Урядник Егора тоже узнал, кивнул, как старому знакомцу, а увидев седока — следователя в форме — полицейские отдали честь и во фрунт вытянулись.

— Вот мои документы, любезный, — протянул бумаги Василий Степанович.

К сельскому уряднику он отнёсся лучше, чем к губернскому исправнику и околоточному надзирателю. Урядник быстро просмотрел документы, вернул и доложил:

— Мы недавно приказ получили, помимо карантинных запретов, проезжих досматривать. Никто подозрительный не проезжал. Видать, вор в другую сторону подался.

Василий Степанович поблагодарил полицейских за службу и велел Егору трогаться. Те же на прощанье отдали честь и чуть ли рукой вслед не помахали. Остались они в твёрдом убеждении, что полицейские из губернии на судейских наговаривают. Вот ведь, следователь, высокий чин, а по-людски разговаривал, да ещё благодарность вынес.

Когда немного отъехали, Василий Степанович спросил:

— Егор, как думаешь, а этот маровщик Данила мог коня золотого видеть?

Егор задумался, неожиданно вспомнилось то, на что по горячке внимания не обратил. Когда он коня от Павла с Данилой отворачивал, на миг встретился взглядом с Данилой. Глаза того были раскрыты и наполнены ужасом. Ответил уверенно:

— Видел. Очухался он к тому моменту. Я ж в аршине от головы Павла проскакал, а от его и того меньше. А почему спросили-то, Василь Степаныч?

— Да мысль у меня шальная мелькнула. Вдруг, маровщик и впрямь в монастырь подался. Нужно будет дальние обители посетить. Прежде загляну в Чуркинскую пустынь. Оттуда, если кто постриг принял, властям не выдают. Кроме душегубов, конечно, — ответил следователь и добавил: — Заночуем в трактире, по темноте не поедем.

Егор и по темноте бы не побоялся, но следователя понимал, после встречи с золотым аспидом, на тень свою будешь оглядываться, а то и в монастырь уйдёшь, грехи отмаливать.

На пороге трактира их встречали трактирщик и его отец, заслышавшие топот копыт.

— Дедушка Савелий, мы у вас ночуем, — издали крикнул Егор.

— Сейчас, сейчас, — засуетился старик, спускаясь с крыльца и направляясь к воротам.

Высадив следователя у крыльца, Егор направил пролётку в распахнутые ворота. Когда они с дедом Савелием вошли в трактир, сразу, по заведённой уже традиции, направились к умывальнику. Кусок дегтярного мыла оказался уже порядком измылен. Трактирщик за чистотой строго следил.

Василий Степанович сидел за накрытым столом. Он позвал:

— Егор, идём, я нам с тобой ужин оплатил. Ночуешь тоже со мной в номере.

— Спасибо, сейчас, руки сполосну, — ответил Егор.

Дед Савелий, подошедший к рукомойнику первым, потихоньку ворчал:

— Мой, мой, так всю кожу смыть можно. Когда ж эта холера проклятущая закончится?

Егор улыбнулся, имелись у него подозрения, что даже после того, как холера отступит, рукомойник-то на месте останется, как и привычка к чистоте. Трактирщик вручил ему деньги за оставшиеся продукты:

— Долг я вычел, бери, — сказал он.

— Вот хорошо, отдам Павлу Петровичу. А за телегой с черепками приедем, когда хозяин до памяти придёт, — ответил Егор и направился за столик к следователю.

После того, как плотно поужинали, поднялись в номер и улеглись, следователь попросил:

— А расскажи-ка мне, Егорша, как ты мавкиной печатью обзавестись умудрился?

Егор и рассказал, начиная с момента, как Ульянка к их костру вышла.

— Вот так всё и случилось. Говорила мне Ульянка: не лови золотого коня, а я и не вспомнил об её наказе. Да как не ловить, если Павлу верная смертушка грозила? — закончил Егор и повернулся к соседней койке. Следователь спал крепко и безмятежно. Егор прошептал: — Хорошая тебе сказочка на ночь вышла, Василь Степаныч.

После чего отвернулся к стенке и тут же заснул. Сказались двое суток почти без отдыха. Сон-явь пришёл перед рассветом. Сидит он, Егор, в ханском шёлковом халате на мягких подушках из лебяжьего пуха. Рядом яства да вина заморские. У ног леопард лежит и мурлычет, как кот, только громко. Звучит дивная музыка, и танцует под неё ханская наложница. Для него, Егора, танцует. Блестят чёрные глаза, видна сквозь полупрозрачную вуаль манящая улыбка. Хороша! Да вот только недолго длится её танец. Непонятно откуда появляется Матрёнка и взашей выталкивает наложницу вместе с леопардом из Егорова сна.

Проснулся Егор с улыбкой. Пусть хоть так, во сне, но довелось ещё разок повидать свою отчаянную подружку.

Утром выехали рано. Василий Степанович окончательно в себя пришёл. По дороге он рассказывал Егору о местных монастырях. Похоже, за ночь и вовсе уверился, что маровщик туда отправился. Рассудил, уж если его самого, с образованием, выдержкой, опытом общения с душегубами, смертельная угроза от золотого коня так потрясла, что уж о простом мужике говорить.

— В Троицкий и Покровский монастыри этот Данила вряд ли сунется, слишком близко. Но я людей на всякий случай пошлю, проверить, — рассуждал он, найдя в Егоре благодарного слушателя. — А вот в Спаский-Никольский, более известный как Чуркинская Пустынь, я сам съезжу. С архимандритом местным лично знаком, довелось расследовать хищение святых мощей из их церкви. Поскольку быстро да успешно злоумышленников нашли, то и Владыка мне всё, как есть, насчёт нашего беглого маровщика расскажет.

— А ежели нет маровщика в монастыре-то? — спросил Егор, обернувшись.

— Дальше искать будем, — невозмутимо ответил Василий Степанович.

Доехали они быстро, лошади тоже за ночь хорошо отдохнули. Первым делом Егор завёз следователя, решившего себя перед службой в порядок привести, домой. Проживал тот на центральной улице в богатом особняке. Попрощались как старые знакомые. Следователь велел Егору передать хозяину, что перед поездкой в монастырь, он того навестит, да просил ещё раз подумать о переходе к нему на службу.

Больничный сторож пролётку узнал, открыл ворота, как увидел. Егор заехал во дворик и соскочил с облучка.

— Ты иди скорее, я за лошадками сам пригляжу, — сказал сторож.

— Случилось чего? — насторожился Егор. — С Павлом Петровичем плохо?

— Всё хорошо с твоим хозяином, ты, малый, иди, не задерживайся.

После такого напутствия Егор поспешил войти в больницу, где сразу повернул к палате, где лежал Павел. Навстречу попалась сестра Анна, ведущая под руку мужчину с перевязанной головой. Она при виде Егора заметно обрадовалась, кивнула на приветствие и спросила:

— Ты теперь Павлу Петровичу прислуживать будешь?

— Я, — подтвердил Егор.

— Ну, Слава Богу, — довольно странно отреагировала сестра Анна. Она даже перекрестилась свободной рукой.

— Что же тут творится? — пробормотал Егор. — Павел, вроде, не буйный.

Дверь в палату оказалась приоткрытой, оттуда доносились голоса: Егор узнал фельдшера Семёна, отставного вояку, третий был тоже смутно знаком.

— Все кашку едят, не жалуются, — бубнил фельдшер. — Вон Михайла Иваныч подтвердит.

Сосед Павла по палате подтвердил, правда, своеобразно:

— В походах и похуже едали-с.

Третий тип, чей голос и показался Егору смутно знакомым, заносчиво произнёс:

— Павел Петрович эту бурду кушать не будут-с. Ты, как тебя, Семён, вели человека в трактир послать за нормальным завтраком.

— Да я и кашу поем, — вмешался Павел, голос, хоть и тихий, звучал уже не так слабо.

Егор, опомнившись, что уже долго стоит под дверью, вошёл в палату. Около постели Павла стояли фельдшер и Прошка, личный слуга Петра Фомича.

— Егор вернулся, — радостно произнёс Павел и добавил, садясь в кровати: — Ну, рассказывай, что там да как? Нашли чего? А я пока кашу поем.

— Ну, что, Прошка, я теперь за хозяином присмотрю, — сказал Егор слуге бывшего барина.

— Кому Прошка, а кому и Прохор Карпыч, — надменно ответил тот.

— Это тебя в поместье слуги пусть по отчеству величают, а я вольный крестьянин. Да к тому же, пока Павлу Петровичу прислуживаю, тебе ровня, — не остался в долгу Егор.