На миг ему показалось, что он умер. Холодок смерти пробежался по его спине от макушки до кончика хвоста. Виргуэль чудом не рухнул на крыши. Уцепившись за башню, он обвил её своим огромным телом и позволил себе отдышаться. В его сознании всё перепуталось и перемешалось. Крики из заполонивших сознание видений смешивались с криками внизу. Он ощущал невыносимую боль, но не мог понять, откуда та исходит. Она будто бы разлилась по всему миру: находилась и в воздухе, и в снегу, и в то же время разрывала изнутри.

«Проклятая Жрица!» — простонал, корчась, Виргуэль. Ему не нужно было объяснять, кто стал причиной происходящего кошмара, он лишь отталкивал от себя неясные видения, вновь лезущие в сознание. Впрочем, они всё равно его настигали, выжигались в мозгу, заставляя кровавые слёзы литься из глаз. Однако, вместе с мучениями, её безумный Танец пробуждал в Виргуэле новое незнакомое чувство. Он будто выкорчевал из него самое тёмное желание, вытащив его наружу. В горле вновь защекотало, а острый драконий взгляд упал на полыхающую дворцовую кухню. Среди языков пламени, Виргуэль разглядел короля Юджина, и пасть ощерилась в жутком оскале. Он уже достаточно проникся начатым Жрицей танцем Смерти, и не склонен был больше ему сопротивляться. Эта ночь обещала унести не только жизни богов и демонов.

Виргуэль выбрался на крышу башни, а затем, словно сокол, спикировал вниз. Ледяной вихрь вырвался из глотки и обрушился на головы бэрлокцам. Огонь вмиг оледенел, вместе со всеми, кто оказался в тот момент на злосчастной кухне. Виргуэль пролетел мимо застывших воинов и стражи. Король Юджин замер с мечом в руке. Он только собирался сделать замах, чтобы обрушить смертоносный удар на хлипкого каэрского мальчишку, по-видимому, совсем недавно вступившего в ряды стражников. Виргуэль вырвал фигуру бэрлокского короля из ледяной композиции. Когти заскрежетали по гладкой поверхности.

«Собаке собачья смерть!» — с мрачным торжеством возвестил он и сжал фигурку с такой силой, что та рассыпалась на тысячи осколков. Ощутив внутри себя триумф, Виргуэль ринулся к новым пожарищам. Бэрлок должен был поплатиться за гибель драконов!

Рениса:

Двадцатый день месяца совы, первый день после Великого Танца

Рениса рассматривала собственное отражение, словно удивительную диковинку. Это точно она? Или, может, Аулус решил подшутить над ней и наслал на зеркало иллюзию? Она провела пальцами по гладкой коже, которая больше не казалась тусклой и бледной. Словно мраморная, та будто бы немного даже светилась изнутри. Рениса едва не замурлыкала от удовольствия, настолько приятной и шелковистой была на ощупь собственная кожа. А брови? Разве у неё когда-нибудь были столь восхитительные брови? Грифельно-серые, изогнутые они придавали взгляду благородство и глубину. Что уж говорить о длинных тёмных ресницах и похожих на два малахита глазах. Ей достаточно было лишь слегка прикрыть веки, чтобы узреть в зеркале тот самый томный пленительный взгляд роковой красотки. Запустив пальцы в копну серебристо-пепельных волос, Рениса бросила на лицо несколько прядей, и те упали соблазнительными завитками. Всё ещё не веря своему преображению, она подхватила один из локонов и поднесла к глазам, но, сколько бы пронзительно не вглядывалась в него, к нему так и не вернулся привычный тусклый мышастый цвет. Однако Рениса всё никак не могла признать своё невероятное преображение, продолжая искать какой-то подвох. Подойдя к окну, она принялась разглядывать своё отражение в стекле, но вновь увидела вместо себя ту незнакомую красотку, что недавно смотрела на неё из зеркала.

— Не может быть! — в сотый раз повторила Рениса, отпрянув от стекла. Затем она проделала такой же фокус с лаковой шкатулкой, и даже с раковиной. Налив воды, Рениса долго вглядывалась в собственное отражение и всё никак не могла налюбоваться. Вернувшись в комнату, она опять не удержалась и закрутилась у зеркала, обещая самой себе непременно написать собственный автопортрет. Такую красоту следовало увековечить! Она уже готова была броситься в мастерскую и приступить к работе, но внезапный стук в дверь нарушил её планы. На пороге возник Фарис.

— Леди Рениса, в гостиной вас ожидают кандидатки в кормилицы для малыша, — с поклоном произнёс он.

Радостная улыбка тут же сползла с её лица. Рениса мгновенно стала серьёзной и, оправив платье, направилась в сторону гостиной. По дороге её мысли невольно закрутились возле Шанталь и малыша. Эльфийская принцесса, едва родив, пожелала как можно скорее вернуться на родину.

— Не хочу к нему привязываться, — заявила она поутру, когда Рениса наведалась к ней, чтобы узнать о её самочувствии. Шанталь демонстративно держалась на расстоянии от ребёнка и даже, похоже, не пыталась смотреть в его сторону.

— Вы дали ему имя? — осторожно поинтересовалась Рениса, на что принцесса только махнула головой.

— Выбери сама.

— Тогда… может быть… — Она взяла небольшую паузу, начав быстро перебирать подходящие слога. Нагские имена не требовали большой фантазии, достаточно было указать первую букву имени отца в начале, и закончить той, с которой начиналось имя матери. В остальном же каждый выбирал по своим вкусам. — Как насчёт… Ридаш?

— Звучит очень по-змеиному, — усмехнулась Шанталь и стремительно смахнула навернувшуюся невольно слезинку.

— Значит, так и оставим, — решила Рениса и подошла к новорожденному. Крохотный малыш мирно спал в уютной колыбели. На первый взгляд он гораздо больше походил на эльфа, о чём свидетельствовали чуть вытянутая голова и заострённые уши, но стоило чуть повнимательнее приглядеться, как сразу становились заметными узкий нос и тонкие типичные «змеиные» губы.

— На комоде молоко, — продолжая вглядываться во что-то за окном, нарочито небрежно бросила Шанталь. — Я оставила немного, пока вы не найдёте кормилицу. Можешь попробовать покормить его сама. Только придерживай голову, твой муж сказал, что он пока ещё не окреп.

— Аулус принимал у тебя роды, — виновато произнесла Рениса. — Прости…

— Об этом не волнуйся, — отмахнулась Шанталь. — Я почти всё сделала сама. Он только обрезал пуповину и потом возился с ним… Ночью явно что-то происходило. В каком-то момент мне показалось, что я оглохла. Я думала это случилось из-за слишком сильных потуг, но Аулус сказал, что твоя сестра Жрица снова исполняла Танец. Даже страшно предположить, что она натворила на этот раз!

Рениса вздрогнула и почти тут же съёжилась. К горлу подступила предательская тошнота, а в глазах заплясали тени.

— Не стоит… об этом… — выдавила из себя она, старательно отгоняя то, о чём старалась даже не вспоминать. Впрочем, едва ли это было возможно. Каждая клеточка её тела помнила, знала и не понимала, как ей теперь существовать, ведь Полоза… Великого Полоза больше не было! Эта ночь оставила весь змеиный мир лишёнными надежд и беспомощными сиротами! В тот момент, когда Рениса это ощутила, у неё словно выбили из-под ног землю. Рена предстала в её глазах монстром, безумным чудовищем, которую следовало немедленно убить, растерзать и разорвать на тысячи кусочков. Она не имела никакого права совершать подобное! Она… Рениса, как и тысячи нагов, проклинала её, но затем что-то изменилось. Нечто едва уловимое проскользнуло в сердца и ослабило невероятную боль, сгладило дикую ненависть и примирило бушевавший дух. Голоса разъярённых нагов, которые наполнили в ту ночь голову Ренисы, постепенно стали гаснуть. Под утро она могла различить лишь слёзы, горькие слёзы от невероятной утраты. Весь змеиный мир оплакивал своего бога.

В глазах Ренисы снова защипало, а сердца сжались так сильно, что заболела грудь. Несмотря на то, что она никогда не была особенно набожной, но принять этот мир без Полоза казалось чем-то немыслимым и запредельным. В горле застрял предательский комок, и, судорожно сглотнув, Рениса решительно заставила себя думать о делах. Как бы там ни было, жизнь продолжалась. Остановившись напротив дверей в гостиную, она нервно поправила платье и только затем велела Фарису открывать.