Егор спросил послушника:

— Скажи, вот сейчас в калитку старец вошёл, высокий, с посохом, кто он таков?

— Нам навстречу никто не попался, Егор, — сказал Василий Степанович.

Пётр Фомич добавил:

— Видать, голову напекло, вот и мерещится всякое.

Послушник же отнёсся к словам Егора очень серьёзно, стал подробно расспрашивать, как старец выглядел, что говорил. Егор ответил.

— Тебе преподобный отец Евгений явился! — воскликнул послушник. — Говоришь, во двор наш зашёл? Так это хороший знак, благодать на монастырь падёт. Надо братии поскорее рассказать.

Наскоро попрощавшись, послушник поспешил обратно, ему явно не терпелось поделиться с остальными новостью.

— Благодать, значит… — протянул Пётр Фомич, когда уселся в пролётку.

Следователь усмехнулся и произнёс:

— Так понятно, что благодать. Сокровища, что Данила пожертвовал, в монастыре остались, да двести рубликов, что вы, Пётр Фомич, на ремонт церкви Николая Чудотворца выделили.

— Нашли, значит, Данилу? — спросил Егор, он уже собирался трогать, но любопытство перевесило.

— Нашли, - ответил Василий Степанович. — Только поздно, уже не арестуешь. Он постриг принял, сейчас в скиту, грехи свои отмаливает.

— Смотри-ка, а Павел-то Петрович прав оказался, — сказал Егор, качая головой, затем повернулся к лошадям: — Н-но, пошли, родимые.

Пролётка отправилась в обратный путь. В монастыре зазвонил колокол, созывая монахов и богомольцев к обедне.

Возвратились из монастыря ближе к вечеру. Первым делом завезли домой Василия Степановича. Следователь сказал, что в свой отдел отчёт о беглом маровщике с утра повезёт, спешить-то уже незачем. Спросил он и когда Пётр Фомич домой с сыном отбывает.

— Послезавтра около полудня, — ответил Пётр Фомич и добавил, словно оправдываясь: — Можно и с утра пораньше, да Павлуша поспать любит.

Василий Степанович попрощался и пообещал заехать, проводить. Только непонятно было кого: отца с сыном или Егора. Скорее, всех разом. Около больницы Егор остановил лошадей, распрягать не стал, бывшего барина ещё в трактир, где тот номер снимал, надобно отвезти. Сторож вызвался за пролёткой посмотреть, ведь Пётр Фомич велел Егору за ним следовать, вместе о поездке рассказать.

Не успели они в палату зайти, как Павел воскликнул, отодвинув в сторону Прошку:

— Папенька! Пока ты по монастырям ездил, Михайла Иваныч сестре Анне предложение сделал, а она приняла!

Отставной вояка отложил газетку, которую читал и приосанился, с превосходством посматривая на соперника.

— Обскакал-таки, чертяка колченогий, — протянул Пётр Фомич беззлобно.

— Кто смел, тот и съел, — ответил вояка, встав с места, он уже при помощи одного костыля подскакал к Петру Фомичу и протянул ему руку: — Не держи зла, граф. Я Аннушку с первого дня заприметил. А как твой Егорша сказал, что вдова она, решил: судьба это. Я вдовец, она вдовая, чем не пара?

Пётр Фомич вздохнул и пожал протянутую руку.

— Как говорится: совет да любовь. Сам я виноват, долго сомневался, надо было, как ты: раз-раз и в дамках.

Павел разочарованно отвернулся, оттолкнув протягиваемую им Прошкой чашку с чаем, чудом не разлил. Он-то уже мечтал, что женится папенька, опеку над сыном единственным ослабит, а там, глядишь, ещё ребятишки народятся. Богатств-то папенькиных на всех хватит. Что-что, а жадным Павел не был.

— Данила в монастыре нашёлся, — сообщил Павлу Егор. — Он уже постриг принял и в скит отправился, грехи замаливать.

Настроение Павла тут же поднялось, он воскликнул:

— Вот, папенька, людям всегда верить надобно!

После такого заявления, Егор вспомнил о приписках Игната, Прошка поджал губы, Пётр Фомич вздохнул, а бывший соперник сочувственно похлопал его по плечу. Павел, ничего этого не заметил, он взял с тумбочки калач, принялся с удовольствием жевать, запивая чаем из отобранной у Прошки кружки.

— Хвала Господу, аппетит появился, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить — тихо сказал Пётр Фомич и трижды постучал по услужливо подставленному Михайлой Ивановичем деревянному костылю.

Затем он заторопился на выход, сославшись на усталость. Егор вышел следом за ним и Прошкой, пообещав Павлу и Михайле Ивановичу по возвращении рассказать о поездке подробно.

В трактире их уже ожидал дядька Архип, успевший отвезти телегу с черепками в поместье и вернуться. Первым делом он доложил хозяину, что всё доставлено в целости и сохранности. Пётр Фомич устало кивнул и, распорядившись подать ужин в номер, отправился к себе, в сопровождении Прошки.

— Давай-ка, Егорша, и мы с тобой повечеруем, — сказал дядька Архип, кивая на накрытый столик в углу, — а за ужином ты толком расскажешь обо всём. У хозяина неловко выспрашивать было.

— А чего ж не рассказать, расскажу, — пообещал Егор.

Они плотно поужинали — Пётр Фомич на еду для слуг не скупился — а за чаем Егор выложил, что можно было, об их с Павлом приключениях, о поездке в монастырь. И без упоминаний о золотом коне и путешествии в прошлое, занятный рассказ вышел.

Слушал не только кучер, но и посетители, и трактирщик со своими работниками. Последние поначалу украдкой прислушивались, а затем и вовсе к соседнему столику присели. Когда Егор замолчал, один из работников не выдержал:

— Вот ведь как бывает, супостат тот маровщик, а раскаялся.

Трактирщик спросил:

— Неужто и впрямь тебе преподобный старец Евгений явился? Как ты додумался благословления попросить?

— Сам не знаю, — признался Егор, — словно подтолкнул кто. Пойду я, спасибо за еду вкусную, да за компанию.

— Посидел бы ещё, — подала голос кухарка, стоящая у дверей на кухню и тоже слышавшая беседу. — Скоро пироги подойдут, пробу снимешь.

— И рад бы, да стемнело. Доброй ночи, честной народ.

Егор распрощался с дядькой Архипом и остальными. Он вышел, а в трактире ещё долго обсуждали события у курганов и в монастыре. Новостей в губернском городе хватало, да не все оказывались столь интересными.

Больничный сторож ворота не закрывал, Егора дожидался, а вот Павел и его сосед по палате уже крепко спали. Егор им о монастыре наутро рассказал. Только закончил, в палату вошёл Пётр Фомич вместе с доктором.

— Нуте-с, голубчик, как себя чувствуем? — спросил тот Павла весело.

Доктор находился в настроении приподнятом. Егор заметил оттопыренный карман его сюртука и догадался, что Пётр Фомич щедро отблагодарил доктора за труды.

— Голова немного кружится, когда резко встаю, — ответил Павел.

— Так вы резко не вставайте, голубчик. Вам ещё недельки две перетруждаться не следует. Завтра выписываю, — ответил доктор.

— А меня когда? — забеспокоился отставной вояка.

Доктор подошёл к его постели и велел показать ногу.

— Так-с, так-с, — протянул он, — вам, Михайла Иванович, придётся ещё два денька в гипсе попрыгать. Ну да, думаю, вам не в тягость будет здесь и подольше побыть. Эх, вот лечишь, лечишь больных, а они, вместо благодарности, лучших сестёр милосердия уводят, — добавил он и рассмеялся собственной шутке.

После того, как доктор вышел, Егор попросил:

— Пётр Фомич, пока вы здесь, дозвольте мне на базар сходить. Гостинцы домашним куплю.

— Ступай, можешь не торопиться, — кивнул тот и достал кошель. — Вот, держи десять рубликов — это тебе добавка к жалованию. Будет ещё для тебя подарочек, но это позже, как домой приедем.

Егор поклонился бывшему барину в пояс и вышел из палаты с не менее радостным видом, чем недавно доктор.

Шёл Егор просто на базар, а попал на ярмарку, съехались из разных губерний торговцы. Товару навезли: глаза разбегаются, одних шалей три ряда, тут и оренбургские пуховые, и павлопосадские набивные, и персидские шёлковые. Постоял Егор, полюбовался, да дальше прошёл к прилавкам попроще, где платки да ленты в волосы по цене не кусались.

Ежели бы маменьке одной подарок, он бы купил дорогой платок, не раздумывая, так ведь ему бабушку с сестрёнками обделять нельзя, да и Ворожее хотелось гостинец привезти. Вспомнилось Егору, как выпала ему при гадании шестёрка бубновая. Сказала тогда Ворожея, что домой дорога будет радостной. Правду сказала. Вон, гостинцы Егор выбирает — уже радость. Хорошо, что он заранее придумал, кому, что дарить будет, а то и дня бы не хватило.