Василий Степанович проводил молодожёнов и Павла до пристани. Перед тем, как уйти, он пожал руку Павлу, обнял Егора и поцеловал руку засмущавшейся Василисе. Затем сказал со вздохом:

— Вы для меня сегодня как воздуха свежего глоток. Ну, пойду на службу, ловить душегубов и казнокрадов.

Если для следователя появление путешественников стало отдушиной, то для Павла появление Василисы и их венчание с Егором стало своего рода приключением. Так что других приключений он искать не стал. Да и приглядывать за Павлом не в два, а в четыре глаза оказалось куда легче. Дорога тоже лёгкой показалась. А уж обратно и подавно.

Пароход причалил к берегу и Егор с Василисой сошли с него по широкому трапу. Они направились к стоянке извозчиков, но Василиса увидела красивый скверик с фонтаном и бродящими вокруг него голубями. Отсюда открывался великолепный вид на собор: величественный, с белоснежными стенами и золотыми маковками куполов.

— Егорушка, давай птичек покормим, — попросила Василиса и добавила: — У меня семечки остались.

Егор кивнул, торопиться им некуда, он, как, похоже, и Василиса, оттягивал приезд домой. Ведь там, как справедливо подозревали новобрачные, ждал их совсем не тёплый приём.

Присев на край скамейки, Егор с улыбкой наблюдал, как жена кормит важных голубей и прыгающих между ними воробьёв. Василиса почему-то казалась ему больше похожа не на голубок, а на шустрых воробьишек.

Со стороны дороги раздался тихий звон. Егор повернулся туда. Мимо сквера в сторону собора шли несколько монахов. На первом были надеты железные вериги, они-то и звенели. Когда монахи прошли мимо, Егор понял, что одного из них, идущего последним, знает.

— Данила! — позвал он, вставая со скамьи.

Монахи обернулись.

— Идите, братия, я нагоню, — произнёс бывший маровщик Данила. Дождавшись, пока Егор подойдёт, сказал ему: — Здравствуй, Егорша. Я теперь не Данила, отрёкся от имени мирского. Кличут меня ныне отцом Ионой.

После чего неожиданно поклон низкий Егору отвесил.

— Ты чего это? — растерялся Егор.

— Просил я у Господа, чтоб даровал встречу с тобой. Давно хотел в ноги поклониться за то, что уберёг ты меня от греха страшного. От смертоубийства, не дал загубить невинную душу. Да за то, что спас от смерти неминуемой от копыт коня, — ответил отец Иона. — Да прощения попросить за то, что ударил. За хозяина твоего грех, а за тебя — двойной. Ты же со мной и братом хлеб разделил. Простишь ли?

— А чего ж не простить? Прощаю, — сказал Егор. — Как говорится, кто старое помянет, тому и глаз вон. Давно уж всё зажило и у меня, и у Павла. Мы с женой на учёбу его проводили, домой едем.

— С женой, значит, — сказал отец Иона, улыбнувшись, но тут же, став серьёзным, спросил: — Ответь мне, Егорша, конь золотой и правду был, или померещился мне?

Егор посмотрел в глаза отцу Ионе и понял, для него ответ очень важен, потому сказал правду:

— Не померещился. Это дух, в золотой статуй вселившийся. Когда курган тревожат, появляется. Видать, впрямь охраняет покой хана басурманского. После обратно в курган и уходит.

Отец Иона вздохнул с облегчением. Нелегко, видать, далось бывшему маровщику решение в монастырь уйти, а слова Егора стали подтверждением правильности этого поступка.

— Говорят, у каждого клада есть своё время, быть найденным, — произнёс отец Иона и добавил: — Хоть бы коня этого проклятущего век никто не находил!

— Но ведь хорош, аспид золотой! Как хорош! — воскликнул Егор. Перед его глазами как наяву возникла бескрайняя степь и золотой конь, летящий по ней наперегонки с ветром.

Ни Егору, ни маровщику Даниле, ныне отцу Ионе, не дано было знать, что пожелание последнего сбудется.

Золотые кони хана Батыя — легендарный клад, мечта многих поколений искателей сокровищ, — не найдены до сих пор.

Конец