— Ну, что, Егорша, айда на крышу. Если работы не много, и у Ивана проверим. Соседи, подмогнуть вам? — спросил Егоров отец.

Маменька Васькина ответила:

— Ежели не трудно, уж глянь. Нам-то, боюсь, не до крыши будет.

Дед Васькин промолчал, лишь искоса посмотрел на соседей. Но он в последнее время вообще странно себя вёл. Людей сторонился, молчал больше. По молодости, сказывали, бережлив был, а сейчас так и вовсе скуп. Ульянка при жизни Егору жаловалась, радуясь, что батьке дедова скупость не передалась.

На чердак и на крышу забирались по приставленной лестнице. Ход имелся и изнутри, и снаружи. Но из дома не особо удобным был. Отец, открыв дверку с торца крыши, полез чердак осматривать. Егора, как более лёгкого, наверх отправил.

— Ну, как? — крикнул он спустя время.

— Да можно около конька доску подстрогать, — сказал Егор. Он мельком глянул на дом соседей и тут же повернулся в изумлении. — Батька, Васькин дед тоже на крышу лезет.

Отец высунул голову, чтобы посмотреть.

— Куда ж понесло-то старого, — сказал он.

Отец с сыном смотрели, как дед соседей, с трудом взбирается по такой же, как у них лестнице, к входу на чердак. Они не стали окликать старика, упаси Бог, сорвётся. Но и без этого Бог не упас. На последней ступеньке деда повело назад, он попытался ухватиться за дверку, но та сорвалась с петель. Старик навзничь рухнул вниз. Даже крикнуть не успел. Раздался глухой стук.

Переглянувшись, Егор с отцом быстро спустились.

— Что случилось? — спросила выглянувшая из избы маменька.

— Дед Ульянкин расшибся, — крикнул ей на ходу Егор.

Когда подбежали к соседям, увидели лежавшего на спине старика. Под головой расплывалось красное пятно. Кровь тут же впитывалась в сухую землю.

Соседка, тоже выскочившая на стук, сидела около деда на коленях и тихонько звала:

— Батюшка, батюшка, очнитесь.

— Я за Митричем! — крикнул Егор, собравшийся бежать за фельдшером. Но отец остановил, опустив руку на плечо. Затем снял картуз и перекрестился. Он указал Егору на то, что тот поначалу не заметил: из груди старика торчал деревянный обломок. Дед напоролся на приготовленный для забора штакетник.

Фельдшера и урядника с сотским всё же вызвали, чтоб удостоверить несчастный случай. Узнав, что хозяина дома нет, сотский уговорил начальника взять тело в покойницкую. Сам же потихоньку сказал соседке:

— Дом освятить надобно. Не поленись, хозяюшка, вызови священника.

Несчастная лишь кивнула. Напуганный Васька жался к матери. Сноха деда Зуды забрала мальчишку к себе.

— Пущай у нас ночует, — сказала она.

Вновь последовал молчаливый кивок. Фельдшер дал Васькиной маменьке какую-то микстуру и уехал вместе с урядником. Похоронную повозку ждали около часа. Тело забрали. Егор засыпал потемневшую от крови землю песком. Тут и Иван-кузнец из города вернулся. Тётушка Ульянкина и впрямь умерла в эту ночь. Спокойно, без мучений, во сне. На соседку страшно было смотреть, лицо, словно почернело от горя.

Егорова маменька послала сына за Ворожеей. Он второй раз за день отправился по уже протоптанной дорожке.

Ворожея стояла на крыльце, собранная, с корзинкой в руках. Едва завидев Егора, встревоженно спросила:

— Кто третий покойник?

— Дед Ульянкин, — ответил Егор.

— Упокой, Господи, его душу, — произнесла Ворожея и добавила виновато: — Не успела я, Егорша, надо было сразу с тобой идти.

— Да кто ж думал, что старика на крышу понесёт, — сказал Егор. — Ты не вини себя, тётушка.

Он забрал у Ворожеи корзину, и они рядом зашагали по лесной тропинке.

Хоронить усопших собрались на следующий день. Тело Ульянкиной тётки привезли из города. Ивану-кузнецу пришлось знатно раскошелиться, в городе гробы были дороже, да и доставка покойницы в копеечку встала.

Ворожея весь дом и двор обошла, заговоры читая, пучки трав — обереги — в нужных местах повесила. От платы отказалась, сказала, иначе не сработает защита от беды. Подозревал Егор, слукавила немного Ворожея, видать, так и считала себя виноватой, что опоздала.

Дед Зуда и Егор прошлись по селу с туеском, собирая пожертвования. Обычно помогали родные да близкие, но тут случай особый получился. Кто сколько мог, подавал. Туесок полный набрался. Дед Зуда говорил Егору, когда возвращались:

— Полушки да копеечки в рублики складываются. Всё Ивану полегче будет. Знамо ли, сразу троих схоронить.

Иван помощи обрадовался, поклонился, а жена его всхлипнула, да в избу убежала.

— Скорбит-то как, — покачал головой дед Зуда.

Иван со вздохом поделился:

— Тут ещё и обида. Чужие люди пожалели, а от моих братьев и её сестёр никакого толка. Да Бог с ними, денежками, хоть бы готовить, да прибирать помогли. Спасибо соседкам, вечерком прийти обещались. Твоя, Егор, маменька, да твоя, сосед, сноха.

— Бог судья вашим родным, — сказал дед Зуда.

Хоть и любил он, не меньше своей бабки, косточки промыть, понял: сейчас не время.

Маменька Егора к соседям сразу после обеда засобиралась. Бабка, сообразив, что ужин на ней, недовольно сказала:

— Куды? Поначалу о семье позаботься.

Маменька повязала платок и спокойно ответила:

— Надрываться не буду, мне парнишку надобно здоровым доносить.

Она всерьёз отнеслась к словам Ворожеи, что деток ещё в утробе беречь нужно.

— Ишь, фанаберистая какая, — зашипела бабка.

Отец Егора, как ни странно, принял сторону жены. Видать, небитая баба ему больше битой нравилась.

— Ничего, матушка, справитесь. В помощь Аришку с Лушкой возьмите. Они хоть малы, да расторопны.

Егоровы сестрёнки аж затанцевали от похвалы батькиной, уверяя бабушку, что и сами управятся.

— Ладно, коли так, — фыркнула бабка, сдаваясь и добавила: — Соседям подсобить — дело богоугодное.

Двойные похороны честь по чести прошли: с отпеванием, причитаниями, песнями погребальными, поминальным обедом.

На похороны и сёстры усопшей подоспели, жили они в соседней деревне, что к селу Волково ближе Семёновки располагалась. Младшая всех деток с собой привела. Чумазые, в рваньё одетые и пронырливые, как цыганята, дети сновали у стола, пытаясь что-нибудь стащить. Вопреки обычаю, их вместе со стариками первой очередью за стол усадили, чтоб под ногами не путались. Проводить покойных много народу пришло.

Дед Зуда не удержался и сказал:

— Хоть тётушку поминая, вдосталь накушаются, — и притворно вздохнул.

Мать ребятни оказалась недалёкого ума, она повернулась к деду, сидевшему справа от неё, и бесхитростно ответила:

— Мы ради поминальных обедов, на все похороны в деревне ходим, а тут сестрица родная упокоилась, — спохватившись, перекрестилась и добавила: — Упокой, Господи, её душеньку.

Ушлая родня, как только первую партию отвели, вторую рассаживать начали, быстренько удалилась. Ещё попросят миски носить, да посуду после мыть.

После поминок Егор остался у соседей. Посуду мыть — не мужицкое дело, а вот воду в бадьи натаскать не зазорно.

На ночь Егор отправился спать в сарай для сена, не выдержал бабкиного ворчания. К вечеру она что-то разошлась. То на маменьку бухтела, то на деда, то на сестрёнок. Вот он и сбежал, покуда до него очередь не дошла. Утомился так, что заснул, как только голова коснулась старенькой подушки. Вновь сон, словно явь, пришёл.

Большой шатёр. На шёлковых покрывалах и мягких подушках восседает Главный воин — тот самый, из первого сна. Он в богато расшитом халате, парчовой шапочке, отороченной мехом, сафьяновых сапогах с загнутыми носами. Егор вспоминает, что таких богатеев у иноверцев зовут ханами. Хан держит в руках пиалу, понемногу потягивая белый напиток. Рядом стоит, склонившись в полупоклоне, слуга с кувшином наготове.

Неожиданно полог шатра откидывается, внутрь входит коренастый воин с повязкой на одном глазу. Он встревоженно что-то говорит. Хан резко вскакивает и, бросив пиалу, выходит из шатра. Они идут по степи в сторону пасущихся лошадей. На земле лежит гнедой арабский жеребец. Он уже не кажется золотым под шкурой волной проходят судороги, морда покрыта пеной. Егор понимает — коня отравили. Понимает это и хан. Он вынимает из ножен кинжал и одним движением перерезает горло коню, прекращая страдания. Вытерев лезвие о полу халата, возвращает его в ножны. Склонившись к мёртвому коню, рукой закрывает глаза и что-то шепчет, как шепчут погибшему другу. Затем макает палец в тёмную пузырящуюся кровь любимца и рисует себе на лбу и щеках полосы. После чего выпрямляется и поворачивается.