Бабка и то меньше обычного ворчала, а дед сказал, напутствуя:

— Ты, Егорша, веди себя достойно, не посрами наш род!

К поместью Егор подошёл чуть раньше назначенного. В центральные ворота стучать не стал, направился к калиточке в кованом чугунном заборе, через которую подёнщики заходили. Его уже ждали. Управляющий, который, как Егор вспомнил, прозывался дворецким, повёл его в обход большого двухэтажного дома с колоннами.

— Барин на террасе отдыхать изволят, — пояснил он Егору.

Обогнув здание, остановились перед широкой террасой. Барин и щегольски одетый молодой человек, в котором Егор опознал его сына, сидели в плетённых креслах около плетённого же столика.

Сын барина Павел курил толстую длинную цигарку, а отец держал одну ногу в тазике с водой.

— Прошка, — обратился барин к стоящему рядом слуге, — хватит уже, мазь доставай.

Слуга ловко подставил небольшую табуретку, накрыв тряпицей. Когда барин вынул из воды ногу и поместил на табурет, ловко её вытер. Егор заметил, что большой палец на ноге барина и косточка перед ним красные и распухшие. Слуга ловко намазал эти места густой зеленоватой мазью и замотал чистым полотняным бинтом.

— Папенька, вам бы в город, к докторам. Не дело лечить подагру у знахарей всяких.

— Был, — буркнул барин. — Никакого толку от них, талдычат в один голос: мяса не есть, вина-водки не пить. Что бы понимали! И знахари не всякие, а твоя родная тётка.

По слегка сморщившемуся лицу Павла Егор понял: Ворожею тот недолюбливал. «Никак, высказала ему тётушка в лицо правду матку об его прожектах, да лени к учёбе», — сообразил Егор.

Дворецкий пару раз кашлянул, обозначая своё присутствие, затем произнёс:

— Ваша светлость, вот Егор Архипов явился.

Егор снял картуз, слегка поклонился и сказал:

— Доброго здоровьица, Пётр Фомич, Павел Петрович.

— Подойди, — велел барин, а дворецкому и слуге кинул: — Пока свободны.

Слуга, уходя, умудрился захватить и тазик с водой и табурет. Барин всунул больную ногу в башмак без задника. Егору почему-то бросилась в глаза разница в одежде барина и его сына. Павел был облачён в светло-коричневый сюртук, такого же цвета жилетку и портки, называемые у бар брюками; лакированные туфли на ногах пускали солнечные блики, под воротом белоснежной тонкой рубахи имелся тёмно-коричневый галстук. Барин же, в старом бархатном халате, накинутом на домашнюю одежду, и в стоптанных башмаках без задников, на фоне сына выглядел бедным родственником. Хотя на деле, наоборот, благополучие отпрыска всецело зависело от отца.

Барин и его сын какое-то время разглядывали Егора, который чувствовал себя при этом не особо уютно.

— Это ты, что ли, мавку замуж позвал? — спросил, наконец, Павел насмешливо.

— Выходит, что я, — согласился Егор.

— Призраков и всякой нечисти боишься? — последовал следующий вопрос.

— Не особо, — ответил Егор, слегка покривив душой. Не боялся, но опасенье имел. Это до сего времени ему встречались призраки смирные, кто знает, может, и другие имеются.

— Говорят, на раскопе был? — продолжал расспросы Павел.

— Это, где могилы древние копали? Был. Нас в помощь учёным из села отправляли, — ответил Егор, начинавший догадываться, к чему эти вопросы.

— Папенька, этот годится, — обратился Павел к отцу. — Отдай мне его на время экспедиции.

Барин хмыкнул, затем ответил:

— Это я раньше тебе, Павлуша, мог любого мужика отдать, его согласия не спрашивая. А ныне не то. Сейчас нанимать надобно. — Он повернулся к Егору и обратился уже к нему: — Ну, что, Егорша, согласишься пойти к моему сыну в услуженье на пару месяцев? Провиант, снаряженье, прочее — за наш счёт. Положу-ка я тебе за всё про всё тридцать рубликов.

— Согласен, Ваша светлость, — согласился Егор, про себя надеясь, чтоб барин не передумал. Неожиданно ему пришла в голову интересная мысль. — А спросить можно?

— Спрашивай, — милостиво кивнул барин.

— Ваша светлость, Пётр Фомич, пусть эти денежки пойдут в счёт оплаты за надел, нам чуток поболе осталось отдать, — сказал Егор и замер, ожидая ответа.

— Смотри-ка, ещё и сметлив, — сказал барин, усмехнувшись. — Коль поклянёшься служить сыну моему верой и правдой, весь долг спишу. Прямо сейчас бумаги на владение отдам.

— Христом богом клянусь, Пётр Фомич! — радостно воскликнул Егор, размашисто перекрестившись.

Барин поднялся, кряхтя, с кресла, искусно сплетённого сыном деда Зуды, и спросил:

— Павлуша, пойдём с нами в кабинет, посмотришь, как бумаги оформлять правильно.

— Нет уж, папенька, не по душе мне с бумажками возиться, — ответил Павел и, обернувшись к Егору, сказал: — Выезжаем через два дня. В Благовестном нас компаньон будет ждать. Он к тому времени работников из маровщиков наймёт.

Правда, последнее Павел больше для отца говорил. Пётр Фомич, не спеша, пошёл в дом. Егор, до того теребивший картуз в руках, засунул его за кушак и двинулся следом.

Егор старался сильно по сторонам не глазеть. Не маленький любопытство проявлять. Их семья на подёнщине не в самом поместье трудилась, а на хозяйстве, потому в доме Егор ни разу не был. Его поразил простор комнат, большие окна, натёртый до блеска паркетный пол, хрустальные люстры. Егор даже представил, как вечером переливаются в прозрачных камушках огоньки свечей.

Вслед за барином Егор вошёл в его кабинет, расположенный недалеко от выхода на террасу. Кабинет тоже оказался просторным. Справа от входа висел большой портрет барыни. Егор такой её и не помнил. Видел в детстве на праздничных богослужениях. Барыня всегда стояла, словно в тени мужа и сына, не поднимая головы. Она уже тогда тяжело болела.

С портрета же на Егора смотрела молодая красивая, полная здоровья, светловолосая, как сын, женщина. Взгляд вот только показался Егору пристальным, испытывающим. Ему стало не по себе.

— Эх ты, печать-то у управляющего, — вспомнил барин и потряс колокольчиком. На звон никто не явился. — Когда надо, не дождёшься. Сядь вот сюда, к столу, Егорша. Сам схожу.

После этих слов барин, уже доставший какие-то бумаги, опустил их на стол и вышел из кабинета.

Егор послушно уселся на стул. Он оказался спиной к портрету, но ощущение чужого взгляда не отпускало. Откуда-то повеяло прохладой. Егор почувствовал озноб. Липкий страх заполз в сердце. Егору нестерпимо захотелось обернуться, но в последний момент он испугался. Неожиданно около уха прошелестел тихий женский голос:

— За Павлушей пригляди.

И Егора отпустило. Да, призрак, но это ведь мать о дите своём печётся. Вот только как обещать присмотреть за молодым барином, когда он и за пострелёнком Васькой не уследил.

Егор встал со стула и, собравшись с духом, повернулся к портрету.

— Что смогу, всё сделаю, матушка барыня, — пообещал он.

Егор готов был поклясться, что взгляд на портрете изменился. Барыня теперь смотрела на него ласково и с надеждой. Егор уже пообещал барину, что будет верой и правдой служить Павлу, но почему-то обещание, данное его матушке, показалось намного важней.

Барин вошёл в кабинет ещё до того, как Егор обратно сесть успел. Он быстрым взглядом окинул помещение и спросил:

— Мне показалось, или ты с кем-то говорил? Думал, Павлуша решил-таки с документами познакомиться.

— Нет, Пётр Фомич, один я. Не подумайте чего, я это барыне покойной, Царство ей небесное, пообещал за Павлом Петровичем присмотреть в этой… икспидиции.

— Экспедиции, — поправил барин, странно глянув на Егора. Затем перевёл взгляд на портрет жены. Черты лица его, словно расправились, принимая выражение умиротворённое и спокойное. — А насчёт присмотреть, мысль дельная. Скажи, ты грамоте обучен? Письмецо написать сумеешь?

— Читаю немного, написать печатными буквицами, пожалуй, и смогу. В церковно-приходскую школу, пока отец Макарий жив был, ходил, — ответил Егор.

— М-да, славный был у нас священник. Столько грамотных крестьян, почитай, ни в одном другом селе не найдётся, — протянул барин. — Я нонешнему батюшке намекнул про школу-то. Мол, богоугодное дело продолжить сам Бог велел. Так он сказал, не в его полномочиях. Надо, мол, в синод запрос подавать. Хоть самому школу начальную открывай. А ведь и открою! Ну, ладно, к делу перейдём. Просьба у меня к тебе будет: ежели что неладное случится, шли письмо. Я тебе и денежку дам на то. Название губернии, уезда, села знаешь?