Считалось, что именно Батый был основателем самостоятельного государства, которое позднее историки назовут Золотой Ордой.) Потомки Батыя, в свою очередь, разделялись на осененное лучами славы семейство хана Узбека — и всех остальных.

Известно, что старшие жены монгольских ханов имели большую власть и нередко фактически управляли государством в периоды междуцарствия. С кончиной правителя наступал «час вдовы». Он мог продолжаться и несколько лет. Но неизменно заканчивался жестокой казнью регентши. И на то были свои причины. Верховная власть состоит не из одних лишь дворцовых интриг. По-настоящему крепкой ее делает только война или подготовка к ней. Помимо этого, верховная власть по природе своей иррациональна и требует от правителя соответствующего поведения: необъяснимой смеси беспечности и осторожности, жестокости и милосердия, коварства и великодушия, скупости и щедрости. Ханские вдовы при всей своей изворотливости не могли понять всю сложность психологического аспекта верховной власти и выстроить адекватную линию поведения. Их мелкотравчатая политика при определенных обстоятельствах могла привести к крушению хрупкого степного государства…