Спустя месяц слезы закончились. Острая боль внутри сменилась ноющей, так словно меня привалили огромным камнем, к тяжести которого я уже привыкла, но каждый вдох все еще давался с трудом. Я ела и даже поддерживала какой-то разговор с родителями, слушала сплетни из поселка, которыми меня пытались отвлечь.

Впервые о нашем поселке даже написали в "Магических хрониках", выражая соболезнования семье погибшего при пожаре преподавателя Северной Академии. Ни имени, ни фамилии профессора не указывали, просто сухая фраза мелкими буквами. Как ни пытались спрятать от меня брошюру родители, добрые соседки, которые захаживали в гости, полюбоваться на молодую вдову, все же показали мне заметку. Где-то в конце, после сводки о задержке поставок леса на Юг из-за сильной бури.

Листая новости, я замерла на странице, где большими буквами было отпечатано поздравление наследнику Максимильяну Террагону, в связи со свадьбой. Как и планировал, черный дракон женился на дочери пятого младшего советника императора вира Вентуса.

Впервые за долгое время я улыбнулась. У кого-то жизнь все так же шла по плану. Взглянув на дату обручения, по щеке потекла слеза. Свадьба наследника состоялась в тот самый день, что и пожар в таверне. Было в этом что-то символичное. А еще, почему-то вспомнились слова дракона на балконе в вечер Зимнего Бала. Похоже, получив мой отказ, он передумал убивать будущего родственника. Но ничего другого я и не ожидала.

Отправив "Магические хроники", любезно оставленные одной из дам, в камин, я села в кресло и снова впала в странное оцепенение. Дни сменялись ночами, а мое состояние не особо улучшилось. Боль не желала отпускать, а чувство пустоты и безразличия к тому, что происходит вокруг, только нарастали.

Мама присылала своих подруг и девочек, с которыми я раньше общалась, но все их попытки отвлечь были безуспешными или делали еще хуже. Слушая рассказы о первом зубе ребенка или о том, кто из знакомых куда устроился на работу, мое чувство тоски только усиливалось. Наблюдая за их тихим счастьем, я отчетливо вспоминала наши с Честером планы, которым не суждено сбыться, и снова закрывалась в комнате, задыхаясь от слез.

Лишь полгода спустя я поднялась на чердак и решилась разобрать бумаги и вещи мужа. Перебирая исписанные листки, я невольно вспоминала планы, которыми поделился мужчина. Перед глазами всплыла картинка улыбающегося Честера, который нахваливал мою откровенно безвкусную стряпню, рассказывая о том, что собирался ввести факультатив для бытовых магов и после лекций обучать их защитным заклинаниям и даже парочке атакующих. Среди бумаг я нашла наброски этих уроков, а еще учебники, которые мужчина не успел вернуть в библиотеку. Порыдав над ровным почерком Честера, я захлопнула сундук и снова погрузилась в пустоту.

Все вокруг мне сочувствовали, и это раздражало. — “Муж погиб, спасая любовницу, бедная девочка. Такая молодая, а уже вдова” — я словно вернулась на первый курс, когда за спиной звучит гадкий шепот, а при встрече отводят глаза.

Со временем я настолько устала от болтовни, что уже и сама начинала верить в то, что судачили о мужчине. Как снежный ком слухи копились, обрастая новыми гадкими подробностями.

Несколько недель я рыдала в подушку, ругая себя и обвиняя в том, что мы с Чесом так и не закрепили брак. Возможно, тогда он был бы жив и не ходил в комнаты для утех. В результате, дошло до того, что я почти убедила себя в том, что виновата в гибели мужа и сама толкнула его в объятия другой. Это заставило остановиться и снова отгородиться ото всех сплетниц поселка. Их болтовня и грязные намеки медленно сводили с ума, подогретые бездельем и тоской.

Отказавшись от очередной встречи с 'подружками', я вернулась на чердак. И с этого дня каждое утро снова и снова заставляла себя вставать с кровати, подниматься наверх и разбирать бумаги мужа, внимательно изучая планы уроков и факультативов, которые, кажется, никогда не закончатся. Можно подумать, Честер намеренно принес все свои наработки домой, вместо того чтобы оставить в академии. Бумаг оказалось слишком много, и целыми стопками я доставала их из сундука, в котором был спрятан пространственный артефакт. Кажется, дна там и вовсе не было. Постепенно стопки начали перекочевывать в мою комнату. Читать, сидя на полу, было неудобно, и мелкими партиями я сносила все к себе.

Отец тихо бурчал, а мама зло шипела на него. — “Авочка больше не воет ночами и ест, а там пусть хоть с головой зарывается в странные бумаги,” — рычала родительница.

Почти месяц я вчитывалась в бумаги Честера; с каждым днем все больше сомневаясь в словах декана. Чтобы разработать целую учебную программу нужна уйма времени, и, судя по датам, писал он её уже прибыв в академию. Учитывая лекции и время, которое мужчина проводил со мной, ему едва хватало времени на сон. Как-то не вязалось это с днями напролет проведенными с любовницей, как утверждал пожилой маг.

Чем глубже я копалась в сундуке, тем интереснее становились наработки. Там же обнаружилась старая программа по боевой подготовке магов, которую преподавали в академии когда-то. Эти материалы я уже не выносила с чердака. Такая литература была на грани законности в империи. А несколько книг, которые лежали рядом, скорее всего и вовсе были незаконными и точно были взяты не в библиотеке, как я думала раньше. Это были личные вещи Честера. Рассматривая которые я все больше задавалась вопросом, кем был мой муж и откуда все эти материалы. У простого ассистента не было ни средств на приобретение настолько старых и редких книг, ни доступа в архивы, где они могли храниться.

Именно в одной из книг по боевым заклинаниям для магов я нашла конверт, в котором был пустой листок. Лежал он как раз в разделе, где описывалась тайная переписка. Повертев листок в руках, я прочла то, что описывалось в учебнике. Словно вспышка перед глазами, всплыла картина нашей брачной ночи и кинжал, который Честер вытер своим платком, быстро спрятав его в пиджаке.

Захлопнув чемодан, я вернула на него защиту, которую ставил муж. Видимо, в голове прояснилось, потому что раньше я не обратила внимания на то, каким заклинанием Честер защитил сундук. Открыть его могла только я. По крайней мере, открыть так, чтобы увидеть все содержимое.

Всю ночь я вертела в руках белый лист, зная, как прочесть письмо, но не решаясь.

Только утром, отказавшись от поездки на ярмарку с родителями, я выпустила Визардиса и, взяв с кухни нож, закрылась в комнате и активировала защиту, впервые с того дня, как приехала. До сегодняшнего дня мне было все равно, словно тень я бродила по дому, делая все скорее по привычке, не предавая особого значения тому, что происходит вокруг.

Несколько капель на конверт, и бумага мелькнула голубым, отображая текст.

“Прости,” — первое, что появилось на чистом ранее листе. Чем больше проявлялись слова, тем ощутимее дрожали мои руки. — “Я просто не мог все бросить, моя дикая норка. Слишком глубоко увяз.” — прочла я следующие несколько строк, — “Если бы я мог, я бы состарился рядом с тобой, мое сокровище. Ты нашла это письмо, это означает только одно, я нарушил свою клятву у алтаря и больше не смогу позаботиться о тебе.” — я посмотрела на Визардиса, который почему-то молчал и казалось, желал знать, что в письме Честера не меньше меня, — “Не влезай в это, моя девочка. Они не способны защитить. Ты и так привлекла слишком много внимания. И не верь никому, что бы тебе не обещали, не верь. А еще, что бы ни случилось, помни, я очень сильно люблю тебя, малыш. Только тебя. Ты мое самое ценное сокровище. Все, что имело значение, с того самого дня, как я собирал твои учебники со снега.”

Текст на листке начал медленно мерцать и исчезать, как только я прочла последние слова. Похоже, Честер предполагал, что письмо может попасть в чужие руки, поскольку нигде не упоминал мое имя. А еще мужчина предусмотрел, что я могла не поверить, потому указал факты, которые знали только мы вдвоем. Клятва, которую он произнес у алтаря, и тот день, когда я шарахнула в него магией и разбросала свои книги. Честер часто повторял после свадьбы, что именно тогда он впервые меня увидел, что бы это не значило.