При оформлении обложки использованы фотографии И. А. ВДОВИНА

знак информационной продукции 16+

© Борисов Н. С., 2014

© Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2014

В этой книге рассказывается о жизни великого князя Московского Дмитрия Ивановича Донского — предводителя русских полков в исторической битве на Куликовом поле. О Куликовской битве и связанных с ней событиях написано много. И всё же ее главное действующее лицо вырисовывается весьма расплывчато и схематично. Зная его поступки, мы не знаем их причин. И домысливаем эти причины согласно логике мифа или парадигмам позитивистского сознания. Наши представления о нем — скорее мнения, нежели действительные знания. Причиной тому и скудность источников, и военно-патриотическая ангажированность образа — «великого предка», «выдающегося полководца» и «борца за независимость» Руси.

Всё это требует беспристрастного исследования. Но успех любого исследования зависит от правильной постановки вопросов. Назовем главные из них.

Кто же он, Дмитрий Донской, — герой или героический миф? Известно, что героический миф возникает там, где в нем есть потребность; он отвечает духовному запросу социума в определенный момент его развития. Материалом для героического мифа может стать и незначительное само по себе событие, и скромный по своим реальным достоинствам персонаж. Каково было в действительности воздействие Дмитрия Донского на ход событий? Иначе говоря, гнал ли он сам своих коней к великой цели — или испуганные кони в безумной скачке понесли растерявшегося седока?

Каков был Дмитрий Донской как политик? Какими методами он пользовался и какие идеи положил в основу своей политической практики? Чего он достиг как правитель своего княжества? В какой мере его политику можно считать оригинальной и самостоятельной, а в какой — традиционной и навязанной его окружением?

С нашей стороны было бы опрометчиво обещать читателю исчерпывающие ответы на все эти вопросы. Всё, что мы могли сделать, — это произвести своего рода «инвентаризацию» сохранившихся в источниках сведений о личности и деятельности Дмитрия Донского, а также мнений историков относительно достоверности и правильного понимания этих сведений. Такая работа потребовала от автора изрядного терпения, а ее результат в виде книги требует того же от читателя. Однако эти затраты труда и времени для автора и, надеюсь, для читателя вознаграждаются удивительным ощущением прорыва сквозь время. От «периода бесформенности времен и людей» (Макиавелли) мы уходим в эпоху великих людей и великих дел, в эпоху, когда закладывались первые камни в фундамент исторической России. Право же, такое путешествие стоит некоторых затрат и усилий…

Главный источник для изучения политической истории XIV столетия — летописи.

Раскрывая древнерусскую летопись — пухлый том в обитом кожей тисненом переплете, написанный 500 или 600 лет назад и удивительным образом прошедший через множество бедствий и пожаров, — невольно вспоминаешь известный парадокс Булгакова: «Рукописи не горят!»

Заметим, что очень старые вещи — иконы, книги, ювелирные изделия, даже простые черепки глиняной посуды — обладают каким-то удивительным магнетизмом. Они не похожи на окружающие нас обычные предметы. Они поразительно легкие, словно века высушили из них всё лишнее, земное. Они бесплотны, как душа. Возможно, именно поэтому старые вещи приятно держать в руке и не хочется возвращать обратно на музейную полку.

Летописи, как и многое другое в культуре средневековой Руси, восходят к византийским образцам. Письменная традиция, пришедшая на Русь вместе с принятием христианства и постоянно обогащавшаяся благодаря деятельности переводчиков, включала в себя не только церковную литературу, но также сочинения византийских историков.

Почувствовав вкус к истории, русские книжники выработали собственную схему изложения материала, основанную на принципиально ином подходе к делу. Византийская историография, восходящая к античности, проникнута личностным началом. И хотя мотивация поведения исторических лиц обычно выглядит несколько упрощенной (доблесть, слава, благочестие — трусость, предательство, порочность), но всё же это антропоцентрическая история. Историк незримо присутствует в тексте повествования, то скрыто, то явно предлагая читателю собственные оценки описываемых событий.

Русская летописная традиция остерегалась авторского начала. Историк-летописец занимает позицию бесстрастного наблюдателя или христианского моралиста. Такому подходу соответствовала прямая хронологическая шкала, на которой размещались краткие сообщения о наиболее значимых событиях данного года.

Желание летописца польстить своему светскому или духовному начальству — явление скорее вторичное, чем основополагающее. Главная задача пушкинского Пимена — сохранение памяти о достойных делах человеческих и наблюдение за путями Божьего промысла.

«Погодная» (по годам) схема расположения материала имела свои «плюсы» и свои «минусы». В частности, многие события в реальности продолжались несколько лет. Возникал вопрос: разделять ли рассказ о таких событиях (например, войнах или посольствах в другие государства) на отдельные части, строго придерживаясь «погодной» схемы, или давать весь рассказ целиком? В первом случае рассказ о событии распадался на отдельные куски. Во втором возникал вопрос: под каким годом помещать рассказ о продолжительном событии — годом начала, продолжения или окончания?

Летопись можно сравнить с хорошим сэндвичем, который помимо собственно «хлеба» — канвы кратких сообщений о наиболее важных событиях года — содержит в себе много всякой вкусной для историка «начинки». Это и литературные памятники (жития святых, «слова»-проповеди, «похвальные слова» знаменитым людям, повести о выдающихся событиях и т. д.), и дипломатические документы, и актовый материал, и некрологи, и нравоучительные рассуждения.

Летописи были не столько частным, сколько общественным делом. Они предназначались для чтения вслух перед избранной аудиторией. Привычка читать вслух, культура этого дела были в ту пору очень развиты благодаря церковному богослужению, а также чтению вслух житий святых в монастырских трапезных. Сегодня люди, как правило, читают книги молча, «про себя», и только изредка — вслух. Прежде дело обстояло как раз наоборот. Умеющие читать пользовались своим умением так же охотно, как умеющие петь. Эти люди были своего рода общественным достоянием. Родственники, друзья, соседи обращались к ним с просьбой «почитать» при любом подходящем случае.

Правители любили слушать чтение летописи. Из нее они узнавали о деяниях своих предков, искали в делах давно минувших дней оправдания собственным поступкам, надеялись прославиться в потомстве благодаря трудам летописца.

Ведение летописи помимо высокого «образовательного ценза» требовало от книжника целого ряда специальных знаний и умений. Летописание было сложным и тонким ремеслом, расцветавшим только на плодородной культурной почве. Можно назвать немало древнерусских городов, где в силу бедности этой почвы летописание как устойчивая традиция просто не существовало. Иногда летописание сводилось к кратким записям о важнейших событиях прошедшего года, которые делал монах в тихой обители. Но время от времени — обычно по случаю кончины правителя или смены власти — составлялся летописный свод. В нем излагалась нанизанная на хронологическую нить история Руси — начиная с «Повести временных лет» и заканчивая ближайшими событиями. Составление летописного свода требовало хорошего знания предмета и большого трудолюбия. Для полноты картины летописец собирал разнообразный материал: летописи соседних городов и княжеств, актовый материал, литературные памятники и т. д.