Рениса всё понимала. Пожалуй, даже слишком много, чем ей хотелось бы, вот только в отличие от Шанталь, с которой их сблизило общее негодование к Аулусу, она свои переживания скрывала. Бессонные ночи сменяли одна другую, рождая всё новые и новые мысли. Сначала она, конечно, плакала украдкой в подушку, не желая показывать яростной принцессе свою истинную боль. Порой сознание шутило над ней, вызывая сомнения на ровном месте. И тогда Рениса начинала думать, что всё восприняла неправильно, а Шанталь, в порыве своих чувств, немного исказила факты. Как правило, в такие моменты ей было свойственно искать Аулусу оправдания и сочувствовать Данье. В конце концов, Филипп тоже являлся всего лишь пешкой в большой игре, которую довольно удачно разыграли. Сотни раз Рениса задавалась вопросом, был ли Данье хоть в какой-то момент с ней искренен, и мог ли он вообще ослушаться подобного приказа? На неё накатывала такая ностальгия и грусть, что не в силах с ней справится, она принималась за рисование. Создавая один портрет за другим, Рениса взывала к ним, словно к живым. А потом, так и не находя ответа, ей становилось настолько противно и мерзко, что хотелось просто стереть из памяти любое упоминания о прошедшей осени, и она, поддавшись гневу, безжалостно рвала в клочья всё, что создавала.

Однако, всё это время разбираясь с Данье, её ни разу не тянуло нарисовать Аулуса. А когда она уже вознамерилась исправить такое положение дел, кисть просто отказалась повиноваться. Линии выходили кривыми и прерывистыми, и потом никак не складывались в нужный образ. Не получалась даже карикатура!

— Ну что ты опять молчишь, словно язык проглотила?! — не унималась Шанталь и вновь закружила по мастерской, словно коршун в поисках добычи. — Снова его рисуешь?

С усталой отрешённостью Рениса отложила кисть и оглядела новый портрет. С мольберта впервые за долгое время на неё взирал вовсе не Филипп, а Рэл. У него был измотанный вид. Густые тени залегли под глазами, а кожа стала совсем серой, будто высохшей. Уголки губ, вечно вздёрнутые то ли в улыбке, то ли усмешке, опустились, заложив глубокие борозды морщин. Весь его вид так и кричал о страданиях, но Рениса совсем не ощущала к нему сочувствия.

Так и не дождавшись ответа, Шанталь склонилась над мольбертом и тут же воскликнула с негодованием:

— Зачем ты рисуешь его таким! Он ещё молодой и красивый мальчишка, а ты его в измождённого отчаявшегося старика превратила!

— Извините, Ваше Высочество, просто вы вся извелись за последние дни, и я подумала, что справедливости ради, братцу тоже не помешало бы немного помучиться! Всё же ему не стоило быть таким безрассудным…

— Если кого и обвинять в безрассудстве, то только меня! — горячо возразила принцесса. — Знаю, подобное странно слышать, но того, что случилось, не могло произойти, если я бы сама того не желала!

— Это действительно не укладывается в моей голове, — признала Рениса. — Как вас мог заинтересовать мой брат?!

— На меня никто никогда прежде не смотрел с таким искренним восхищением. Эльфы, как и демоны, по природе холодны и сдержаны в проявлении чувств, а тут такая откровенная страсть! — Шанталь печально вздохнула и инстинктивно положила руки на живот, тут же начав его гладить.

— Звучит так, будто вы совсем не сожалеете, — осторожно заметила Рениса и была весьма удивлена пылким ответом:

— В сожалениях нет никакого смысла! Всё равно ничего нельзя исправить или изменить, так к чему терзать себя упрёками?

— Но разве признание своих ошибок учит нас не повторять глупости?

— И какой же ты сделала вывод? — насмешливо переспросила Шанталь. — За всё это время ты так и не призвала к ответу ни своего мужа, ни не состоявшегося любовника. Я ещё могу понять, что ты опасаешься разгневать этого своего демона, всё же вас связывает брак и контракт, но зачем избегать полукровку? Я же говорила тебе, что моих сил хватит, чтобы создать портал во дворец на Шат-мирами!

— Не нужно, — поспешила отказаться Рениса, ощущая волнение. Ей всё ещё никак не удавалось унять собственные чувства, и это не скрылось от зоркого взгляда принцессы.

— И почему же? — принялась допытываться она. — Не хочешь разочароваться в первой любви, или же… боишься не устоять?

Последние слова прозвучали особенно дерзко. Рениса ощутила, как её бросило в жар: щёки запылали, а во рту пересохло. Она даже не смогла выдавить из себя хоть какой-то ответ, хотя едва ли принцесса в нём нуждалась.

— Так вот оно в чём дело! — Что-то, а сообразительности Шанталь было не занимать. — Ты всё ещё в него влюблена! Как это мило! Думаешь, он не простит тебе замужества?

— Как вы можете такое говорить! — Рениса взволновано вскочила с места. От беспокойства она не знала, куда деть руки, то вновь хватаясь за кисти, то нервно сжимая юбки. Сердца загрохотали в груди, оглушая и приводя в ещё большее замешательство.

— Так я угадала! — Шанталь расплылась в довольной улыбке. — Но мне кажется, ты напрасно переживаешь. Данье неглуп и, подозреваю, догадывается об истинном положении дел. А зная, как устроен мир демонов, едва ли он будет к тебе жесток.

— Вы не знакомы с Филиппом, он благороден и честен и никогда не согласится на интрижку! — возразила Рениса с совсем несвойственной ей горячностью.

— Даже зная, что ты глубоко несчастна, а демон к тебе совершенно равнодушен? Впрочем, последнее не заметит разве что слепой…

— Давайте оставим этот разговор, Ваше Высочество, — едва сдерживаясь, попросила Рениса. Подобные бесцеремонные намёки, которые раз за разом звучали в речах Шанталь, её всё больше злили. Сколько бы она ни гнала постыдные мысли прочь, ей всё равно не удавалось от них избавиться. Хотя Аулус не давал никаких обещаний Ренисе в этом отношении, сердца жгла обида на то, как всё сложилось.

— Что ж, не стесняйся обращаться, если решишься, — подмигнув, произнесла Шанталь. — Вот только не вздумай беспокоиться о том, что доставишь какие-то неудобства агни. У демонов нет морали, так что не в его праве тебя осуждать!

«Осуждение лучше равнодушия», — подумала Рениса, когда принцесса, наконец, оставила её. Перед уходом Шанталь всё же выпросила у неё портрет Рэла.

— Вы уверены, что вам нужен именно этот? Я могу нарисовать брата более счастливым.

— Не стоит тратить на него время. Лучше потратьте свою фантазию на более волнующих персон, — не без ехидства ответила она.

Однако, оказавшись в одиночестве, Ренисе совсем расхотелось рисовать. Она кружила по мастерской, словно ворон, не знающий, куда приземлиться. Взбудораженное намёками Шанталь сознание никак не желало успокаиваться, скорее, напротив, разворошённое, оно, будто встревоженный улей, непрестанно гудело. Вспоминая свои жалкие попытки вывести мужа на разговор, Рениса ощущала, как гнев заполнял каждую клеточку её тела. Всякий раз Аулус использовал уловки, хитро переводя тему или же выдавая ей задание.

«Так больше не может продолжаться!» — Невероятная решимость овладела Ренисой, и она, резко развернувшись на каблуках, смело направилась к кабинету мужа.

В доме было невероятно тихо, так что ей без труда удалось уловить собственное дыхание. И хотя она ступала едва слышно, крадучись на цыпочках, её появление не осталось незамеченным. Остановившись у кабинета, Рениса только занесла кулак, чтобы постучать, но не успела прикоснуться к двери, как та открылась.

— Что-то случилось, моя леди? — В привычном любезном тоне Аулуса отчего-то чудилась насмешка.

— Я могу войти? — Хрипло спросила Рениса. В горле внезапно пересохло, дыхание сбилось, а ещё сердца вдруг решили с чего-то ускорить свой бег.

— Вы выглядите слишком взволнованной, — пропуская её внутрь, заметил Аулус.

Рениса успела сделать не больше двух шагов, прежде чем муж преградил ей путь.

— Мне нельзя осмотреться? — произнесла она с вызовом, чем заработала только усмешку.

— Вижу, вы сегодня бодры и любознательны, но, к сожалению, не могу сейчас удовлетворить ваше любопытство. Срочные дела требуют моего внимания, потому буду признателен, если вы опустите вступление и сразу перейдёте к сути.